Зимнее наваждение
До сих пор в обиходе остается своеобразная формула – когда хотят подчеркнуть ценность того или иного промысла сообщают: "Самому царю на стол возили!". Что уж там только не везли – богата Русская земля! Мог ли царь- батюшка съесть такое количество припасов, что поставляли ему со всех концов России – вопрос открытый. Но в Москву и Санкт-Петербург и ныне стараются свозить все самое лучшее - поближе к избалованным и тороватым городским гурманам.
Рыбный припас всегда был "на особой примете": красная сёмга, осетры, стерляди и белуги, треска и крупная речная рыба, даже махонький псковский снеток стал важным промысловым видом. Нашлось место в почётном списке и наваге – небольшой тресковой рыбке Беломорья. Её имя пришло к нам из древнего саамского языка. Но больше понравилось объяснение одного рыбака: "Она "навага" - от того, что когда путина идет – так наваждение! Выходных нет, праздников нет, на погоду плевать – лишь бы человека на льду держало и мерёжи не унесло!".
Навага, пожалуй, единственная рыба, основной промысел которой исключительно подлёдный, с применением древних орудий лова – а от того сопряженный с многочисленными трудностями. Не только лов, но и доставка становились в былые годы длительным приключением - единственным способом сохранения капризной рыбы была заморозка. Морозили навагу что раньше, что и сейчас - сразу на льду. Везли обозами, укрыв соломенной шубой от губительных оттепелей: хоть раз оттаявшая рыба теряла свой привлекательный вид и быстро портилась.
Настоящим прорывом в наважьем промысле стало строительство Архангельской железной дороги, благодаря которой всё больше поморских хозяйств подключилось к лову диковинной северянки, так полюбившейся в центральных районах. Доставлять навагу в Москву, а оттуда в Санкт-Петербург стали быстро, в холодных вагонах, прямо "с пылкого мороза". Привоза наваги ждали в столицах как маленького праздника. Но не трудности лова и сохранения делали её такой ценной, а нежный, сладковатый, почти "не рыбий" вкус. Первыми кто по достоинству это оценил, были московские купцы.
Вот как описал детские впечатления от привоза наваги Иван Шмелёв в романе "Лето Господне": "Все радостно смотрят на навагу. Я царапаю ноготком по спинке – такой холодок приятный, сладко немеют пальцы. Вспоминаю, какая она на вкус, дольками отделяется; и зернышки вспоминаю: по две штучки у ней в головке, за глазками, из перламутра словно, как огуречные семечки, в мелких-мелких иззубринках. Сёстры их набирают себе на ожерелья – будто как белые кораллы… Навагу везут в Москву с далёкого Беломорья, от Соловецких Угодников, рыбка самая нежная… С Беломорья пошла навага – значит, и зима двинулась: там ведь она живет". Писатель отмечает, что в те годы навага ценилась очень высоко: "Шесть недель постились, ели рыбу. Кто побогаче – белугу, осетрину, судачка, наважку; победней – селёдку, сомовину, леща...". А по свидетельству статистических отчетов, мороженую навагу ждали даже в Астрахани – "рыбной столице" России, где торговали десятками видами рыбы и точно знали ей цену. Знаменитые петербургские рестораны также обязательно включали в элитное меню "наважку", как сезонное чудо.
В одном из сборников старинных кулинарных рецептов значится "суп из наваги с устрицами" - уж куда соседство благородней! "Море скачет, море пляшет, море денежку дает!" - говаривали старые рыбаки, уходящие на лов. Для Поморского берега свой удел – прибрежный промысел, в котором навага – настоящий хлеб. Широко "поле" Белого моря, но основные тони находятся на отмелых побережьях Онежской губы, возле Колежмы и Нюхчи. Процветание этих сёл до сих пор во многом зависит от "зимнего наваждения".
