Цветы у Вечного огня,

Огонь на них роняет блики.

И боль от той беды великой

Взглянула строго на меня.

Я не люблю, когда толпа,

Когда заученные речи.

Но вот спустился теплый вечер,

И он привел меня сюда.

Чтобы побыть наедине,

С бедой и скорбью той великой…

Торжественно мерцают блики -

Святая память о войне.

И вдруг, немного в стороне,

В тени, неслышно, незаметно,

Как будто согнутая ветром,

Фигура в зыбкой полутьме.

Я подошел к нему. Старик.

На пиджаке блестят медали,

И губы тонкие дрожали,

Как будто сдерживая крик.

И я сказал ему: "Отец!

С Великим праздником Победы!"

- Победы?- эхом он. - Победы!

Вот и дождались, наконец!

Видать, и мне чуток осталось, -

И голос дрогнул, задрожав,

Но он слезу свою сдержал:

Лишь только губы крепче сжались.

И я ему: "Ты, дед, живи!" -

Сказал немного грубовато.

- Ведь не пристало ныть солдату!

Живи, прошу тебя, живи!"

Он, помолчав, сказал негромко:

- Там было проще все, сынок!

И я там был не одинок,

А здесь… - махнул рукой неловко.

- Страшней войны мне стало время,

Безжалостный, бездушный рок,

И близится уже порог,

Там, где с друзьями стремя в стремя…

Оно уходит безвозвратно,

С собою унося друзей,

В дрожащем трепете свечей,

Откуда нет пути обратно…

Он замолчал. И я молчал,

У Вечного огня печали,

И было что-то за плечами,

И скрипкой плакала печаль.

И долго так мы с ним сидели,

Глядели в сполохи огня,

Единство хрупкое храня,

Лишь ветви тихо шелестели.

Потом я встал: "Держись, отец!

Ты ведь сумел пройти такое!

Бог взвесит доброе и злое,

Держись, родной! Ведь ты - боец!"