Сегодняшние события в Белоруссии, невольно заставили вспомнить рассказ, который вы прочтёте. Записан он был давно и даже подготовлен к печати но… Но об удивительных, странных, диковинных, непонятных случаях на войне, напрочь противоречащих научному коммунизму и диалектическому материализму писать в СССР было не принято. Но этом мне и сказал тогдашний редактор "Маяка" Дмитрий Васильевич Крестьянинов, добавив, что он и сам может не об одном таком случае рассказать.
Потом опубликовать подобное стало ещё труднее. Толпы магов – белых, чёрных, серых, в клеточку и крапинку – бойко рубли "капусту", отвораживая и привораживая, снимая сглаз и порчу, чистили карму и поправляли ауру. Бурный поток публикаций о всевозможных НЛО, барабашках, привидениях и изнасилованных телефонными будками (мумиями, марсианами) девушках хлынул на страницы газет и журналов и далеко за пределы правдоподобия и границы здравого смысла.
Но этот рассказ из уст человека чести, кавалера семи боевых наград, из которых пять – ордена, бывшего военного комиссара нашего района Лоллия Владимировича Каптельцева. Он вовсе не предназначался рассказчиком к публикации, а был поведан мне по случаю. Я постарался сохранить колоритный стиль его повествования.
Дислоцировались мы тогда две-три недели в окрестностях Бреста, в Полесье. Есть такое место в Белоруссии, России и частично в Польше со своим специфическим населением – полещуками. Это тоже белорусы. Но отличающиеся, говоря научным языком, большим этнографическим разнообразием. Язык у них, к примеру, свой. Середина наполовину понять можно, но разница всё же существенная.
Советская власть там после войны внесла какую-то цивилизацию (до войны мало что успела, ведь эта часть Белоруссии стала советской лишь в 1939 году), а в 1944 это была глухома-ань…. Непролазные чащобы, этакие муромскиеляса, только без Бабы-Яги, Соловья-Разбойника и Змея Горыныча. Население по большей части разбросанное по хуторам и лишь частично в вёсках (деревнях по-нашему), кое-как жило-поживало. Иные уголь жгли из дерева и смолу гнали по старинным времён средневековья рецептам прадедовским. Жило без всякого электричества, газет, книг и прочих городских излишества. Практически первобытно-общинный строй, как школьные учебники описывают.
Наро-од… Коренастые дремучие космачи. Неглупые, нет, что ты, наоборот, по первобытному хитрозадые, себе на уме. Но живущие, как бы точнее сказать, где-то в стороне от двадцатого века. У них там было своё время, свой уклад, своя жизнь. Мне иногда даже казалось, что они нас, солдат и офицеров, с нашими пушками, автоматическим стрелковым оружием, автомобилями воспринимают не как подобных себе людей, а как явление природы, вроде засухи или града. Смотрит этак сквозь тебя, а в глазах читается, что пережил он за свою жизнь гору стихийных бедствий, и тебя переживёт запросто.
Короче, мы там встали, шла перегруппировка войск. А так как дальнейшее наступление предполагалось по польской территории были к нам прикреплены офицеры КБВ. Официальное название в полном виде звучало так: "Корпус БеспеченьстваВойскового". Думаю и без перевода понятно? Корпус армейской безопасности – военная контрразведка войска Польского, подобие нашего СМЕРШа. К моему дивизиону был прикомандирован поручик ЯнекСмушевский.
