Амбар
В детстве мы каждое лето ездили в Люм, где жил родной брат мамы дядя Саша. Сначала они жили в старом доме, но потом построили новый, тоже бревенчатый с высоким крыльцом.
Во дворе находился старинный большой двухэтажный амбар. По длине это строение не уступало даже новому дому, но по ширине было гораздо скромнее. Первый этаж амбара был очень низкий, поэтому высоким взрослым приходилось внутри слегка пригибаться. Здесь хранились все сельхозприпасы: зерно, мука, фураж и ещё что-то в различных ларях с наклонными крышками. Но ребятню туда обычно не пускали, да и делать там нам было совершенно нечего. Гораздо интереснее было на верхнем этаже.
Вдоль всего амбара на уровне второго этажа была расположена терраса с простенькими резными перилами. Чтобы попасть в верхнее помещение, сначала надо было подняться по крутой лестнице, расположенной вдоль стены, и пройти по всей открытой террасе до дверей. Внутри находилось большое просторное помещение, где стояли всякие сундуки, комод, какой-то шкаф и прочая мебель.
Здесь же стояли две самодельные деревянные кровати. Одна из них была прикрыта куполообразным пологом, служившим защитой от насекомых. Летом тут очень хорошо спалось.
На чердак вела ещё одна лестница. Уже не помню, было ли там сено, но на верёвках сушились веники для бани и пучки трав. Здесь витал неповторимый аромат смеси леса, лугов, полей и прочих запахов.
Хлеб из ржаной муки
Тётя Варя, жена дяди Саши, выпекала в русской печи хлеб из ржаной муки. В это время вся крестьянская изба наполнялась непередаваемым ароматом настоящего свежего хлеба. Круглые заготовки из теста подавались в жаркую печь на плоской деревянной лопате, выструганной из цельной доски. Ручка была длинная, и ею легко и удобно было орудовать в жерле печи.
После закладки партии караваев печь закрывалась полукруглой вертикальной заслонкой из листового железа. После определённого времени заслонку отодвигали и лопатой по одному аккуратно доставали готовые горячие караваи. Они получались пышными, с небольшими трещинками по верху. И аромат, и вкус свежего деревенского хлеба были отменными и прекрасными, абсолютно никакого сравнения с современными химбулками. Хранился хлеб долго, и выпекали его не каждый день, да и не каждую неделю, как мне помнится.
Мне всегда интересно было наблюдать, как тётя Варя нарезает хлеб на доли. Она никогда не клала его на стол или разделочную доску. Весь процесс нарезания совершала стоя. Прижав одной рукой ребро каравая в вертикальном положении к груди, правой рукой движением на себя осторожно отрезала верхнюю краюху хлеба - горбушку, затем, зажав её между большим пальцем и ножом, не спеша клала в хлебницу на столе. Всё делалось без суеты и аккуратно, с любовью.
Ели все из одной большой чашки, стоящей в центре стола. Никто никому не мешал, как бы соблюдая некоторую очерёдность. Если ели суп, то тут приходилось соблюдать некоторые тонкости крестьянского этикета. Зачерпнёшь варево ложкой и несёшь через полстола до своего рта, сопровождая снизу краюхой хлеба. Если этого не делать, то вскоре на столе появлялась целая дорожка из капель. За это безобразие можно было схлопотать ложкой по лбу от старшего за столом.
"Ӟуч!"
Напротив дома маминого брата жила старушка, которая почему-то взяла за моду дразнить меня словом "Ӟуч!"
Я немного понимал удмуртский язык (моя бабушка общалась со мной только по-удмуртски), но значения этого слова не знал. Отлично осознавал, что меня дразнят, но никак не мог сообразить, что за кликуха ко мне прилипла благодаря этой бабуле. Такое непонимание раздражало и злило.
Старушка всё это отлично понимала и с ещё с большим упоением кричала: "Ӟуч! Ӟуч!" Ей было весело, а мне обидно и досадно от того, что ничего не мог поделать. Не побежишь же драться со старушкой. Да и бабуля при желании могла сама навесить мне, дошколяру, полкило тумаков. Бежать жаловаться родителям - стыд и позор на мою "мужскую" голову. Оставалось одно: быть бдительным и не попадаться на глаза этой старушке-веселушке.
