Лихая година раскидала многодетную семью Су-юй-ци, частичное воссоединение которой случилось спустя шесть десятилетий
Нервы - в кулак. Душа - на разрыв. Горькие слёзы - в прижатые к щекам ладони. Именно так дались Нине Николаевне Боус - пенсионерке из посёлка Майна, воспоминания о той жизни, в самом начале которой была война…
Всё так и было
Чистокровный китаец с чудной для нас фамилией Су-юй-ци, прижившийся на Дальнем Востоке под русским именем-отчеством Николай Иванович, ушёл на войну, оставив за порогом дома жену - донскую казачку Катерину и четверых детей.
- По возрасту мы шли лесенкой: Вера, я, Валя и братишка Боря, - вглядывается в ту далёкую даль Нина Боус. - Троим из нас выпало не жить, а выживать без мамы. С Верой удалось свидеться через долгих шесть десятков лет. Не могу говорить - слёзы давят, - жалуется на свою беспомощность перед воспоминаниями о загубленной войной семье моя собеседница.
Берусь вместе с ней рассказать, о чём навзрыд поделились её душа и память…
Выживали, как могли
Глава семейства - выносливый азиат-великан, ростом под два метра, носивший сорок последний размер сапог, ой, как пригодился Красной Армии для выполнения особо важных заданий. Семья не знала, что его, владевшего знаниями четырёх языков, на первых же месяцах войны готовили к переброске в соседствующую с Дальним Востоком Японию.
- Мы жили тогда в посёлке Каменка, что недалеко от Хабаровска, - оглядывается в далёкое далёко Нина Боус. - Вместе с другими семьями мыкали горе в бараке, пропадая от голода. Спасением был паёк, выделяемый военной частью, взявшей под своё крыло семью китайца-разведчика. За продуктами в Хабаровск мама с Верой добирались на поезде. Примерно с пятилетнего возраста помню, как они возвращались со связками котомок за спиной, а поселковые бабы с голодными ребятишками не сводили глаз с просёлочной дороги: иду-у-ут!..
- Продукты: крупы, яичный порошок, мука доходили только до крыльца барака, куда из соседних домов с мисками в руках сбегались наши односельчане, - вьётся нить памяти в будни той жестокой годины. - По мере того, как котомки "худели", я начинала реветь, цепляясь за мамин подол: "Не раздавай, а то нам еды не будет!". А мама, разжимая мои пальчики, строжилась: "Когда станем помирать от голодухи, кто поможет? Соседи!". Это потом, когда мамы у нас не стало, святость её поступка не раз спасала нас, разлучённых с нею детей. Мама моя, мамочка…
Не встретились. Никогда…
В последний раз Катерина перецеловала своих младшеньких, отправляясь с двенадцатилетней Верой за пайком в начале лета 45-го. Больше они не встретились. Никогда…
Когда дочь дремала в вагоне, обхватив руками авоськи с продуктами, мать, отлучившаяся за кипятком, бежала за отходящим поездом, пытаясь ухватиться руками за железные поручни. - "Женщина убилась!"… Этот отчаянный вопль на перроне смешался с лязгом тормозов товарняка…
Откуда-то появились врачи в белых халатах, склонились над разбившейся в кровь Вериной мамкой, а её принялись тормошить за худенькие плечики, расспрашивая, куда они ехали. Ничего не добившись от оцепеневшей от ужаса девчушки, мать уложили на носилки и понесли в одну сторону, дочь повели за собой в другую.
Веру тогда определили в детский дом, а мать многодетного семейства четыре года боролась за жизнь на койке районной больницы. Тяжелейшая травма головы стёрла из её памяти даже малолетних детей. Перед глазами стояла только старшенькая Вера, которую она кинулась искать по детским домам. Когда разыскала, по подсказкам дочери, по крупицам собирала, выгребая из уголков потерявшейся на привокзальном перроне памяти, где могут быть ещё трое её деток?..
В родной посёлок они вернулись в пустые углы барака. Из тех, с кем Катерина жила, горевала, делилась последней миской крупы, здесь не осталось ни души: все разбрелись в поисках лучшей доли. Где вы, дети?..
Детство, которого не было
- Когда мама с Верой уехали в Хабаровск за продуктами и не вернулись, я потеряла счёт дням и ночам, - вновь проживает то жуткое время Нина Николаевна. - От страха и голода нас спасали соседи, которые приносили похлёбку из капустных листьев, заваренную на муке баланду. Господи, да это же то, о чём говорила мне мамочка, когда я жалела, что в нашей котомке еда убывает…
- Потом пришли люди в военной форме, собрали наши пожитки и вывезли на грузовике в незнакомое нам село Куколево, - припоминает подробности моя героиня. - Там приставили к нам чужую тётку, привели на подворье корову. Помню, как нас постоянно шпыняла непонятная нам опекунша.
А летом 47-го объявился отец в военной гимнастёрке, с медалями и орденом Красной Звезды на груди. Без лишних слов и объяснений сгрёб своих детишек и повёз их поездом почему-то в Киргизию. Однако по пути они вдруг сошли на станции Мерке, где поселились в тёмной сырой землянке.
Второклашка Нина приняла на себя заботы по хозяйству. Вставала в пять утра, топила печь, готовила кукурузную похлёбку на воде, а потом бежала в школу.
