Почти не осталось людей, с которыми можно обмениваться воспоминаниями о сороковых-роковых. Ваша акция всколыхнула такие глубины памяти!
Мой отец - Кулаков Федор Игнатьевич, 1900 года рождения, в октябре 1941-го третьим призывом ушел на фронт. Уходило много наших ивантеевских из колхоза имени Калинина, как отец, гунинского и можаровского "Борьба за социализм".
Когда мужичьи голоса затянули тут же выученную, подхваченную "Прощай, страна огромная!", бабы как заголосят! Сначала был митинг, говорили напутственные слова. У каждого за плечами был вещмешок - кто картошки взял с собой, кто -горбушку хлеба. Увозили на подводах. А мимо нас по Советской каждый день шли трактора на фронт, вся хорошая техника уходила воевать, в колхозах оставался хлам.
Я себя считал уже взрослым. И понимал, что такое война. Помнил, как отец возил нас кормиться в Пензу. Девять нас было у матери, осталось четверо, поумирали остальные в голод. В 11 лет я уже зарабатывал кусок хлеба в колхозе. То сенокос, то хлебоуборка. А чуть ослушался, поспорил - завтра же грозятся отправить в ФЗО. Жутко тогда этого ФЗО боялся, поэтому в 1946-м, когда исполнилось мне 13-ть, мама и устроила меня на работу официально. Подсказали добрые люди!
Так я стал почтовиком, развозил по селам корреспонденцию. До Журавлихи, помню, доеду на лошади, промерзну зимой, тетя Мотя Петрова на печку посадит, отогреет, будит потом: "Езжай назад!" Почта находилась на том месте, где сейчас Пенсионный фонд, управление сельского хозяйства.
В послевоенные годы еще много рассказывали о войне, как отправляли на фронт кожаные баулы - махорку, носки вязанные, каждый день колхозницы несли коробки, отвечая на призыв "Все для фронта, все для Победы!". А почтари разносили похоронки, тяжелее не было повинности.
Нам похоронка на отца пришла в 42-м, о том, что отец погиб 21 марта, захоронен в с. Уколица, Ульяновский район Орловской области. Самое пекло войны.
На фронте были мои старшие сестры: Александра (два года назад умерла) и няня (ветерана Великой Отечественной войны, фронтовичку, мою родную сестру Ирину Федоровну Барсову называл только так). Хотя она с 21-го, не такая уж у нас была и разница в годах. А ее супруга называл братко. Няня на фронте была три года восемь месяцев в войсках противовоздушной обороны. Помню, как-то в очереди стоял - было это в ту пору, когда народ в очередях ломился, передо мной последнюю курицу забрала фронтовичка. Так и сказала: "Я на фронте была!" А я еще подумал: "А няня так не может!"
Впрочем, по жизни она не отличалась особой контактностью. Как и всё племя Кулаковых. Пять братьев было у отца, все были на фронте, кроме одного. Евдоким, отец Шурки, тот, что на районной сцене поет, без руки пришел. В Новокуйбышевске мой дядя по ранению пришел с фронта, еще один - без обеих ног.
Про отца нам рассказал подробно Кузнецов Давыд Иванович, который до госпиталя вез отца, когда того тяжело ранило, вывернув все внутренности. Давыд Иванович вместе с отцом в колхозе им. Калинина был со времени его основания.
Дядя без руки нас потом сманил на Годари, тут, мол, 200 грамм овсюку дают на работающего. Так что Годари вплоть до середины шестидесятых были нам родными. Здесь много было наших: Дабины, Кулаковы, Мысины.
Хуторские встречаются и сейчас, трогательными бывают эти встречи у погоста, где редкие таблички на местном кладбище могли бы рассказать об истории целых семейств.
Мне 86 лет. Я уже вдвое старше отца. И в моей памяти навечно он останется молодым, сильным и мужественным.