Сон
Пасмурным ноябрьским утром отец, возвратившись с ночного дежурства в школе, где он работал сторожем, был чем-то встревожен и взволнован. "Надя, - сказал он матери, - присядь на минутку". Мама, оставив бесконечные дела, стала слушать его. "Кажется и не засыпал я, и то ли наяву, то ли в дремоте, мне отчетливо пригрезился мой дед – Поняев Дмитрий Федорович, расстрелянный по приговору тройки НКВД. Я помню его веселым, бойким и жизнерадостным, а увидел изможденного старика; слезы текли из его открытых глаз по впалым, худым щекам и по глубоким складкам вокруг рта. Столько в его взгляде страдания! Я растерянно смотрел на него. "Ефим, - сказал он, - только ты из моих внуков знаешь и помнишь меня. Никто меня не вспоминает, никто не знает где я похоронен; ни могилы у меня нет, ни креста нет… Ты помни и не забывай меня". Голос его слышу, да не верю голосу, из земли будто бы он идет. Посмотрел потом он на меня внимательно, будто сквозь тело прошел его взгляд, тяжело вздохнул и, не сказав больше ни слова, исчез".
Мама, выслушав отца, сказала: "Он не зря напомнил о себе. Надо собрать ему поминки. Ведь прошло полвека, а человека не поминали ни разу". Сказано – сделано. На поминках с особой горечью звучали слова – "Упокой, Господи, заключенных, страждующих…". До этого случая в нашей семье мало говорили про моего прадеда. Но расспросив отца и вспомнив разговоры бабушки с дедом, я стала постоянно задумываться о судьбе неизвестного мне предка.
Репрессии
Он занимался, как сейчас бы назвали – предпринимательством: ездил по селам и собирал сукно, изготовленное по домам, а потом отвозил его в Сергач, а оттуда вез мороженую и соленую рыбу и продавал её. Ему помогал сын – мой дедушка и брат – Матвей Фёдорович. Своих детей Дмитрий Федорович воспитывал в православной вере и труде. Семья работала от зари и до зари. В хозяйстве имелось несколько коров, лошадей, овец и множество птицы. Большой ухоженный сад окружал добротный, пятистенный дом с пристройками. Все работы выполнялись членами семьи, наемный труд не привлекался, что являлось основным критерием причисления к кулакам. Но по решению властей того времени семья попала в список кулаков и все, что многие годы наживалось тяжелым крестьянским трудом, было конфисковано.
Это были страшные годы в жизни всей страны. Жизнь и смерть людей зависела от слова, прозвучавшего или написанного, недослышанного или перевранного. Нечаянная фраза могла стоить жизни. Моя бабушка рассказывала, как житель Большого Игнатова, погладив по лбу коня, сказал: "О, лоб как из стали!" (по эрзянски это звучало: "О, конят теке сталинь!"). Эти слова были произнесены в присутствии нескольких людей, один из которых донес в органы, что поносят имя Сталина и уже на второй день человек был арестован и больше о нем никто ничего не слышал.
Был репрессирован и брат Д.Ф. Поняева – Матвей Федорович, но отсидев некоторое время в тюрьме и вернувшись домой, долго не прожил, еще до начала войны умер в возрасте 55 лет.
Отсидел в тюрьме и мой дед, сын Дмитрия Фёдоровича – Василий Дмитриевич; валил в Котласе лес, и, потеряв здоровье, вернулся оттуда инвалидом.