Он то однажды появившийся у нас, заявил, что колдуна обнаружил. Самого, что ни на есть натурального, можно сказать, патентованного колдуна.При немцах этот экземпляр, якобы, где то ошивался, а теперь вернулся на старое пепелище, починил свою хатёнку и теперь там обитает. Я и мои офицеры были ребята современные и просвещённые, этакие городские орлы, в колдунов, соответственно не верили. Янек, правда, со всей серьёзностью упирался в своём мнении. А мы помнили, что именно в Полесье жила героиня русского писателя Александра Куприна Алеся, обладавшая, говоря современным языком, паранормальными способностями. Потому я ему предложил не лезть к нам с этой антинаучной мистикой. Без этого серьёзных дел хватало. Вокруг нашего расположения кто только не ошивался. Аковцы (бойцы Армии Крайовой, подчинявшиеся польскому эмиграционному правительству в Лондоне), немцы-окруженцы, бандеровцы заходили, прятались по чащобам литовские полицаи, польские и белорусские подсобники гитлеровцев. Настоящий Ноев ковчег только наоборот – всякого дерьма по паре. Дня, а тем более ночи не обходилось без ЧП. А опереться на местных…
Нет, но народ был – мама родная! Не поверишь, но однажды, когда мы только тут остановились, с боями пройдя две сотки километров, подошёл ко мне один такой, диким волосом заросший, предупредительно капелюх (шапку) скинувший и таращась на мои погоны поинтересовался: а, что, мол, пан офицер, у вас в Петербурге новый переворот случился, и это вы, надо понимать, большевиков выгнали. Мол, как же иначе ежели русский офицер при погонах?
В один из таких обычных дней случилось со мной пренеприятнейшее происшествие. Проводили мы учение-тренировку по отражению танковых атак, устройству артиллерийских засад и огневых ловушек. В разгар учений вывалился на дивизион из строя самолётов немецкий бомбардировщик. Посты ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение и связь) их прозевали, потому что шли они с востока, видимо, возвращались с задания. Вот этот одиночка и отбомбился по нашим позициям двумя бомбами, которые по неведомым нам причинам не были им использованы. Взрывом одной из них вырвало с корнем нетолстую, но длиннющую сосну, которая и приложила меня по голове (в каске, к счастью) своим стволом.
Не знаю, терял ли я сознание, но ощутил себя я распростёртым на земле. Вижу, слышу, но ни ногой, ни рукой (да что ей – пальцем) пошевелить не могу. Зам. мой Ваня Матягин, туляк как и я, ощупал меня и не найдя ранений доставил в медсанбат. Наша медсестра ЗояКрасноруцкая студентка второго курса Минского мединститута, обслушав меня, категорично заявила, что перевозить меня нельзя. Это же подтвердил и полковой врач КаземирВалевский. Отличный врач, из львовских, довоенных. И особо отмечу из добровольцев. Всех родных его бандеровцы и немцы изничтожили во Львове, а литовцы – на Виленщине. И счёт у него был свой…
Осмотрел он меня , отвёл в сторону Ваньку иЯнека из КБВ (зам. мой потом рассказывал) снял он своё знаменитое пенсне – оправа чистого золота, довоенная, презент благодарных пациентов – и заявил, что надо специалистов из хорошей клиники, но везти меня нельзя. Но то, что подходило под определение клиника, было от нас за тысячи вёрст, имелся лишь дивизионный лазарет в километрах этак в восьмидесяти и то если по прямой. Ваня Матягин, обязанный мне жизнью, зубы сжал от безысходности до скрипа, а Янек тут лезет к нему с совершенно ненаучной идеей:
– Пан Каземир, пан капитан… Давайте я вам в два счёта приволоку этого…(и называет имячко того колдуна). Точно Вам говорю, он не таких вытаскивал, честью и погонами ручаюсь, я сам в тридцать восьмом видел…
Ванька сгоряча (по его воспоминаниям) чуть не саданул ему в челюсть. Но потом… Понимаешь в такой ситуации люди и за соломинку хватаются. Быстро слетали на "Виллисе" Янека. Притащили мужика. Типус… Борода да глаз. Возраст совершенно неопределяемый. Но глаза… Умные, хитрющие, посмотрит, будто хлестнёт. Заодно ребята прихватили всё, что в хозяйстве его имелось – сгребли в сидоры пучки всяких трав, корешков каких-то разных, принадлежности – всякие банки-склянки. Чтобы вторично не ездить. Что видели, то и хватали.
Колдун подошёл, заглянул мне в лицо. Поскрёб свои лохмы широченной пятернёй, забубнил что-то. Янек проворно переводил:
– Боится, говорит, если офицер помрёт, то мы его, чего доброго, пристрелим.
