И вот, как-то в разговоре накануне школьного юбилея, узнав, что я из Голициных, да еще и работал в школе, Людмила Владимировна предложила мне зайти в школу на собрание актива учителей и школьников, поделиться своими воспоминаниями о школе, учителях, войне и жизни. (Ничего себе! Дожил до ветеранского возраста!) Я был очень удивлен таким предложением: то ли из-за недостатка жизненного опыта или моего застенчивого характера, вообще не могу выступать на людях с речами. Так или иначе, тактично ушел от такого предложения. И вот, когда давно не работаю в школе, оставил работу в Аэропорту, получаю заработанную пенсию, разменяв восьмой десяток, замечаю, что при разговорах с учителями, ветеранами, соседями или друзьями, вольно или не вольно затрагиваю темы о событиях, давно минувших, забываемых или вовсе стертых из памяти сверстников. Вот и захотелось поделиться тем, что осталось в памяти, чему был сам свидетель…
Уже не первый год идет война. Моя милая бабуля Акулина Михайловна ведет меня за руку в первый класс. Школа рядом, в бывшем пересыльном пункте, бывшего Великого кандального пути. Высокие, в елочку, ворота; здание школы длинное одноэтажное с печным отоплением. Чуть в отдалении дом, в нем живет моя первая учительница Новикова Елизавета Александровна с сыновьями Юрой, Виктором и Олегом. Мои родители тоже работают учителями, но в школе № 1. Она стояла на горе, была двухэтажной, под горой росло 5-6 елей, очень высоких, которые было видно из далека. Школа была покрашена зеленой краской, поэтому она в памяти жителей навечно осталась "Зеленой школой". В школу нужно было ходить пешком 2-3 км.
Родители мои и в школе, и дома очень загружены, потому моя бабушка помогает всем, чем может и по дому, и вне его. Мы с братом Борисом под ее круглосуточным присмотром. Время голодное и, как по закону подлости, посаженная картошка, который год не урожайная, голодно, нет терпения – съедали всю с шелухой, а в землю сажали глазки проросшей картошки, от того урожай – одна борозда и горсть клубней величиной с горох. А война продолжается. Очередь за развесным, на каждого едока, хлебом занимают затемно и не отлучаются, ждут, когда привезут и выдадут пайку. Бабуля в вечном дежурстве.
И вот опять по тому же сценарию: где тонко – там и рвется, нечем топить печь, мороз, а дрова кончались. Сожжены тесовые пристройки, кое-где жерди с огорода, надо ехать заготавливать березняк в лес, но кто? Когда? На чем? Единственному мужчине в доме, отцу, должность завуча в школе в военное время на личные нужды времени не дает, остается только маме. С какой стороны к лошади подходить, она не знает, как запрячь – не умеет, да и лошадь школьная: кляча преклонного возраста. Да делать-то нечего, попросить некого. Поехала в сторону, где видны березы, и приехала на Шарово, поднявшись на крутую горку. Кое-как нарубила подсильных березок, уложила в телегу, как смогла, привязала веревочкой и поехала домой. Да вот незадача: лошадь с возом под горку возьми да разгонись, на повороте телега переворачивается вместе с лошадью, мама под возом дров. Вокруг – никого. (Эта горка и сейчас с таким же поворотом через Качу, напротив метеостанции). Какой то добрый земляк случайно оказался рядом. Вытащил из под воза маму, распряг, восстановил воз, вновь запряг лошадь, посадил маму на воз, показал где и как надо ехать. Поздно вернулась мама, побитая и сильно подавленная возом с дровами – старалась, чтобы как можно на дольше хватило запасенных дров.
А война продолжается. Предупрежденные руководством каждый учитель знает, что будет за опоздание на работу. Единственная уважительная причина – болезнь. Мало-мальски приведя себя в порядок, бежит мама на работу, но тщетно: опоздала на два часа. Утро следующего дня, в школе идет суд. Суд ведет директор школы Правдивец. Как и положено, в зале президиум, перед президиумом позорная скамья, на которой сидит мама. Говорить у нас умели давно, осудить и наказать за нерадивость тоже. Ведь война идет, а здесь видите ли могут себе позволить не выйти на работу. Присудили: поступок признать позорным, высчитать из заработанной платы причиненный ущерб.
– Нина Ивановна, вы желаете, что нибудь сказать в свое оправдание?
Раздавленная возом, с перевязанной рукой, разбитым лицом, не видящими от обиды и слез глазами, с еле шевелящимися, перекошенными, распухшими губами, сидящая в пальто (так как в впопыхах под пальто одно исподнее), еле поднимаясь со скамьи тихо сказала:
– Да будь ты проклята во веки вечные эта война!..
На большее ее не хватило, слезы перехватили дыхание. Учителя окружили ее и утешали, как могли. Все плакали. Среди них была Каролина Львиновна Шотт, Мария Григорьевна Зайцева, Анна Дмитриевна Замятина, Анастасия Николаевна Ерохина, Екатерина Ильинична Соломатова, Варвара Львовна Прокопьева, вскоре заменившая Правдивца на должности директора школы. После рассказа мамы о суде, в разговоре о старших я спросил ее:
– Что это кличка – "Правдивец"?
– Нет, сынок, это фамилия.
Быстро бежит время, уже нет многих свидетелей тех событий, и вот мне очень захотелось узнать какие-то мелочи или подробности из того, что я сам знал, о тех, кто еще жив и работал в это тяжелое время вместе с отцом и мамой. Такие как: Валентин Георгиевич Мазуров, Зинаида Николаевна Федотова, возможно, еще кто-то, кого я упустил из виду или просто вовсе не знал, отзовитесь! Все понимали абсурдность положения, но таковы были будни сурового военного времени.
P. S. Совершенно случайно на почте, оплачивая задолженности по свету и телефону, в разговоре с ветераном Колхозного движения пенсионером Орешниковым Михаилом, коснулись разговора о случае с мамой. Миша сказал, что слышал о этой истории очень давно и что мужчиной, который помог маме, был Саша Боталов.
Я его не помню и не знаю, но все равно благодарен ему, за то, что тогда оказался в нужном месте, в нужное время. Спасибо тебе, Саша! И низкий поклон! И еще. За трудовое отличие Нина Ивановна была награждена тремя правительственными наградами.