"Времена не выбирают…" - как говорил поэт. Конец ещё не завтра, но зафиксировать воспоминания будет как интересно лично, так и полезно для потомков, которые рискуют, без нашей помощи, вообще ничего не узнать о тех славных временах, и об их влиянии…
Я и теперь, выезжая с Таланкинской заправки, всегда поворачиваю голову на ту, заросшую уже, тропинку к деревне Иванцево, по которой моя мама бежала девять километров в действовавший ещё тогда роддом со мной в животе и с уже "отошедшими водами". "Рятуйте, люди добрые!" - причитала сопровождающая её по лесу бабушка Матрёна, ибо трудно было предугадать исход такого забега, немыслимого для сегодняшних женщин, с чего мы и начнём наше повествование.
Но, всё обошлось – я появился на свет, теперь там заправка, роддома нет, мамы тоже, а вы читаете мои воспоминания…
Основное время года в своём детстве я проводил под Ленинградом, в меру усердно постигая школьные дисциплины и набираясь сил на местной природе, не в лучшую сторону отличающейся от родины предков. Но долго жданные месяцы летних каникул каждый год проходили на родной земле в двух деревнях – Иванцево по маме, и Ласино по отцу. Родной дед Семён по гиб на войне, но две бабушки – родная и приёмная, а также многочисленные тё тушки в обеих родных деревнях на протяжении многих лет старались скрасить послевоенный дефицит деревенских мужчин. Я рос на две деревни один…
Чем жили люди. Конец 50-х годов… К Витебскому вокзалу в Ленинграде мы с отцом всегда подходили обвешанные баранками, ибо разница в снабжении города и деревни существовала. Вечерний из Ленинграда поезд рано приезжал в Невель. По темноте все шли от поезда до авто вокзала. Если я приезжал один, то рано утром мой приёмный дед Данила встречал в Невеле, и мы ехали на автобусе до Таланкино, а оттуда – пешком до Иванцево, где тоже приёмная бабушка Матрена сразу начинала "пи лить" Данилу: "Мальца загубил, черт старый, где болтались столько вре мени", а он ей отвечал, на свой белорусский манер: "Кормилицка ты моя!". Если же я прие зжал с отцом, то мы ехали на грузотакси в Лешни. Ласинские в темноте выхо дили на Дерьбихе и шли пешком до деревни вместе с встречающими, а гру зотакси, где все сидели в крытом брезентом кузове, шло по большаку дальше до неблизкого по местным меркам пункта назначения. Дорога до Ласино то гда была ужасная – и хорошо, что не было личных автомобилей, которые приходилось бы бросать далеко от деревни.
Родная бабушка Ксения из Ласино каждый раз к нашему приезду забивала бедного петушка, причитая на нашем говоре: "Ахти, моё лихо…", что означ ало что угодно: от жалости до удивления от несговорчивости жертвы. А готовилось все в русской печке, которая грела и позволяла лежать наверху, хлеб пекла, молоко топила, готовила то, чего сейчас уже нигде не попробуешь – будь то курник из того жертвенного петуха или каша из тыквы, либо блины с поднятым от жара верхом чуть не до пода печи.
Про Иванцево вообще в этом смысле прекрасные воспоминания. Утром просыпаемся в деревенской кровати на пуховых перинах. В окно светит солнце, а бабушка Матрена тихонько хозяйничает у своей русской печки - готовит завтрак, возится с ухватами. Тё
тушки маринуют грибы на керосинках. Мы спим на перинах, солнечный зайчик в окно. Я и две сестры – все маленькие. Дед уже гдето на хозяйстве. Большой стол в центре дома – те самые блины из печки горкой, свои – сметана, варенье, масло, мёд, молоко. Чай из сушёной морковки или черники. После завтрака – на улицу, на речку… Память ясно сохранила яркую картину из тех времён, как приёмная бабушка Матрёна льняным маслом тщательно смазывает свои длинные не по годам волосы после бани. Мои мальчишеские воспоминания связаны с дедом Данилой. Мама, покойница, рассказывала – Матрёна собирает Данилу в поле, даёт узелок с едой, говорит: "Вот тебе поесть там, когда проголода ешься". Он ей: "Спасибо, Матрёнушка, так и сделаю". Выедет за деревню, сразу сядет на бугорок все съест и поехал дальше, чтобы больше не отвле каться от дела. Или другое - Данила к нам проезжал под Ленинград, как сей час помню – на Рождество. Когда ёлку стали разбирать после Нового Года, я хотел какие-то лен точки выбросить, а Данила отругал: "Вот будет война, пойдёшь на базар и выменяешь ленточки на хлеб". Не забуду никогда… Дед Данила брал меня с собой собирать стога сена где-то в лугу под Иванцево, которые он, к моему великому городскому удивлению, солил – периодически посыпал солью по мере сооружения. Мама вспоминала, что Данила Лукьянович был жизнелюбом, и не являлся беспорочным супругом. У него были романы на стороне, за что он часто прос ил у Матрёны Михайловны прощения, когда она узнавала об этом, и "отказ ывалась от него" - и получал прощение, т.к. мужчин тогда, после войны, в деревнях было мало. А было тогда моему любимому деду без малого 60 лет – "Молодец!" - говорю я ему сегодня с благодарностью за уроки воспитания.