Помнит Нина и чёрный липкий хлеб, за которым выстаивала длинную очередь. Не забыла и вкус лапши, которую по праздникам готовил им отец, поливая блюдо растопленным салом с обжаренным в нём луком. Тема о маме и старшей сестре в семье была под запретом. Почему? Эту неразгаданную загадку отец унёс с собой в мир иной, скончавшись на руках Нины в 70-ом. Все эти годы он даже не пытался устроить свою личную жизнь, в последние часы которой звал и звал к себе свою казачку Катерину…
Родные, вы где?..
- Как потом рассказала Вера, мама пережила отца на 28 лет, - продолжает нелёгкий разговор Нина Николаевна. - Все эти годы Вера ухаживала за ней, потому что давняя травма не давала мамочке покоя. Пока была жива, просила Веру разыскать всех нас. Делали запросы в архивы, обивали пороги Хабаровского военкомата, откуда отец призывался на фронт. Безуспешно… Сестрёнка вырастила приёмную дочь, потому что своих деток Бог ей не дал. Работая санитаркой в больнице, принесла домой малютку-отказничка, чтобы была у девчушки мама…
Несмотря на то, что жизнь не жаловала и Нину, которой приходилось много и тяжело работать там, где иному мужику не по силам, она посылала запросы в различные инстанции, отправляла письма с просьбой разыскать мать и сестру в программу "Жди меня".
- Однажды, когда мне дали путёвку на южный курорт, сердце моё не выдержало, - плачет душа Нины Боус. - Стало до того тоскливо, что вместо отдыха поехала на Дальний Восток. Так в середине 90-х и оказалась в полусотне километров от мамы и сестрички. Они жили в Хабаровске, а я бродила по развалинам нашего барака, смотрела на просёлочную дорогу, по которой они ушли и больше не вернулись.
Обратилась в паспортный стол, надеясь отыскать их следы, - шаг за шагом прослеживает долгий путь к своим родным Нина Боус. - Там отмахнулись: не до вас в лихие девяностые! На всякий случай оставила там свой адрес. Сестрички Вали к тому времени уже не было - рано ушла она из жизни. Вышла я из стен этого учреждения, смотрю по сторонам. Вон по обочине дороги идёт женщина, тип лица которой - азиатский. Не моя ли это Вера? Да нет: наша должна быть высокой и статной, как папа, а эта - метр с кепкой. Только спустя годы Нина Боус узнала, что именно в это время той дорогой в военкомат то и дело ходила Вера…
"Я вас нашла!"…
Так ни с чем и вернулась Нина Боус в свой Узбекистан, затем перебралась в Ачаирский совхоз Омской области. Оттуда ещё раз сделала запрос в Хабаровский паспортный стол, чтобы получить там справки, необходимые для оформления российского гражданства. Спустя три года судьба смилостивилась над их семейством. В почтовом ящике лежало письмо с Дальнего Востока…
- Не помню, как разорвала конверт, - дрожит голос пенсионерки от сдавившего горло волнения. - Слёзы застилают глаза, руки трясутся, а я читаю, читаю: "Здравствуйте, мои родненькие сестричка и братик! Я вас так долго искала. Я вас нашла!"...
Долгое эхо друг друга…
В октябре 2004 года Нина Боус металась по перрону Омского вокзала от вагона к вагону состава, прибывшего с Дальнего Востока. Вглядывалась в незнакомые лица: ты не Вера? А ты?..
- Ищу глазами в толпе самую большую женщину, потому что в детстве Вера казалась мне такой высоченной, - искрятся пережитым счастьем глаза Нины Боус. - Скользнула взглядом по малюсенькой росточком пассажирке, волокущей по бетонке огромную китайскую сумку в знакомую всем сине-голубую клетку. Нет, эта не может быть Верой. Только про неё так подумала, как та бросила сумку, прижала руки к груди и как закричит: "Нина, сестричка, я - твоя Вера!". Подбегаю, плачу, обнимаю, лепечу:
- Господи, а почему же ты такая маленькая?
- Я - в маму…
- А я в папу вымахала…
- Вот потому я тебя и узнала, китаёнок мой родненький…
Нина Боус не отпускала от себя сестру четыре месяца. Наговорились, наобнимались, наплакались за все годы, прожитые друг без дружки. Съездили к брату Борису в Семипалатинск, вместе помянули сестрёнку Валю, родителей, одинокие души которых, возможно, наконец-то повстречались на небе. Поблагодарили Господа за то, что вразумил он работников паспортного стола остановить заглянувшую к ним Веру: "Постойте-ка, а вы в девичестве ведь были под фамилией Су-юй-ци? Тогда вас ищут родные брат с сестрой"...
Земля ушла у Веры из-под ног…
О том, что есть
Семь лет назад овдовевшая Нина Николаевна Боус перебралась из Омской области в посёлок Майна, где давно и прочно обосновалась семья старшего сына Александра. У младшего - Сергея, двадцать лет живущего в Испании, тоже всё в полном порядке, что греет душу матери, сумевшей достойно воспитать, помочь получить высшее образование сыновьям, подарившим ей любимых внучат. С личной жизнью у неё тоже всё сложилось: на склоне лет Нина Николаевна повстречала мужчину, который ей пришёлся по душе.
Жалеет она о другом: в её уютную квартирку по улице Гагарина больше не приедет в гости её Вера, душа которой отлетела на небо ровно два года назад.
- Вот такая несправедливость, - печалятся раскосые глаза моей героини. - Судьба вернула мне сестрёнку на неполные 14 лет, а потом опять забрала на всю мою оставшуюся жизнь. Но я счастлива той встречей, что случилась после долгих-долгих лет разлуки. Посижу, погорюю, вдруг опомнюсь и скажу: "За то, судьба, тебя благодарю"…