Особенно преуспели в промысле колежане – листая подшивки старых карельских газет, то и дело примечаешь очередную заметку о передовых рыбаках Колежмы. В этом селе к наваге особое уважение, как к главной кормилице, позволившей выжить и сохранить рыбацкую артель в сложных условиях реформ и исторических поворотов. Опасно рыбацкое дело, коли по воде ходить. Зимой же вдвойне коварства добавляет лёд, с которого лов ведется - наважья путина полностью зависит от его состояния. Много тревоги прибавляет потепление – не хочет море замерзать к сроку. Декабрь и часть января не раз за последние годы проходили в пустую для рыбаков. А чуть "подстанет" море – везут с ночи по гибкому проседающему льду мерёжи, ежеминутно рискуя оказаться в холодной воде. Лёд окреп – и сотни ловушек ждут рыбу, которая ходит своими путями и не всегда навстречь добытчикам.
Привычна картина "тряски" мерёж для помора. Но лежащая на прилавке магазина рыба не может рассказать о том, как немеют руки в мокрых рукавицах, как твердеет и слипается на морозе сетяная дель, или как уносит прилив внезапно подтаявший лёд вместе с трудами и надеждами рыбаков. Сейчас, когда общая территория промысла сократилась, подобные напасти часто расцениваются как досадное происшествие. В былые же годы, когда цена орудий лова и человеческого труда была несоразмерно выше, подобные случаи требовали настоящих подвигов.
Вот одна из историй, вошедших в эпос рыбацкой жизни - заметка "Находчивость и смелость рыбаков" была опубликована 16 января 1949 года в "Беломорской трибуне": "Лов наваги в Колежемской губе проходит в этом году в крайне сложных условиях. Частые оттепели и южные ветры не дают образоваться прочному ледяному покрову. Подлёдный лов поэтому связан с большими трудностями.
В один из промысловых дней на участке лова в районе Мягостров оторвало большую льдину, под которой было установлено около двухсот мерёж. В этот момент на льдине находились 15 человек, лошади и весь дневной улов. Звеньевые Иван Алексеевич Кочин и Тимофей Петрович Лёгкий предложили отколоть часть льдины и на ней переправится на берег. Смелый замысел звеньевых был осуществлен. За несколько рейсов, связанных с риском и опасностью, рыбаки сумели переправить всех лошадей и выловленную рыбу. Были спасены также почти все мерёжи". Вполне будничное описание, но какова была сцена действия? Оторванное ледяное поле, медленно кроша закраины, подхвачено отливной водой и выносится в море. Её движение притормаживают горла не выбранных мерёж скребущие дно. На льдине – люди и лошади. От их слаженных действий зависит не только собственная жизнь, но и честь колхоза: спасти, во что бы то ни стало и себя, и лошадей, и ловушки! Тяжелыми пешнями колется льдина. Шестами рыбаки пытаются направить ледяной плот к матёрому берегу, одновременно вытаскивая забитые донной грязью мерёжи, грузят на сани и переправляют на берег по берёзовым слегам, перекинутым через "живые" трещины. Следующая ходка обратно на льдину – еще одна партия спасена! И все это на ветреном холоде, в наступающей вечерней мгле, где скрадываются расстояния и меняются до неузнаваемости очертания предметов… Много таких былей и мимо газет прошло: о чем говорить – труд помора таков – море пахать! Но не смотря на все сопряженные опасности, ждут рыбаки зимы и желанной путины.
По сей день найти в продаже настоящую северную навагу большая удача – не каждый сезон с уловом, да и квоты невелики. Сменила её крупная, хрящеватая вахня – блёклая цветом дальневосточная родственница. Впрочем, кто толк знает, говорят: "Скус не тот, не сладка". Наверно от того, что долго едет к нам через всю страну. Я согласен: ни что не сравнится с замороженной на льду, словно пересыпанной мукой беломорской "желтобрюшкой", от диковинного вкуса которой немеют губы, а нежная промытая и свежепосоленная икра тает на языке! Что же до любителей подлёдного лова, то навага – достойная добыча, ради которой продолжают совершаться рисковые рыбацкие подвиги, рыбка хотя и не выдающихся трофейных размеров, но всё же попавшая в исторический "суп с устрицами".
Андрей Салин