Лишь став взрослым, узнал простое значение этого слова - русский. Никакая это не дразнилка и не ругалка. Просто в то время деревенские жители всех горожан считали русскими по национальности. Мне еще надо было тогда спросить значение этого слова у местных ребят. Но хорошая мысля приходит опосля и чаще всего в чужую голову.
Медосбор
Хата дяди Саши стояла на краю села, ему было очень удобно держать небольшую пасеку на просторном огороде. Мы, городская ребятня, опасались подходить близко к ульям и наблюдали за неугомонной жизнью пчёл на почтительном расстоянии.
Однажды в наш приезд состоялся медосбор из ульев. Дядя Саша и его старший сын Леверий облачились в плотные одежды, чтобы рассерженные пчёлы не могли их ужалить. На головах были специальные шляпы, с краёв по всей окружности свисала мягкая сеточка, которая заправлялась под одежду. Она была достаточно длинной, чтобы надёжно защитить лицо и шею от жалящих насекомых. Перед выходом на промысел дядя Саша настрого запретил ребятам выходить из дома. За действиями пчеловодов мы наблюдали из окон.
Они осторожно снимали верхнюю крышку с улья, дымом из дымаря разгоняли встревоженных пчёл и аккуратно вынимали рамки с сотами, внимательно рассматривали и осторожно укладывали в ящик.
Вскоре заполненную тару заносили в дом. Тут начиналось самое интересное. Все рамки полны мёда, причём каждая сотовая ячейка плотно закрыта крышечкой. Так пчёлы хранят свои припасы до зимы.
Если год удался, то крылатые труженицы быстро заполняют все соты и начинают достраивать новые снизу, прикрепив их к нижней планке рамки. Получаются полуовальные наросты новых сот, толстые посередине и тонкие у краёв. Такие рамки в медогонку не вставишь, поэтому эти излишества полностью срезаются. Затем их разрезают на куски и выставляют на стол в большой низкобортной чаше на радость ребятне. Откусишь кусочек и чувствуешь прелесть вкуса свежего мёда и его неповторимый аромат. С величайшим удовольствием начинаешь жевать самую полезную, самую здоровую и самую приятную жвачку в мире - сотовый мёд. Никакой тебе химии, никакой резины, никакой отравы - всё натуральное, настоящее, полезное, здоровое, вкусное. Безо всяких подсластителей, усилителей вкуса и прочей химической дряни.
Чтобы достать мёд, нужно удалить крышечки со всех сот. Для этого их аккуратно и осторожно срезают длинным ножом.
Вскрыв соты с обеих сторон рамки, её устанавливали в медогонку. Последняя представляла из себя деревянную, тонкостенную цилиндрическую кадушку, сверху которой из вставленной крестовины торчала ручка, почти как у мясорубки, только вращалась она в горизонтальной плоскости. Как мне помнится, эта тара была выдолблена из целого куска бревна, так как никаких вертикальных щелей в ней не было видно.
После установки определённого количества рамок, вроде бы четырех, за дело принимался один из самых шустрых представителей молодёжи. С помощью ручки он начинал энергично и быстро раскручивать всю конструкцию. Под воздействием центробежной силы мёд вытекал, а точнее сказать даже вылетал из своих сот. Вот таким почти первобытным способом добывался настоящий медок.
Вечером все дружно пили чай. Зачерпнёшь полную чайную ложку чудесного гостинца от пчёлок, а он тянется янтарной тонкой струйкой и никак не хочет обрываться. Это значит, перед вами натуральный правильный мёд.
Не обошлось в этот раз без конфуза. Одна, видимо, самая настырная и сообразительная пчела умудрилась пролезть под защитную сетку головного убора Леверия и ужалила его прямо под левый глаз. Через некоторое время парня было не узнать - глаз оказался полностью заплывшим, только узкая полоска на вздувшейся почти четвертинке лица напоминала о месте его расположения. Через несколько дней лицо Леверия приняло свой естественный вид. Правда, до этого ему пришлось выслушать немало шуточек и колкостей от весельчаков и зубоскалов о наглядном результате пчелиной мести. Говорят, пчелиные укусы очень полезны, значит, не зря пострадал человек - здоровье поправил и народ повеселил.