Собирать землянику – дело азартное, но нудное и нелегкое. Даже когда её попадается много, все равно надоедает нагибаться к каждой ягодке. К полудню у нас гудели ноги, ломило спины, хотелось пить и на чем-нибудь посидеть. Но вокруг, кроме мелкого березняка, ничего не было: ни пенечка, ни валяющегося бревнышка.
Чтобы сократить путь к дому, мы свернули в сторону крупного леса. Там, во-первых, попрохладнее, а ещё мы надеялись найти пенечек, чтобы присесть и отдохнуть.
На краю небольшой поляны Нина первая заметила старый, но ещё крепкий сосновый пенек, обрадовалась и заспешила к нему. А когда подошла ближе, то с ужасом отшатнулась. Я подумал было, что наткнулась на змею.
- Гляди, сколько на этом пне всякой гадости, - брезгливо заметила жена.
- Ух, ты!- а я, наоборот, обрадовался увиденному, и стал пересчитывать лесных обитателей, расположившихся на светлом солнечном пятачке: пяток кузнечиков, две бледно-зеленые ящерицы, шесть больших светлобрюхих мух и две черные жужелицы.
- Уж не совещание ли какое тут у них! - пошутил я, опасаясь распугать всю компанию.
У пня краснело несколько спелых ягодок. Осторожно, чтобы не потревожить лесной народ, я наклонился за земляникой. Но заметив меня, все быстро разбежались. Только одна вялая ящерка не успела укрыться в траве.
В отличие от жены, я с детства не боялся ни змей, ни пауков, брал в руки червячков, жучков, лягушек и ужей. И мне захотелось поймать медленно уползающую ящерицу, чтобы показать жене. Но вдруг у зеленой зверушки, которая уже была в руке, начал отвинчиваться хвостик – так ящерицы делают, чтобы убежать от преследователя. Я поспешил отпустить её на землю. Только тогда Нина решилась присесть на освободившийся "стул", чтоб отдохнуть и разогнуть спину.
Разглядывая местность, мы заметили невдалеке ещё один пень от когда-то стоявшей здесь добротной сосны. Но тот, в отличие от первого, был совершенно трухлявый. Он еле-еле сохранял форму лишь за счет твердой круглой коры. Труха находилась как бы в бочке, а из неё выросла молодая березка.
- Видишь, Нина, как хорошо устроилась, - показываю жене на очередное творение природы. – Гляди, как распустилась, а листочки такие мягкие, нежные, словно зеленые лоскутки блестят и чем-то пахнут.
Пень оброс кругом разными травами и ягодником, а главным его украшением были три кустика папортника, стоявшие рядом, как сторожа.
В лесу было тихо. Но вдруг сверху вырвалось свежее бодрящее дыхание ветерка и листочки на березе ожили, затрепетали, заиграли, а папортники, дотоле стоявшие как опахало, стали наклоняться друг к другу, "зашептались" меж собой.
- Как же интересно в лесу! - мне не терпелось разделить эту радость с женой, но Нина промолчала. Мне было жаль, что она мало обращала внимание на необыкновенную и таинственную жизнь леса, от которой я забываю про усталость. Мне захотелось жену встрепенуть, и я произнес два мудрых высказывания своего любимого писателя-природоведа Михаила Пришвина: "Пусто никогда не бывает в лесу, и если кажется пусто, то сам виноват". И ещё: "Лес раскрывается только для тех, кто испытывает к его существам родственное отношение".
- Вон как, - Нина улыбнулась. И, тронув меня за плечо, добавила: - Вставай, природовед, пора домой. А то, может, останешься и встретишь ещё каких-нибудь друзей?
- Всё может быть. Ведь лес – это большая тайна, дивность. Всё может быть, - рассуждал я про себя. И мы подались к дому.
Федор Вершинин