Родители мои по национальности русские. А меня всю жизнь называют буряткой, - делится с нами Елена Трухина. Хотя я и родилась в Саянском районе, но корни мои, я считаю, в Забайкалье. В тех краях у меня много родственников, мы тесно общаемся.
Братская анонимка
Илья Николаевич Трухин родился в 1907 году в селе Верхний Ульхун Кыринского района Читинской области. Закончил четыре класса церковно-приходской школы. У его родителей было пятеро сыновей, все жили одной семьей, одним подсобным хозяйством. И хозяйство было большое, крепкое: кони, коровы, бараны. В гражданскую войну четыре брата ушли к белым, а Илья, самый младший, остался. Пытался увязаться за братьями, да те отпороли его шомполами и отправили домой. Как раз началась коллективизация, и родители добровольно вступили в колхоз, вместе со своим хозяйством. Илья пошел работать, женился, родились дочки. Братья же все умерли в Чите, на рудниках. А на Илью написал анонимку сродный брат, фамилия его была Ячменев. Молодого человека увезли в Читу, где целый год допрашивали, пытаясь узнать, на какую страну он работает. В итоге приговорили тройкой НКВД по Читинской обл. по ст. 58-11 УК РСФСР к 10 годам лишения свободы. Объявили врагом народа, отправили по этапу в Сибирь. Родителей его как кулаков сослали в Игарку. А жена и дочки остались в Читинской области.
Открытые раны
В Тугаче Илья Николаевич оказался, когда ему было 30 лет. Вышел в 40 — постаревший и худой, весил 48 килограммов (при росте в метр девяносто). И до колен кожи нет. Это шуга и холодная вода изъели ноги, когда вместе с другими заключенными он часами стоял по пояс в воде, сплавлял лес по замерзшему Кану. Елена вспоминает, как жалко ей было отца, как каждый день они стирали простыни и бинты, перевязывали отцу ноги, как толкли стрептоцид и обрабатывали им открытые раны, до самой смерти. От больных ног своих ходил он на полусогнутых, да и больше ездил на конях. В Тугач он никогда потом не приезжал. А про Краслаг не упоминал почти, боялся. И запрещал всем близким говорить на эту тему.
"У меня сестра на востоке жила, - вспоминает Елена Трухина. - Я собралась к ней и говорю отцу, можно к вам по пути заехать? В то место, где он жил до лагерей. Так отец на колени упал, умолял туда не ехать, испугался за меня. Словно их там закодировали, в этом лагере. Целых десять лет без разрешения даже плюнуть нельзя было. Людей там ломали полностью, ломали волю. Всех, кого знаю, что в лагере по политической статье сидели — все трудяги вышли, работящие, хозяйственные, никто потом не голодал. Они вышли, и наши женщины присмотрелись к ним. Семьи крепкие создали, детей нарожали много, ни скандалов, ни разводов. Но руководящих должностей никто не занимал после Краслага, да и как руководить, если ты так сломлен? Говорю ему: "Папка, тебя Сталин посадил!" Он обижался: "Ты что, Сталин здесь ни при чем! Берия во всем виноват".
Как рассказывает Елена Трухина, часто к отцу приезжали люди, с которыми он вместе сидел в Краслаге по политической статье. А ведь вышли из лагеря и бандиты, и спекулянты, и всех их тут знали, здоровались, конечно, но вот за стол не приглашали. За столом репрессированные только своим кругом собирались, сидели подолгу, плакали. Но не жаловались на судьбу, на власть. Елена вспоминает некоторые их разговоры. Про то, например, как один их приятель сбежал в саянские горы, в тайгу. И заблудился. Так пришел обратно, признался, что заблудился, его в живых оставили.
Другая жизнь
Илья Николаевич вышел из лагеря в 1947 году. Снял квартиру на Советской улице, познакомился с мамой Елены Трухиной Верой Поздняковой. Она была на 16 лет младше Ильи Николаевича, отслужила пять страшных военных лет в Монголии. Сдружились, поженились, построили крохотный дом. Работал он экспедитором в райпотребсоюзе, возил товары. Потом ушел на Балдару, в Заготскот, работал там до самой пенсии. Уедет на работу на коне в четыре утра, вечером возвращается. Там весь день на свежем воздухе, а свежий воздух он любил.
Лошадей уважал очень. "Во дворе у нас всегда было много скота, — вспоминает Елена Трухина. Кони так вообще не выводились. Правда, он их менял постоянно, как цыган. Он же и в юности с лошадьми всегда был, от их дома граница до Монголии всего в 7 километров. Соберутся с братьями, отобьют табун на границе и продадут. А потом монголы соберутся, и теперь уже у них отобьют табун. Так и жили".
Был Илья Николаевич очень добродушным человеком, отзывчивым, никого не ругал и всем был доволен. Люди его любили и уважали, приглашали на елки и свадьбы. Потому что лихо играл на балалайке и гармошке, пел частушки собственного сочинения. Например, такую:
Из-за вас, Саянских гор, Забайкалья не видать.
Из-за вас, Саянских баб, в Забайкалье не бывать
"Мать моя всю жизнь хлеб пекла. Она женщина мягкая, хоть и на фронте побывала. Привыкла за отцом жить, как за стеной. Он человек был веселый, не конфликтный, видный", – вспоминает Елена Трухина.
Развозил он на коне и хлеб, и почту, и даже младенцев. Едет по улице на телеге, а в телеге теплый ящик. Ему по пути женщины грудничков передают, а он их в ясли везет. Раньше ведь декретный отпуск был только три месяца. Как вышел на пенсию, стал подрабатывать в редакции. Раньше печатных изданий помногу выписывали, практически каждая семья была подписана по меньшей мере на пять газет. И почтальонам приходилось носить тяжелейшие сумки. Вот он и развозил почтальонов по участкам. Оказалось, что бывший в то время редактором газеты А. Суслов был практически земляком Ильи Николаевича, потому что приехал он в Агинское с того же Кыримского района. Так и сблизились.
Чай с солью
Илья Николаевич крепко дружил с теми, в ком чувствовал родную кровь. Вместе они держались. Для него азиатская внешность как маячок была — видит похожего на себя человека и всё, родные гены. Хотя был он чистокровным русским, и родители его были русскими.
Остались с ним навсегда и забайкальские привычки в еде. Чай пил зеленый пластовой, из литровой кружки. Привозили чай прямо из Бурятии. Заварит его с утра, добавит туда соль, чистые сливки. И ходит сытый до обеда. На покосах ставил юрту из кольев и травы, где жил как кочевник. И как-то легко у него все получалось по жизни.
Умер Илья Николаевич в 80-м году, от воспаления легких. Было ему 73 года.