Приходилось вам когда-нибудь войти в дом, навсегда покинутый жильцами? В дом, где запустение, где все затянуто пылью и паутиной. Во всем печать заброшенности и разрухи. Даже запах тяжелый, наполненный тленом. Тоскливо… Жутко… В общем, чувство не из приятных. Но если это ощущение умножить в сотни, тысячи раз, то вы поймете, что я чувствовала, оказавшись в том месте, где когда-то, совсем еще недавно была, жила своей жизнью самобытная, очень красивая и бесконечно любимая мною деревушка Инелейка. Располагалась она почти на границе с Ичалковским районом. Название она получила от небольшой светлой речушки Инелей, которая разделяла деревню Инелейку на два порядка. С южной, западной и северной сторон окружали её леса приалатырского массива. Красивейшие, благодатнейшие места! Лес испокон веков кормил, снабжал всем необходимым жителей деревни. Сколько дарил он людям грибов, орехов, ягоды всякой! А в старину крестьяне деревни занимались охотой на пушных зверей и бортничеством – добычей меда диких лесных пчел. Да и поля, хотя большей частью подзолистые и песчаные, давали неплохой урожай.
Дружный заботливый народ жил в деревне.
Интересно, что каждое поле, каждое лесное урочище имели у жителей Инелейки свое самобытное название. Только послушайте, как оригинально звучат: Лапушка, Репище, Трясучий мостик, Горелая, Васенкин враг (т.е. на местном диалекте – овраг), Свои враги, Нелейские враги, Песошна, Узенький просек, Широкий просек, Клевер. Ашня и т.п. И все эти названия ушли в прошлое. Инелейки нет. Нет и не будет… Вытираю слезы, невольно текущие из глаз.
Инелейка… Здесь прошли самые светлые, самые прекрасные годы моего детства и неповторимые дни юности. Здесь жили, трудились, растили детей мои дедушка и бабушка Киреевы Павел Михайлович и Мария Дмитриевна. Здесь в 1925 году родилась и моя мама – Надежда Павловна. Сюда когда-то меня привезли родители, чтобы отнять от материнской груди. Конечно, этого я не могу помнить и знаю только из рассказов бабушки, которую я любовно называла Мамой старой.
Где же та деревня? Где же люди, которых всех я знала и любила? Почему исчезли с лица земли такие благодатные места? Что происходит? И сейчас я смотрю на эти заросли бурьяна выше человеческого роста и словно слышу голоса тех ушедших навсегда людей… Где вы? Где?
Воспоминания детства
Первые воспоминания о деревне у меня самые светлые, чистые, трогательные..
Мне лет пять или шесть. Зима. Я живу с бабушкой и дедушкой. Маме трудно. Нас четверо мал-мала меньше. И меня поручили деду с бабушкой. Дед работает конюхом в колхозе. Кроме того у него своя угольница. Это такая особая печь, где жгли березовый уголь для колхозной кузницы. Многие брали этот уголь для самоваров. Угли крупные, черные, пахнут березовым деготьком. Помню мама стара и крестная после бани разжигают большой ведерный до блеска начищенный самовар. Голубоватый дымок вьется из трубы. Наконец самовар водружен на стол. Мы все чаевничаем после бани. В небольшой вазочке – сахар. Его специальными щипцами-кусочками наколол дед Павел. Кусочки небольшие, отдают голубизной. Смотрю на них завороженными глазами. Пьем чай вприкуску с блюдечка. Бабушка пьет чай прямо из поллитровой банки. Крупный пот катится по румяному лицу, она вытирает лицо холщовым полотенцем. На столе около неё приготовлено еще две банки с ароматным чаем. Заваривает бабушка чай лесными травами и веточками дикой смородины. Дед добродушно подшучивает над ней: ""Марей, неушто все выпьешь?!" Бабушка для виду сердится: "Ну, лешак, весь аппетит отбил!". Но чай все же допивает весь.
Помнится и другое. Дед, придя из конюховки или с угольницы, всегда приносил мне гостинцы: кусок сдобной лепешки, комочек сахара или карамельки-подушечки с прилипшими к ним крошками махорки-самосада. Он убеждал меня, что гостинец прислал либо жеребеночек, либо зайчик, либо лисичка. А однажды он принес мне кусочек копченого мяса и сказал, что это сам серый волк мне прислал. Вот это да! Волк! Это что-то страшное и интересное. Дед говорил, что волк помогает ему жечь уголь: приносит берёзовые поленья. Спрашиваю, как выглядит тот самый волк. Дед, усмехнувшись в усы, говорит, что шуба у него драная, в заплатках, подпоясана кушаком, на ногах как и у деда лапти, только большие и старые. Вот это да! Прошу деда взять меня с собою на угольницу. Дед неожиданно соглашается. Мне жутковато: волк есть волк! Вот ведь слопал семерых козлят. Дедушка говорит, что это другой волк, кум нашего. Наш же добрый. Мне все равно страшновато. Но дед сильный, он охотник. С ним не нужно бояться – он меня в обиду не даст! Дед ведет меня по тропинке за руку, говорит, что волк не каждый день приходит: забот у него много, волчата родились.
