Летом редко выпадают свободные дни. Прополоты от сорняка огороды, скошено сено, но еще сыровато, нужно подождать день-другой для того, чтобы оно не загорелось, скопнить, а затем отвезти к местам зимовки, уйдет на это не менее недели.

Уход за скотиной и птицей считается обыденным и привычным делом, как бы так должно и быть, но это также является трудом и отнимает немало времени. Кроме того, по хозяйству что-то нужно подправить и подремонтировать. Дела всегда найдутся у сельского жителя, но также нужно и отдохнуть.

- Давай-ка, побалуем себя ушицей, да жареным карасем! Давненько они не были на нашем столе!- перед вечером произнес отец.

- Поставим и опробуем верши, которые сплели зимой. Здесь недалеко есть озеро, поросшее камышом, подыщем подходящие чистые от травы окна и поставим, да и с удочками посидим! Работа по домашнему хозяйству никогда не закончится!- на этом он остановился, подводя итог сказанному.

- Давай собираться! Пока то, да се, пока доедем, выберем место, начнет смеркаться, а там и стемнеет! - добавил он.

Замесили отруби с мукой, обмазали вход у верш. Теперь им нужно время немного подсохнуть, чтобы подольше держалась приманка на таловых прутьях. Все необходимое погрузили в прицеп, подцепили к "ИЖу", и тронулись в путь.

Началось смеркаться. Ехали совсем не долго. Озеро действительно сильно поросло камышом, быстро нашли несколько довольно больших чистых окон. Я разделся, обул на ноги старые сапоги. Зайдя по пояс, поставил в одно, затем в другое окно верши. Они скрылись не намного под водой, затем поправил входом к зарослям камыша, чтобы вышедшая из зарослей погулять рыба без труда нашла приманку.

Вылез из воды, она была очень теплая и чистая, вытерся и переоделся. Вытащить верши не составит труда, так как к каждой привязана прочная бечевка.

Все! Остается только ждать. На рассвете накопаем червей и посидим еще с удочками, испытаем рыбацкую удачу.

Пока я занимался постановкой верш, отец наскоро накосил травы, и, разложив ее в прицепе, накрыл небольшим пологом из брезента, из чего получилась неплохое место для ночлега.

Косить он был мастер! Как и многие сельские жители. Даже когда ему было за 60, я не успевал за ним. Взмахи косой размеренные, широкие и энергичные, скошенная трава кладется в ровный плотный валок. Со стороны - загляденье!

Затем немного перекусили и легли спать, укрывшись остатками брезента.

- Когда зимой мы с тобой, - начал свой рассказ отец, - плели верши, я тебе не рассказал о своем деде, Ермолае. Вот уж был мастер, так мастер! Плел из прутьев ветлы, кошевки на сани, верши, корзинки, кошели, в которых хранили муку, крупы. Это для него были мелочи! Плел небольшие и побольше, кто какие закажет, ведра на 2-3 кошели из вдоль нарезанного прута с невысоким горлом, с такой же плетеной крышкой. Он стоял в доме на лавке и в нем хранили принесенную из колодца воду, которая всегда была прохладной и отдавала вкусом дерева. Сейчас так никто не сможет сплести! Кошелку-то не каждый сплетет!

Я слушал сквозь дремоту, глаза все больше закрывались, голос куда-то отдалялся, становился тише, все глубже проваливаясь в сон.

Рассвело. Встали, солнце поднялось уже высоко.

- Припозднились, однако, мы с тобой сегодня! Тепло, чистый воздух, да и нет комара! - проговорил отец.

- Как спал на новом месте?! Я ведь всю ночь проволочился. Что-то ни спалось. Только перед самым рассветом немного задремал! Видно, новое место!

Накопали червей, их здесь в изобилии. Выбрали место, расположились. Забросили удочки и кинули прикормку. Стали ожидать поклевки. Клевало очень слабо, и как только солнце взошло достаточно высоко и стало уже ощутимо припекать, клев прекратился совсем. Но на пару, тройку сковородок мы все-таки натаскали - будет чем заморить червячка.

- Давай-ка, мы теперь перекусим. Поклюем то, что у нас осталось, - весело улыбаясь, сказал отец, сматывая свою удочку, готовый встать и идти на место нашего ночлега.