Янек спорить с ним не стал. Только вынул пистолет из кобуры, медленно и демонстративно оттянул затвор. Молча. Стоит, держит оружие дулом вверх, смотрит на лекаря. А зам.мой вдруг озаботился личной гигиеной, стоит с отвлечённым видом и начинает вычищать грязь из-под ногтей здоровенным эсэсовским кинжалом.
Лекарь понял, если откажется, то его кончат тут же.Прожёг он меня взглядом и принялся что-то сосредоточенно бурчать. Я его не понял совершенно – у меня всё польские слова из головы вылетели, не говоря уж о полесском наречии, которого я и не знал. Янек быстро перетолмачил, что оставляют меня с колдуном по его просьбе наедине. Добавил, что ежели что, они за дверью, после чего пан Каземир, Янек и мой зам. за неё и вывалились. Последние сделали это по-моему с превеликой охотой. Я, разумеется, остался.
Космач, тем временем перетряхнул своё имущество, к нам доставленное, начал что-то мешать в чашке, накидал в неё сухих цветов, трав, корешков каких-то настрогал и начал над этим сосудом руками водить да нашёптывать. Бормочет что-то да нет-нет на меня глянет.
И вдруг он рядом оказался. Я лежу, смотрю на него снизу вверх, чувствую себя вроде тряпичной куклы. Присел он надо мной, приподнял голову , сдавил пальцами щёки так, что рот у меня раскрылся. И стал вливать своё зелье – аккуратненько, струйкой, но вместе со всем гербарием и настроганными корешками. Что удивляет до сих пор, я ни разу не поперхнулся, всё как-то само внутрь меня проскальзывало.
И представляешь, я бормотание его понимать стал. Отчётливо. Он трижды повторил: мол, слушай, что там тебе скажут, и неуклонно требуемое исполняй.
Тут сознание у меня затуманилось. Темнота перед глазами. А когда я снова видеть стал, то был уже не в лазарете, а неизвестно где. А самое главное уже не лежал, а стоял.
Место было совершенно незнакомое и странное. Какая-то равнина, на которой взгляду зацепиться не за что, и как бы снегом слегка прикрытая. Только "снег" этот был серым. Нет, не зола, ничего похожего. И не скрипел он под ногами и не проминался. Я там с ноги на ногу переступил – никаких следов. Никаких отпечатков. И вместо неба – серость. Не туман – далеко видно. Сквозь серость ничего не просвечивалои не было ничего, что давало бы свет, но от чего-то мне казалось, что на всём вокруг лежала тень. Повсюду. Глаза это никак не фиксировали. Просто впечатление было такое.
И вдруг перед собой я увидел отца. Именно вдруг. Он как в кино: на этом кадре киноплёнки его ещё нет, а на следующей уже есть. Есть, хотя погиб отец ещё в 1941 при обороне Тулы, воюя ополченцем в составе Тульского рабочего полка. Он глядел в мою сторону и не видел меня, хотя, хоть тресни, не мог не видеть.
– Тятя, – закричал я ему.
Он как будто очнулся. В глазах удивление, узнавание, непонимание и вдруг они полыхнули гневом. Вот мгновенно кровью налились. Таким тятю никогда не видел
– Лолька! Ты, что тут, стервец ты этакий, здесь делаешь? Марш отсюда немедленно! Чтоб духу тут твоего не было!
Нас он в строгости воспитывал и говорил только раз. Промедлишь с указанием – мало не покажется. Так что рванулся я оттуда (не бежал) а просто дёрнулся как-то и оказался в лазарете, суча на полу ногами и руками. Совершенно нескоординированно. Стал прежним, а не куклой, таращейся глаза. И не приказ отца тогда я исполнял. Гнева его испугался. Никогда его в такой ярости не видел
Хотел я колдуна чем-то отблагодарить, только к вечеру того дня получили мы приказ и двинулись дальше на запад.
Было ли что-то мистическое в этом событии с перемещением на серую равнину или всё описанное происходило лишь в его сознании и подсознании Лоллий Владимирович и сам не знал. Закончил он рассказ словами из Шекспира "Есть много друг Горацио такого, что и не снилось нашим мудрецам".