Вот мы в овражке на угольнице. Дед хлопочет у печки, закладывает крупные березовые поленья, плотно закрывает топку, чтобы дрова не горели а тлели. Тогда уголь выйдет хороший. А золы будет мало. И вдруг "случайно" он находит кусочек соленого с чесноком сала и горбушку ржаного хлеба. Горбушка с коричневой блестящей корочкой. Дед качает головой и говорит: "Вот незадача! Волк-то уж приходил, да не дождался он нас. Вот гостинец тебе оставил". Я отчасти рада. Ведь страх-то был в моем сердечке. Я с аппетитом уничтожаю гостинец и говорю деду, что волчий хлеб по вкусу чем-то на бабушкин похож. Дед что-то отвечает, продолжая хлопотать у печки. Тут я увидела ледяной слепок, отставший от подошвы лаптя. Мгновенная догадка осенила меня. Я закричала: "Деда! Деда! Я знаю, чем волк свои лапти подшивает!". Дед отставил в сторону металлический прут, которым работал и удивленно спросил меня: "Чем же?". "Людом!" - гордо ответила я ему. Дед не удержался и расхохотался. А я обиделась. Вот ведь эти взрослые – очевидного не видят. Хватаю слепок и показываю его деду. Дед крякнул, усмехнулся и "согласился" со мной. А я ему: "Деда, сплети волку новые лапти. Видишь, он подошву потерял!".
Да… давно это было. У меня уже у самой взрослые внуки. И я их так же люблю, как меня любили мои дедушка с бабушкой, жившие в деревне, которой нет и больше никогда не будет…
Рождество в деревне
Воспоминания одно за другим теснятся в моей груди. Помню многое… Так, вспоминаю Рождество Христово. Это в деревне престольный праздник. К нему готовятся долго и тщательно. Я уже учусь в третьем классе. Первые два года училась в Игнатове, дома. Но летом после тяжелой болезни умер дед Павел. Мама стара, моя бабушка, осталась одна. Меня отправили к ней, чтобы ей легче было перенести утрату.
Взрослые готовятся к Рождеству. А мы, детвора, беззаботно радуемся зиме. Лес весь в инее. Оврагов, горок много. Мы катаемся на самодельных лыжах, санках, ледянках. Но к вечеру ближе помогаем взрослым убираться: чистим хлев, носим дрова, привозим на санках воду из проруби. У каждого свои обязанности.
Пост подходит к концу. Дома все прибрано. Готовятся праздничные блюда: пироги, пшенная каша, наваристые мясные щи. Но особое место занимает приготовление коронного праздничного блюда – холодца. Нам же, детворе это забава. Узнав, у кого из друзей в печке преет холодец, мы вечером всей дружной оравой вваливаемся в этот дом. Хозяева разделывают так заманчиво пахнущее мясо для холодца, а мы, глотая слюнки, следим за этим таинством кто с полатей, кто с печки, а кто со скамеечки у порога. Ждем. Наконец перед нами деревянное корытце с косточками или, как здесь говорят, мослами. Мы всей шумной гурьбой наваливаемся на него. Перемазавшись до нельзя, обсасываем мослы. А потом делим козны(бабки), так называются особые суставные косточки, используемые нами для игры в бабки. Бабок этих у каждого накапливалось по целой коробке. Особенно ценились крупные, говяжьи. За ними шли свиные, помельче. И уже третьим сортом шли овечьи. Игра в бабки увлекала всех, нередко и взрослые играли с нами. Бывали во время подготовки к празднику и курьезные случаи. Так было с тетей Машей Крикуньей. В деревне почти все были либо Киреевы, либо Ковалевские. Так, чтобы различать людей, давались прозвища. На них никто не обижался. Тетю Машу звали Крикуньей за громкий хрипловатый голос и добродушный общительный характер.
Накануне Рождества она получила от родственников из Украины посылку. В ней, кроме других городских гостинцев были бумажные пакетики с пряностями. Тетя Маша решила добавить в холодец перец. Взяла с полки пакетик и высыпала в готовую массу. Холодец вдруг стал ярко-багряного цвета. Тетя Маша с гордостью воскликнула: "Вот что значит – украинский перец! Не то что наш!". Сын её, Борька, схватив деревянную ложку бросился снимать пробу. Вдруг лицо его исказилось, он сплюнул в сторону и заорал: "Мамка! Да какой это перец? Это же марганец!" (Я сохраняю характерное ударение). Холодец безнадёжно испорчен. Тетя Маша перепутала пакетики. А история с "украинским перцем" стала своеобразным безобидным анекдотом. А марганцовку с тех пор в Инелейке называли не иначе, как "украинский перец".