А на Троицу бабушка Матрена на могилках закуску раскладывала. Ох, и вкусно же было – всё домашнее – сало, ветчина, яйца, масло, рыба, свой хлеб. В некоторых озёрах в округе тогда ещё водилась редкая рыба линь.
Потом она на многие годы исчезла, но теперь вновь стала появляться – брат на прошедшую Троицу приносил из Осотна пару внушительных линей – тут сразу вспомнилось моё детство с Матрёной Михайловной. "А нягож нет?!" - отвечает мне брат по-нашему, что означает уверенность в том, что рыба, наконец, появилась.
Как трудились. Прежде всего, работали в колхозе, но это отдельный разговор. Свои же огороды, как основа личной жизни во всех деревнях, были ухожены у всех, о них заботились постоянно – пахали, удобряли, сажали и сеяли, пололи, окучивали – что позже передалось и всем выходцам, которые, покуда были живы, создавали свои огороды во всех концах страны, как памятники родовым традициям. У всех были коровы, а то и овцы, куры, утки, а, может, и гуси, а также свиньи. Обе мои бабушки пекли свой хлеб в русской печке на кленовых листьях. Тётушки собирали грибы и ягоды. В амбарах было зерно. Коров выгоняли в поле по утрам, ещё затемно, по удару пастухом в окно рукояткой кнута, и загоняли вечером, встречая своих с куском солёного хлеба – да они и сами знали дорогу домой. Электрического света в деревнях ещё не было, вечеряли при керосиновой лампе, чаще всего "селянкой" – сало с яйцами на сковороде. Помидоры под окном, а тыквы в багане, без всяких парников росли огромные и вкусные неимоверно. Высокие сени в каждой хате вмещали удочки по стене, сечки, грабли, лопаты. Косы стояли отдельно. "Бабка", чтобы косу отбивать, была не у всех, а лишь у специалистов, к которым обращались. Был нужен отвес на верёвке, который вокруг рукоятки косы оборачивали, и на бабку клали полотном, чтобы молотком специальным отбивать – плющить режущий край косы до неимоверной остроты.
Круглые сутки в нашей хате в Ласино был включён репродуктор, на ночь он затихал, а в 6.00 каждый день трубил гимн Советского Союза со страшной силой, от которого я вскакивал с вытаращенными глазами, но местные спали спокойно, давно привыкнув к такому ритуалу. Был особый дух деревенской жизни начала второй половины XX-го века, который я и пытаюсь вспомнить, передать, сохранить, воспроизвести.
Хорошо помню, как деревенские женщины полоскали выстиранное бельё в сапропелевом, как мы теперь называем, озере Мочулище. Тут кладки были на берегу, со стороны деревни, рядом – теперь тоже заросло всё. Думаю, такое полоскание дорогого стоило для здоровья, с учётом целительных свойств сапропеля, но тогда этого не знали, и не думали. До реки далеко, а больше негде было.
Память видит всех молодыми – тётушки, живые бабушки, другие много численные родственники. Многие ездили на велосипедах, а некоторые на мопедах, что было редкостью. "Сочили" смолу все тогда поголовно, в Ласино по крайней мере. Все поля вокруг деревни были засеяны. Голубые цветочки льна на огромном поле – я это видел, и много женщин с серпами – жали лён, а потом теребили, мочили, пряли и ткали. Жёлтая рожь с синими васильками, люпин – бобовник понашему, картофель, горох, овёс – вокруг везде, куда ни посмотри. Все росло, колосилось. Комбайны, трактора на полях. Дороги были широкие, чтобы комбайн мог проехать, не такие, как сейчас – человеку не протиснуться бывает. Жизнь кипела! Все сдавали молоко, смолу, вязали метлы зимой, причём не подметальные, а для литейного производства - для "раскисления" расплавов! Уголь уже не жгли, но рвы были ещё рядом с деревней. Грибы, ягоды, рыба, охота, мёд. И я отчётливо помню, как нам под Ленинград из деревни присылали посылки с салом, домашней колбасой, сушёной черникой. Денег тогда у деревенских жителей, конечно, не было, но все домашнее было очень вкусно. Оставим анализ причин, но следует уверенно сказать, что природа тогда была лучше и богаче нынешней.
