Между прочим, в свои 93 года он пребывает, как говорится, в здравом уме и твердой памяти. Согласитесь, такого Бог дарует не каждому. Очередной низкий поклон вам, ветераны.
- Родился я в декабре 1925-го года в деревне Ляды, - неспешно начал рассказ щупленький дедушка, пристально вглядываясь в небесную даль за окном.
Я не задавала наводящих вопросов, терпеливо выжидала паузы.
- Мать была уже третий раз замужем. Она сама из Вавилихи, из семьи кулака. Отца своего я не помню. Говорят, он лошадь купил, да такую, что в районе ни у кого не было. Дело было в октябре, после Покрова. Тот на радостях верхом, да легко одетый. В общем, продуло его так, что получил воспаление мозгов. Помню гроб, люди в избе собрались. Мне всего-то три года было, а запомнилось. На кухне в сковородке колобушки какие-то лежали. Я взял одну, тянусь в гроб-то, подаю. Женщина одна: "Корми, корми батька-то". Мать схватила меня, прижала к себе, заревела. Ой, сколько на ее судьбу выпало, не высказать. Нас четверых одна поднимала.
Недавно Федор Желтов умер, участник войны. Лет пятнадцать назад мы с ним разговаривали. Он сказал, что ему цыганка нагадала: "Доживешь до 94-х лет". И точно же, как угадала. Мне цыганка тоже ворожила. Я в седьмом классе учился. В этот день экзамен должен быть по зоологии. Думал, как назло мне достанется "кровообращение лягушки". Очень сложно оно мне давалось. Мимо цыганка идет, кивает на кастрюльку с крупой на столе: "Отдай мне пшено, я тебе погадаю". И начала: "Да, ты бы был человеком, но вся беда - твоя жизнь рано кончится". Я тогда ее слова мимо ушей пропустил, меня больше зоология волновала. Кстати, на экзамене попалось именно "кровообращение лягушки".
В 41-м году я учился в ремесленном училище после восьмого класса. 21 июня, в субботу, в баню домой приехал, а в воскресенье по деревне пронеслось, что началась война. Радио было только в конторе, да на конной избушке. Все ко времени ринулись к нему. Самое страшное подтвердилось. Вскоре завод "Красное Сормово" начал танк-34 выпускать. Нас, мальчишек-ремесленников, быстро переучили на газорезчиков и послали туда. В феврале 42-го с мастером конфликт произошел. Послали на улицу, на мороз работать, а валенок не выдали. Мы с другом говорим: "Ну, тогда мы совсем уйдем!" Мастер на нас рукой махнул: "И идите!" На следующее утро, как назло, проспали. До того холодно было, что вставать не хотелось. Печурка топилась одна на пять комнат. Техничка кричит: "Вставайте, уж на полчаса опоздали!" Некоторые говорят, что раньше за опоздание на работу судили, – неправда. Шесть месяцев из зарплаты вычитали по 25 процентов. Нам повезло, мастер нас простил за все. Потом мы в колхозе работали, и в строительстве аэродрома участвовали, но самое отвратительное было на лесозаготовках в Семеновском районе. По глубокому снегу ходили из деревни.
26 декабря мне 17 лет исполнилось, а 7 января принесли повестку. Направили в учебную бригаду пулеметного полка под Казань. Мать приезжала в мае, сухарей привозила. В августе 43-го нам присвоили младших сержантов и отправили на фронт под Курск. Дорогой встретился эшелон с ранеными. И тут я вспомнил, что мне цыганка-то ворожила. Как обстрел, так ждал прямого попадания. На саму Курскую битву наша партия не попала. Прибыли на место, пошли семидесятикилометровый марш-бросок к Днепру. Без сна и отдыха, с пулеметом на плечах. Он тридцать килограммов весит, притом скатка через плечо, вещмешок, саперная лопатка. Невозможно сказать, как мы шли. Главное, очень хотелось спать и пить. Вышли к реке и с ходу стали переплавляться на понтонах на другой берег. А река широченная, чёрт побери, с километр, наверное. Только по центру реки оказались, начался обстрел. Как начали мины рваться со всех сторон! Но все же чудом проскочили. Там, наверное, месяц держали оборону в деревне. Потом в наступление пошли. Интересно, что места там на родные похожи очень. Овраги такие же, как в Баках…
Был со мной случай, который до сей поры разгадать не могу, притом, что я человек неверующий, но суеверный. Было это под Киевом. Батальон пошел в наступление. Ничего не сказали, никакой задачи не поставили. Идем, уж темно, не видно ни зги. Вдруг откуда ни возьмись - немец. Закричал: "Хальт!" - и бросил осветительную ракету. Метров сто не долетела до меня, погасла. Дают команду окопаться. А рядом со мной был парень, тоже 25-го года рождения. Говорю: "Что-то меня на сон так потянуло, боюсь уснуть. Если пойдем куда, ты скажи". - "Да-да, обязательно разбужу!" Я сразу уснул. Сколько спал, не знаю, вдруг вижу, ходит привидение-солдат. Высокого роста, в шинели под ремнем, сапогах, а лица не видно. Мне говорит: "Проснись, батальон-то уж ушел". Я гляжу на него, очнуться никак не могу. Тогда привидение на корточках к самому окопу подошло: "Да проснись же ты!" Очнулся, не пойму, где нахожусь. Товарища окликнул – тихо. Я громче – тишина. Пошел по окопу, никого. Значит, на самом деле батальон ушел. А куда мне идти? Вперед - вдруг наши назад ушли, к немцам попаду. Назад - а вдруг они вперед ушли. Вдруг пулемет заработал немецкий. Я бегом от него. Метров триста пробежал. "Стой, кто идет?!" Вот и свои. В лесу немцы листовок много сбрасывали. Предлагали сдаваться в плен, писали, что настоящая листовка будет вам как пропуск. Парень, который нарочно меня не разбудил, наверняка припрятал эту листовку и к немцам ушел. Так его никто больше и не видел. Про то привидение я и после войны у ребят с разных фронтов спрашивал. Никто с таким не сталкивался. Меня в ту ночь, видимо, посчитали убитым. Матери моей даже "похоронка" пришла.
