Пройдешь немного – и лес начинает раскрывать перед тобой свои незамысловатые тайны. Он теперь пестреет разными красками.
Осень, искусный художник, властно меняет облик леса, успела уже зарумянить клены, рябину, а осинник из зеленого превратила в багряно-желтый, и он тревожно хлопает своим безжизненным листом, какой-то холодный, озябший. Хотя и ветру-то почти нет, а он дрожит. Березки принялись подкрашиваться в золотисто-желтые тона, ковром из листьев устилая пред тобой старую заросшую дорогу. А на светлеющих полянках опавшая листва так перемешалась с пожухлым желтоватым земляничником, что с трудом разглядишь затерявшийся в них грибок, в особенности мои любимые лисички. Свой поход за ними я наметил в самую дальнюю точку, в местечко за бывшей узкоколейкой, которая тянулась от торфоболота через Масленку, Сосновское, Глядково до Павлова. Пока идешь до тех мест по одной дорожке, а обратно по другой, то наполнишь корзинку и другую посуду всякими грибами. Обязательно принесешь и на жарво, и на суп, и на соленья.
Вот и в этот раз я двинулся в столь далекий путь в основном ради лисичек, собирая попутно и подосиновики, грузди, волнушки, валуи. Но первым трофеем был все-таки белый гриб. Неожиданно на краю леса под толстой кривой березой в траве-щетинке показалась его темно-коричневая шляпка. Хотел было выдернуть его, но он стоял очень крепко, и я, держась за шляпку, подобрался с другой стороны с ножичком как можно ниже, и срезал у самой земли. А чтобы другие грибники не разочаровывались, прикрыл место среза сухой листвой. После славного начала я бодро устремился дальше по манящей вглубь дорожке. Не доходя до заветного местечка, насобирал полную тряпичную сумку, которую решил оставить под маленькой елочкой, чтобы не носить взад-вперед.
Мое любимое местечко встретило меня так радостно и приветливо, что я воскликнул: "Здравствуйте, мои дорогие! Заждались, небось?" Так сухо и чисто было на земле, что я разулся и налегке исходил всю покрытую лисичками поляну, наполнив грибами корзину и пакет. Как обычно, подошел поздороваться с двумя елями на краю поляны. Эти вековые вечно зеленые дерева стали мне как родные. Всякий раз я намериваюсь обхватить их стволы, но моих рук не хватает, надо ещё две пары. Посмотрю на них снизу вверх и мечтаю: вот бы кто-нибудь меня подсадил метров на пять, а там бы я свободно по сучьям добрался до макушки, и может, увидел бы свою деревню…
Осмотрев поляну, стараясь не пропустить ни одного кустика и грибка, кроме самых малюсеньких пуговок, налюбовавшись всякой лесной дивностью, усталый и довольный двигаюсь потихоньку обратно. На этот раз меня и рассмешили, и удивили в чаще желтого орехового кустарника с десяток крупных темно-зеленых тарелочек-сыроежек. Все они были старые, переросшие, взять их не пришлось, зато полюбовался, как у одной из них края завернулись вверх, и в это большое блюдо налилась вода, а в нем плавал, как кораблик, желтый листик березы. А когда перед уходом домой присел на покрытое мягким зеленым мхом упавшее дерево, то встретился со своим старым приятелем ужом. Он лежал тут в тенечке под деревом, а когда я стал обуваться, выполз наружу.
"Ах ты, дружок мой, - произнес я с нескрываемой радостью. - Ведь целый год с тобой не виделись. Помнишь, как ты улегся тогда среди лисичек и встал на дыбы, не хотел подпускать меня к грибам?" Мне не стоило трудов поймать своего приятеля. Подержав его в руках и померяв вокруг себя (кажется стал длиннее), тихонько опустил его на землю, и он тут же исчез под лежащим деревом.
Вот так необыкновенно интересно и полезно прошла моя очередная грибная охота. Кто знает, может, не последняя в этом сезоне, "ведь далеко ещё до первых зимних бурь".
Федор Вершинин