Да-а-а-а! - как то странно протянул он и как-то по-новому, осматривая все по сторонам, как будто все это видел впервые, да и ел он нехотя. Я не придал этому никакого значения, продолжая с аппетитом жадно поедать все нехитрое съестное, что собрала нам в черную из дерматина с замком сумку мама.

Вот произошло бы это сейчас! Я бы его переспросил, задал бы такое количество вопросов, что не хватило времени на них ответить. Каждый его ответ порождал бы новые вопросы, только слушай и запоминай и пересказывай своим будущим детям. Сейчас бы спросил, да ответить уже некому.

Закончив с поздним завтраком, взяв ножи и ведро с сумкой, отправились на тихую охоту - по грибы. Я с трудом верил в то, что мы найдем что-то.

Как ни странно, ночью была обильная роса, отдавало влагу довольно большое озеро с густым камышом, которая уже подсохла, и сейчас сохранилась только в низине, в густо переплетенной траве. И вот здесь попался один гриб, еще не успевший обсохнуть, размером с чайное блюдце. Он оказался с нежными, розовыми пластинками и тугой невысокой ножкой. Рядом, под травой росла еще пара, немного поменьше, они также перекочевали в ведро.

Отец, отошедший немного в сторону, нагнулся, затем еще, еще и показал найденный трофей. Стало веселее! Впереди раскинулась большая поляна, покрытая небольшой, довольно редкой зеленой травой вперемежку с небольшим полынком. Белые шляпки ясно проглядывали среди растительности.

- Да здесь шампиньонов, хоть косой коси! - произнес отец, аккуратно срезая очередной гриб. - Помню, здесь их собирали ведрами! Что тут же шло на стол, варили, жарили, также делали заготовки на зиму, отбирали самые крепкие и не очень крупные. Нанизывали целиком на нитку, длиной в раскинутые руки и развешивали на чердаке для сушки. Грибные бусы, провисая под тяжестью, походили на волны, занимали все свободное его место и там же хранились. После сушки их оставалось совсем мало, и они были совсем невесомы.

Они виднелись повсюду, куда только ни кинь взгляд, будто кто намеренно рассыпал к нашему приезду россыпи на зеленом травянистом ковре сочных, крупных, упругих шляпок.

Я смотрел на отца, и, слушая его рассказ, продолжал резать, отправляя в ведро все новые грибы. Оно заметно наполнялось, источая все более усиливающийся грибной, ни с чем несравнимый, запах. Набрав полное ведро и сумку, отнес и высыпал в прицеп собранное. Возвращаясь, заметил что, отец стоял на краю, какой-то поросшей такой же травой, ямы, осматривался вокруг и держал в руках полную фуражку нарезанных грибов. Лицо было напряжено, но очень спокойно.

- Папа, что случилось? - спросил я, но он не ответил.

Затем отошел немного в сторону, поросшие ямы стали попадаться все чаще, но он не обращал внимания на обилие грибов.

- Где-то здесь! Забыл! Здесь должен быть поворот! А вот и он!

Он все приглядывался и искал какой-то ориентир. Затем перешел на другую сторону и стал у соседней ямы.

- Как думаешь, что это? - указывая на небольшую поросшую яму.

Я посмотрел и смущенно пожал плечами.

- Яма, как яма! Брали землю для изготовления самана, - предположил я, рассматривая небольшое углубление с пологими краями.

- Совсем и нет! - произнес он, и добавил, - да и мелковата она для этого, посмотри, сколько здесь таких ям! Это наш хутор, где я родился, затем бегал босоногим, где я чуть не ушел на тот свет после голодного 21-го, затем рос, как ждали раскулачивания, спали одетыми и вздрагивали от стука колес конских подвод, ожидая погрузки. Потом воевал и вновь вернулся, женился на твоей матери, здесь же родился твой старший брат, и жили мы вот на этом месте, где мы сейчас с тобой стоим.

Он продолжал рассказ о своих шести братьях, из которых выжил он и еще один из старших, но сложивший голову в Отечественную. О том, как после 1921 года слег весной 22-го, и как его, пятилетнего, бабушка, увидев, что силы совсем покидают, протянула ему кружку кислого молока и половинку пресного блина, что вернуло его к жизни, а с наступившей весной пошли трава, рыба…

Здесь он замолчал, постоял какое-то время, глубоко вздохнул, затем высыпал в ведро содержимое фуражки, которую он держал все это время.