Константин Григорьевич протянул мне копии архивных документов. Читаю страшные строки из алфавитной книги учета безвозвратных потерь: "Костров Константин Григорьевич, младший сержант, пулеметчик 2 мотострелкового батальона, 10.11.43 г. убит. Похоронен г. Фастов Киевской области".
- Выходит, правду говорят, что кого раньше срока хоронят, долго жить будет.
- На смерть-то нагляделся. Страшно, когда невинные погибают. Помню, наступали, корова убитая лежала. Голодные ж все. Я в армию пошел: рост 158, вес 60. А к концу-то войны сорок килограммов весил. В общем, оставили меня это мясо сварить. Рядом куча соломы. Хотел было охапку взять, огонь разжечь, вдруг старик откуда-то кричит: "Хлопец, не тронь!" - "Чего?" - "Тут дивчина лежит. У них корова выбежала, они с братишкой побежали. Тут обоих и убило". - "А парнишко-то где?" - "Пойдем". Подходим к березе. "Вот он". - "Где?" Гляжу, на сучьях только ступня мальчика. "Зачем вы ее сюда положили?" - "Бог положил…"
Не сосчитать, сколько бы раз мне убитым быть. Буквально трех шагов мина не долетела до окопа. Многие пишут, что мины свистят. Нет. Она когда приземляется, шуршать начинает. Мне бы по этому шипу за угол, а я стою, глаза выпучил. Она стук - и не взорвалась. Командир роты увидел это: "Значит, жив останешься!" Вот с того момента цыганкиных слов больше никогда не вспоминал. Только раз ранило, и то несерьезно. Бомба в окоп угодила, из которого только ушел, в дом зашел. Я сел, голову наклонил, сию секунду взрыв, и осколок над головой пролетел, немного задел. Сзади старик сидел, хозяин дома. Смотрю, а у того пол-лица выхватило.
После госпиталя попадаю в этот же полк, только в танковую бригаду. Тут я долго шел, но не до конца войны. В 45-м году был в Польше. Вдруг выходит приказ Сталина: имеющих образование семь классов направлять с фронта в военные училища. Я под это попадаю. Привезли в Самарканд, там было эвакуировано второе Харьковское танковое. Шесть месяцев проучились, сдали экзамены. Война уже окончилась. Думали, в отпуск. Тут сказали, что училище будет выпускать лейтенантов, техников. Учись еще два года! Рассердились, семьдесят процентов не пожелали учиться. Нам старших сержантов присвоили и отправили в Германию. Оттуда на Дальний Восток. Приказ о демобилизации пришел только 24 апреля 50-го года. Командир части уговаривал на сверхсрочную. Я говорю: "Не-е-ет!"
Женился, можно сказать, с ходу. Пришел в сельсовет вставать на учет, а там она. Невест-то бы много было, но все не то. Я только взглянул на нее и понял – судьба. Лида агрономом работала в колхозе. 52 года вместе прожили. Я был счастлив с ней. Она была человечный человек.
Сначала работал водителем в МТС на бензовозе. Потом, когда вышли самоходные комбайны, пошел на курсы в Урень. Пятнадцать лет отработал комбайнером. Тут болезнь скрутила. Оказалось, что в армии не долечили гепатит. Через восемнадцать лет он мне дал "жизни"! Комбайн пришлось оставить. 25 лет проработал почтальоном. А что, работа хорошая. Всегда в движении, на свежем воздухе. Может, это и спасло. На пенсию в 67 лет ушел.
- Сейчас, в свои 93 года, чем занимаетесь? В чем секрет Вашего долголетия?
- Много читаю, в библиотеку хожу. Все мое здоровье - это банный пар. Каждую субботу парюсь так, чтобы до костей прожигало. Когда пришел из армии, по пять раз на кутник залазил, выпивал по двенадцать стаканов чая из самовара. К тому же я физически развитый человек, всю жизнь спортом занимался. Где молотьба в колхозе была, стояли двадцатикилограммовые гири. Так только я, парнек 13-14 лет, да председатель эти гири поднимали.
Константин Григорьевич встал, зазвенев медалями по обоим лацканам пиджака. Я предложила отвезти его, куда скажет, на редакционной машине.
- Что Вы, не стоит беспокойства. Я сам, мне еще в магазин.
Наталья Спиридонова.