Горестные испытания
Семья, оставшаяся без мужчин, без крова и скотины, без денег, еды и одежды, скиталась по баням, погребам, сараям. Зимой в избушку, где они ютились явилась комиссия – решено было семью сослать. Посадили в сани детей со старой бабушкой, лишь их мать – мою бабушку, с новорожденным младенцем на руках, не смогли выволочь из дома. Кулацкие семьи были отправлены на станцию Ардатов для дальнейшей высылки. На их счастье не прибыл эшелон и через несколько дней они вернулись обратно домой. Тянулись дни, а следом шла череда горестных испытаний голодом, холодом, нуждой. Много тягот перенесли мои родные – унижение, издевательство начальников, клеймо "кулацкая морда", но благодаря стойкости, трудолюбию и оптимизму выстояли и выжили. Как это было, знают те, кого коснулось это зловещее время. А.Т. Твардовский, родители которого были раскулачены и сосланы написал:
"И званье "сын врага народа"
Уже при них вошло в права.
И за одной чертой закона
Уже равняла всех судьба:
Сын кулака или наркома,
Сын командира иль попа!...
Уголок России – отчий дом
Мать Твардовского боялась одного, не умереть на чужбине, не быть похороненной на чужом кладбище, и впоследствии они возвратились на свою родину.
Но многие из тех, кого раскулачили незаконно, в село уже не вернулись, а те, кто остались живы не могли никогда забыть всю меру пережитого в те годы ужаса и страха. Сколько их заработавших свое добро тяжким трудом было раскулачено, расстреляно или отправлено на чужбину, сколько настоящих тружеников потеряла деревня!
Но когда началась война, то дети, внуки "врагов народа" встали на защиту своей многострадальной Родины. Воевали и три внука Дмитрия Федоровича Поняева – Ефим и Александр Поняевы, Иван Бочкарев.
После войны семья заново выкупила свое родовое место, где вместо их хорошего дома, спаленного нерадивым "бедняком", жившим в нем, стоял уже другой дом, где впоследствии родилась я. "Сердце обливалось кровью", - говорила моя бабушка, видя, как быстро пришло в упадок наше хозяйство; новый хозяин, известный горлопан и бездельник, любил только гулять, петь и пить и, в конце концов, по пьянке сжег так легко доставшийся ему дом. Комитет бедноты построил этому "активисту" новый дом, но и он не удержал эту семью на родной земле: оставив свое село, уехали они в г. Иваново за более легкой жизнью.
А вот дети, внуки, правнуки и уже праправнуки Дмитрия Фёдоровича и Матвея Фёдоровича Поняевых жили, живут и работают в нашем районе – это братья Пьянзины - Андрей Валерьевич и Сергей Валерьевич, Кечемайкины – Андрей Николаевич и Владимир Николаевич, Краснощековы – Юрий и Алексей Витальевичи, а также Сунина Елена Федоровна, Бочкарева Лариса Михайловна, Шунеева Антонина Петровна, Земскова Любовь Степановна, Кокин Алексей Николаевич, Стрелков Валерий Александрович, Горбунов Николай Валентинович, Галанов Владимир Викторович и другие.
Видно тяга их к родной земле, любовь к труду передались им от их далеких трудолюбивых дедов и прадедов, пострадавших за это в страшные годы революционных преобразований в деревне и стране.
В период с 1921 по февраль 1954 г. было осуждено, по некоторым данным, коллегией ОГПУ, "тройками" НКВД, Особым совещанием, Военной коллегией, судами и военными трибуналами 3 миллиона 777 тысяч 380 человек, в том числе приговорено к смертной казни 642980, к содержанию в лагерях и тюрьмах на срок от 25 лет и ниже – 2369220, к ссылке и высылке – 765180 человек. По другим источникам, эта цифра и вовсе колеблется в районе 5 миллионов без учета тех, кто умер от голода и болезней в лагерях и спецпоселениях. Всего же через лагеря и тюрьмы прошли за этот период, как полагают, от 25 до 30 миллионов человек.
Книга Памяти Республики Мордовия: "Поняев Д.Ф. 1878 года рождения. Б/п. Кустарь. Б-Игнатово. Приговорен: тройкой при НКВД МАССР 29 октября 1937 года. Обвиняется за антисоветскую агитацию и пропаганду. Приговор: расстрел с конфискацией имущества". Реабилитирован 17 июля 1989 года".