- Ты родился на новом месте, где сейчас живем. Назвали тебя по имени старшего брата мамы, погибшего в 1942 году, - закончил свой рассказ отец.

Я в этот раз о многом впервые услышал, о чем он мне не рассказывал раньше, и, впоследствии, о чем хотелось узнать еще поподробнее, он только отмалчивался или говорил самую малость.

- Давай продолжим собирать грибы! - он глубоко вздохнул, в который раз оглядев изменившиеся окрестности.

- Уже нужно возвращаться домой! Время подходит к обеду, дома теперь заждались, волнуются! - произнес он.

Мне показалось, что за время рассказа грибы как бы подросли, стало их еще больше, и за короткое время мы набрали полное ведро и сумку.

Мы напрямую двинулись к месту ночлега. Затем вытащили свои верши. В каждой из них трепыхались десятка по два разновозрастных золотистых карасей, которые бились внутри поставленных ловушек, пытаясь выбраться из западни. Прикинули, что с ведро рыбы наберется, хватит и на уху, и пожарить.

Уложили все в прицеп и тронулись в обратный путь. Только поехали по той самой дороге, которая шла по совсем неширокой улице, когда-то небольшого хуторка. За поворотом, где мы только что стояли, поравнявшись с тем местом, где стоял дом, я посигналил. Отец хотел, что-то сказать, но промолчал от нахлынувших воспоминаний. Дорога раздвоилась, и мы спустились в неглубокий, но достаточно широкий дол.

- Свиной дол! Раньше был глубокий. Здесь я когда-то с другими подростками пас свиней, - громко, стараясь заглушить шум двигателя, говорил отец, сидевший на заднем сиденье. - Это не сейчас - загнал в сарай и корми! Пасли каждый день по очереди, по двое. Как не хотелось пасти, затем гнать на водопой на озеро, где они в тени небольших деревьев отдыхали и пережидали жару, а после отдыха возвращались на место пастьбы и окрикам подгоняли их. А если удастся, - я услышал, как за спиной раздался веселый смех, - выберешь, который побольше, подманишь, запрыгнешь на широкую спину и стараешься удержаться на нем! Он визжит, хрюкает, а как быстро бежит! Да разве на нем усидишь! За катание попадало от хозяев. Если увидят. Но все одно, катались. Вечером гнали хрюкающее стадо домой, и каждый знал свой загон. От солнца они становились красными, тоже загорали, как и мы.

Приехав домой, собрали грибы, достали рыбу, верши положили на солнышко сушиться, убрали накошенную траву. Мама, увидев, сколько привезли грибов и рыбы, удивилась и рассмеялась.

- Думала, что привезли хотя бы на сковородку! Рыбаки! А здесь! Подсаживайтесь на чистку рыбы, грибы высыпайте в большое корыто, да залейте холодной водой! - распорядилась она.

Я перебирал грибы и ворошил в голове все то, о чем мне рассказал отец. И будто бы вместе с ним был там далеко, в то далекое трудное время, жил его жизнью. И представлял, почему всю ночь ворочался и не спал отец, оказавшись на том самом месте, где прошли более тридцати лет его жизни, и где он знал каждый куст или тропинку, глубину большого и не заросшего в то время озера. В каком месте водился карась и крупный линь, где можно руками из нор натаскать зеленых раков или надергать крупные сладкие корни камыша. Он вернулся в свое трудное и голодное детство, где рано познал тяжесть крестьянского труда и время больших перемен в государстве.

Я знал название дола, но почему именно Свиной не имел никакого представления, а оказалось совсем просто, почему он именно так назван. Сколько таких имен носят овраги и долы, названные по каким-то приметам или событиям. Барсучий, Хорев, Сазаний, Бирючий, Безымянный, Глотов… Да все и не перечислишь! Они и сейчас, как и прежде, носят их, только одни стали более пологими и обмелевшими, другие - углубились разрезами от паводковых весенних вод.

Чего не скажешь о многочисленных хуторах, повидавших на своей жизни войны, революции, голод, коллективизацию, стертых временем перемен, от которых только и осталось что название в народной памяти. Все более зарастающие, совсем еле заметные ямы, да небольшие бугорки. Стирает время былое. Липовский, Муравейка, Горбуша, Голичинка, Федоровка, Мальцев… Названия, сохранившиеся в нашей памяти, и за каждым из них своя история с сотнями человеческих жизней и судеб…