Он служил в 42-ой стрелковой дивизии второго формирования (дивизия встретила немцев под Брестом и почти полностью погибла, сохранив Знамя), которая держала оборону под Юхновом. Он рассказывал нам, детям, о трудной боевой жизни солдат, большинству которых было 18 – 19 лет. В марте 1943 года дивизия в ходе Ржевско-Вяземской операции перешла в наступление на хорошо подготовленную немецкую оборону группы армий "Центр". Глубокий мокрый снег, отсутствие артиллерийского обеспечения и слабое взаимодействие наступающих соединений вместе с упорным сопротивлением немцев на линии Буффель ("Буйвол") привели к большим потерям наступающих частей. Но и враг не посмел больше наступать на Москву.

Отдельным боевым эпизодам и действиям нашей пехоты и отца в ходе обороны и наступления под Москвой посвящаются эти стихи.

Беспокою огнем

"Этой ночью, соколик, не забудешься сном.

До зари нужно немцев беспокоить огнем.

На, вот, ящик патронов. Твой участок таков:

Всей земли по траншее только триста шагов.

Я на утро проверю", - и ушел старшина.

И действительно стало мне совсем не до сна.

Я хожу и стреляю в них сквозь ночи покров.

И сквозь зубы считаю неубитых врагов.

Я боюсь их, но четко беспокою огнем.

Не убьют, так надеюсь вдосталь выспаться днем.

Вот и ящик все легче. Сохнет рот … не беда.

Лишь бы только во фляге не иссякла вода.

И стреляю прицельно, пусть боятся меня.

И почувствуют гады беспокойство огня.

Я держу оборону. Мой участок таков:

Он по фронту траншеи триста с малым шагов.

И наутро проверил, как сказал, старшина.

А не стрелянной гильза лишь осталась одна.

Усмехнулся: "Что, страшно?" – он усы теребя.

Я последний патрон сохранил для себя.

Я – солдат!

(Налей, старшина)

Я худой и голодный,

И в шинели до пят.

Не при кухне походной,

А окопный солдат.

Не люблю я махорки,

Самокруток дымок.

Водку сразу меняю

На простой сахарок.

Не солдат я – цыпленок

В восемнадцать годов.

Раздобыть бы силенок,

Столько много врагов.

"Разберите гранаты", -

Приказал старшина.

Все поднялись ребята,

И пошли как стена.

Я сгораю в атаке

С криком в горле: "УРА!"

И достанется раю

Лишь зола от костра.

Вновь бросок, и алеет

Чья-то кровь на штыке,

И напрасно немеет

Палец мой на курке.

Ярость страхом поднята,

Мы в траншее уже.

Замахнулся гранатой

Я на тех, в блиндаже.

Ах, отродье вы гажье!

Так вас, мать-перемать!

Побросали оружье,

Начинают вставать.

"Хенде Хох!" Выполняют

Шесть испуганных глаз.

Что их ждет, я не знаю,

Не нарушил приказ.

После боя, за роту,

Нужно выпить до дна.

Я - солдат! За пехоту!

Так налей, старшина.

Неоплаченный долг

Возле города Энска,

В марте месяце, днем

(В ста верстах до Смоленска),

Мы прижаты огнем.

Отсекли нас от танков,

Положили в снегу.

Вот бы пушкой от флангов!

Кто поможет полку?

Силы нет под обстрелом

Минометным лежать.

Тает рота. На белом,

На снегу будем спать.

Поднимаюсь над веткой

На последний бросок.

Немец выстрелил метко:

Грудь ожег уголек.

Жив, убит или ранен?

Я не знаю пока.

Но в нагрудном кармане

Мокнет кровью рука.

Вот он, пулей пробитый,

Комсомольский билет.

Я, наверно, убитый,

И конец мой пропет.

Сжался, жадно хватаю

Снег немеющим ртом.

Страх и боль подползают

Над моим животом.

Я в винтовку вцепился.

Вот он танковый след.

И пополз... Волочился

По нему я сквозь бред.

В медсанбате очнулся.

Грудь не дышит, хрипит.

Чую, кто-то нагнулся,

Говорит: будет жить.

В тыл отправили бричкой.

Там Калуга, Москва.

И полгода я спичкой ...,

Но сгорел не дотла.

Оклемался, положен

Месяц отпуск. И в полк.

Но остался я должен…

Не оплачен мой долг.