Как отдыхали. Как отдыхали взрослые в деревнях - я не помню по молодости лет. Праздники приходились, в основном, на осенне–весенний период и проходили под Ленинградом. Здесь помню лишь, что отец, приезжая в деревню, обходил родню и знакомых целыми днями, и им конца не было. Везде было гостеприимство, угощение, искренняя радость встречи. Отношения среди родственников тогда тоже были сложными, как и сейчас, но люди пытались их поддерживать – писали письма, открытки, поздравляли друг друга. Отец регулярно навещал всех, кто был рядом, и меня к этому приучил! Все регулярно приезжали в деревню сами, детей привозили, и друг с другом знались.
Про наш пацанский отдых помню, как мы с братьями бегали на озеро Осотно ловить окуней с дубицы, где клевало тогда жутко. Попадала и краснопёрка. Хорошая, крепкая тропинка, закрытая сверху зарослями кустов, вела к озеру из деревни, помнится, сразу за Чикуновым домом, которую потом, через много лет я уже не смог найти – заросла как невостребованная. На реке ловили петлёй щурят, стоявших во множестве под листами кувшинок, что требовало определённой ловкости – стоя на берегу, петлю на конце уди лища аккуратно заводили рыбке на голову, затем – вверх! - и в сумку… А по берегу важно ходили аисты, которых тогда было гораздо больше, чем сейчас. Грибы росли прямо на дороге хорошие и во множестве, а ягоды любых сор тов, в изобилии заполняли баган – пограничную зону между деревней и ле сом. Помню, за речкой в Иванцево все поляны были усеяны маслятами, их можно было косить. Гоняли с пацанами в футбол на поляне в конце деревни. Тут запомнилась любопытная особенность, обнаруженная мной эксриментально – резкая подсечка мяча перед соперником приводила в замешательство всех деревенских партнёров без исключения. Люди с прямым деревенским характером не могли смириться с такой хитростью, когда мяч вдруг, без предупреждения, резко менял направ ление движения – это казалось им несправедливым и останавливало от дальнейшего пре следования. Помню также наши с братом первые опыты виноделия. Бутылочку пуст ую нашли, ягод смородины сорвали, налили воды, закрыли выструганной пробкой, и за копали зачем-то в землю в дальнем конце огорода. Долго ждали, недели две, и велико было разочарование, когда поняли – вкус воды в бутылочке не изменился, на всю жизнь отбило мой интерес к виноделию, до сих пор… Ещё, и чаще всего, мы бегали купаться на Мочулище. Именно тогда я пе реплыл озеро быстрее, чем пацаны добежали до противоположной пристани по берегу, но с тех пор больше переплывать не рисковал. Тогда же я научился ездить на велосипеде, и научила меня сестра Валя. Как раз в ту канаву, что между Глушаком и Мочулищем, я и начал самостоятельно съезжать на её вел осипеде. Было нам тогда по 8-14 лет. А ещё немного повзрослев, начали мы ходить на танцы в Старое - через кладки за Залавочьем, тогда там ещё можно было пройти. Клуб без света, гармонист, накурено, молодёжь в основном, мотоциклы. Народу было удивительно много. После танцев мальцы развозили девок на мотоциклах по дом ам…. А в Залавочье все ходили смотреть кино "от Викторёнка". Иван Вик торович, наш общий родственник, о котором я уже писал, много лет был киномехаником по всей нашей округе. Дядя Ваня приезжал на коне с телегой, на которой привозил своё оборудование - заводил дизель и "крутил" кино в клубе, которого уже тоже давно нет – разобрали по нужде. Народу в клубе было много – лето, отдыхающие. А после кинофильма под ярким звёздным небом все возвращались через Медвеежи на Ласино. Девочки уже созревали, мальчики начинали курить… С тех пор минули десятки лет. Все повзрослели, многие состарились, а "иных уж нет…" - как говорил поэт. Но детские воспоминания, настоянные на чистоте окружающей природы, искренности, как нам тогда казалось, человеческих отношений и на радужных перспективах, открывавшихся тогда перед всеми нами, навсегда останутся для меня, по крайней мере, образцом начальной, стартовой позиции, которая и определила, в основном, весь дальнейший жизненный путь вместе с условиями жизни, результаты которого напрямую связаны с детским воспитанием, обеспеченным описанными здесь сильными людьми и обстоятельствами. Пусть же и нынешняя молодёжь поймёт, что вся человеческая жизнь стоит на основах, заложенных в раннем детстве, и близкими людьми, а лишь потом начинают влиять условия жизни, а не наоборот. Отсюда следует острая необходимость для каждого человека ценить как ранние годы своей жизни и не тратить их на пустяки, так и людей, окружающих нас в этот период. В известном смысле, эти начальные люди, дающие положительный заряд в нашем детстве, отвечают за всю нашу последующую жизнь и определяют её. И можно лишь посочувствовать тем, рядом с которыми не оказалось креативных людей на начальном этапе жизни. Мне повезло, я благодарен своей начальной позиции, и признателен людям, её определившим. И вам того же желаю…