В лесах, вокруг деревни Черепаны, зверья много всякого водилось, особенно зайцев.

Хозяйки бывало к празднику пирогов напекут, а зверье-то лесное на запахи к деревне и подходит на почтительное расстояние. У них обоняние лучше людского развито. Воздухом-то сытым надышатся, так словно сдобных пирогов наедятся, да и уходят восвояси. Одна баба, Лукерьей звать, как-то пожалела одного зайчишку - уж больно голодными глазками на нее через прясло - забор глядел. Она возьми, да и брось ему кусочек пирога с кисленкой. Дак потом ведь целый год горя с огородом-то не знала! Да… Он кажинную ночь приходить стал, будто сторожем оформился. Сам ни к одной овощине не подойдет, не попробует, не касатся, да и других-то зайцев близко не подпускат: на соседних огородах все паслись. А Лукерья ему даже имя дала "Заяц "Заяц", ударенье на другую букву переставила. А уж угождать-то он как ей стал: грядки чисто все прополет, капусту да картоху окучит, под горохом да бобами землю взрыхлит, подсолнухи к солнышку головками поворотит, цветочки все обнюхат - ему разрешали, за своего в огороде считался. Другие-то бабы увидали тако дело, так тоже стали зайцев привечать, да пирогами капустными угощать. Уж больно капустны пироги зайцам по душе пришлись, едят да хозяек нахваливают. Много тогда в окрестностях зайцев развелось. Охотники их не трогали - поди тут разбери: кто свой, а кто чужой. А зайцы совсем осмелели: по деревне и днем стали хаживать, с ребятишками играть, хороводы водить, наперегонки бегать. Зайцы конечно проворней оказывались в гору вскачь, а с горы кубарем. А уж совсем малым-то поддавались. Ох и визгу тогда было!.. Им даже иногда домовничать поручали: сидят на табуреточке, да в люльке младенчика покачивают. А он и не плачет с нянькой-то лохматой такой, лежит да гулит, улыбатся. Весной только малышня "мохнатыми" приходили домой. Зайцы зачинали линять вот шерсть к малышне и льнула - они же все сопливые весной-то были. Но не обижали зайцев, нет. Ребенка мамка сполоснет, холщовым рукотёром али запоном вытрет и снова за порог отправлят. Зайцы в нашей деревне озорничать перестали - в соседние деревни набеги делали, если хозяйки вовремя их пирогами не накормят.

Да вот только однажды опростоволосился наш заяц "Заяц". Дочка Лукерьина Нюрка однажды в городе была и чудо семя оттуда привезла: красной люпин, она с младенчества о нем мечтала. А на те, что по обочинам, да вдоль дорог растут, синие да фиолетовы, даже и не смотрела. Это, - говорит, - сорняки! Полоть их надо! Заяц "Заяц" в огороде все люпины синие выпалывал и всяку мелкую травку подчистую, а каку и съедал. А этот люпин красной, рос да рос, да и зацвел, словно огонь запылал. Заяц его как-то вовремя не заметил, огород-от большой: за всем не углядишь. А тут как раз ещё и дожди пошли - вот люпин-от и вымахал выше человеческого росту. Увидал тут его заяц "Сорняк!", накинулся на люпин, да и сглодал весь, прям до корней, торопился на сходку лесную. Нюрка вышла поутру цветком полюбоваться, а его нет. Нюрка в рёв, мамку зовёт, зайца проклинат. Ну Лукерья конешно за Нюрку вступилась, своя-то рубаха ближе к телу. А зайца не простили, нет. Он хоть и приходил тогда, букет розовых да белых люпинов им принёс, прощенья просил, извинялся... Но нет, не приняли извинения, прогнали... А зазря! Зайцы-то остальные, тоже за своего заступились, в огородах хозяйничать начали!.. Охотников бабам пришлось вызывать - да облавы поголовные начались… Робят только жалко, они долго горевали, даже ревели по ночам, лапки заячьи забыть не могли, как здоровкались, как жали их; усы им расчёсывали, братьями меньшими, пушистиками называли... Попривыкли они к зайцам: играть-то не с кем теперя стало…