23 августа троица мальчишек пасла коров в Сухой Мечетке. Эта широкая балка разделяла два поселка - Спартановку и Рынок. Высоко в небе послышался далёкий гул, который медленно нарастал. Вдруг в небе появилась рама - самолет-разведчик. Земля затряслась от артобстрела, ошметками взлетала вверх в местах попадания снарядов. Мальчишки спешно развернули коров и погнали их в сторону дома. В тот же день немецкие танки вышли на северную окраину Сталинграда в районе посёлков Латошинка, Акатовка и Рынок. Однако в Сталинград в этот день немцы не ворвались. Им преградили путь зенитные батареи и батальон рабочих тракторного завода, вооруженный трехлинейками.
На следующий день мальчишки побежали в соседний поселок, чтобы поглазеть на подбитый немецкий танк с дочерна обгоревшими, как головешки, трупами немецких танкистов. Тем летом 1942 года Вите Ерофееву было всего десять. Мальчишек не заставишь сидеть дома. "В начале сентября, в один из дней, - вспоминает Виктор Дмитриевич, - пошли мы втроем: я, старший брат Николай, сосед Лешка Долгов и Генка Иванов с улицы Энтузиастов, мы звали его "Москва", в соседний поселок Рынок. Шли по берегу, вдоль железной дороги. Перешли через мост. Недалеко рынковкие мальчишки играли на ручной дрезине. Идем к ним, товарищи впереди, а я позади немного отстал. И тут рядом - бабах! Чувствую, лечу, только солнышко вижу перед собой и падаю оземь, метров десять пролетел. Вся левая сторона горит, в осколках, в лохмотьях, порохом проедена. Брат подбежал, я кое-как к нему на спину забрался, за шею ухватил, обнял, а Генка Москва кинулся домой, взрослых позвать. Пока Николай меня волок на горбу, отец прибежал с одеялом, положили меня и понесли в диспансер. А дня через три брат в больницу прибегает и спрашивает: "Бежать можешь?" Я весь с ног до головы в бинтах, в больничной одежде, говорю: "Могу". "Немцы наступают", - только и сказал Николай. Выскочили мы на улицу и побежали по стеночкам вдоль зданий. Кругом стреляют, только пули над головой свищут. Перебежками добрались до дома.
Жили под постоянными бомбежками. Через месяц бомба попала в соседний дом, а наша хата от взрывной волны сложилась, как карточный домик. Мы остались без крыши над головой. Отец во дворе выкопал глубокий окоп в рост человека. Прятались там во время налетов авиации. И во время очередного обстрела мы укрылись в траншее. Снаряд разорвался совсем рядом. Отцу ударной волной досталось прямо в челюсть, Николаю ногу и руку насквозь прошило, а мне осколок в коленку попал, чиркнул и застрял. Я сначала ничего не почувствовал, в горячке выскочил из окопа, побежал и упал. А встать не могу. Отец подхватил меня и побежал к соседскому сараю. Там укрылись. Недели через две стало совсем плохо - колено распухло, нога не выворачивалась. Стал просить отца вытащить осколок. Отец бритву над коптилкой погрел и полоснул по коже. Сестра Ася в поселке была санитаркой. Щипчиками для бровей Ася осколок вытащила, был он с палец величиной. Отец меня, раненого, поселил в доме племянника. И вот лежу у окна, а вдалеке слышу гул моторов фашистского "хенкеля". Самолеты сотнями летели. "Ну, сейчас бомбить будут", - думаю. Только подумал, как с первым же ударом выбило стекла, а меня с кровати отбросило вглубь хаты. Встать не могу, сухожилия деформировались, нога не слушается. Отец вбежал в избу, схватил меня в охапку и понес. Эвакуация гражданских в те годы была запрещена Сталиным, "ни шагу назад!", заводы должны работать, а кто будет работать? Бабы да дети… Через Волгу ходил катер, который вывозил раненых солдат. Чтобы меня вывезти из поселка, отец капитану не пожалел половины коровы. Под покровом ночи раненых солдат спустили в трюм, а меня положили на палубе рядом с леерными ограждениями баркаса. Стемнело, судно пошло. И тут опять авианалеты. Самолеты кружили и кружили над рекой. Один снаряд, другой, третий... Мимо. Какой-то разорвался за кормой в опасной близости, и меня окатило холодной волной. Причалили на пристани. На берегу меня перенесли в палатку, а там раненых полным-полно. Утром за нами пришла машина. Привезли в село Заплавное. В сельском клубе был полевой госпиталь. Раненые были везде, ступить негде было. Меня положили возле сцены. К празднику - 7 ноября - солдатам раздали гостинцы, и мне тоже что-то перепало. Обрадовался. А тут вскоре комиссия с осмотром нагрянула. "Это кто?" - на меня указывают. "Так и так, - объясняют, - раненый ребенок". "Гражданским здесь не положено, немедленно в больницу". Меня унесли, лечебница находилась в деревянном здании недалеко.
Я уже поправлялся, начал понемногу ходить, правда, здорово припадая на больную ногу, когда ко мне приехали родственники по материнской линии из Краснослободского Затона. Мать моя умерла рано, отец женился во второй раз. Кто им сообщил обо мне? От них я узнал, что сестра матери - тетя Нюра погибла. Затопила утром печку, а тут самолет вражеский. Труба задымила, туда и сбросил немец бомбу.
Через неделю за мной приехал отец. Мне уже грозил детский дом. Шел февраль 1943 года, мне исполнилось одиннадцать. Сталинград только освободили наши войска. Армия Паулюса сдалась, и я видел, как через село шла длинная "кишка" немецких военнопленных, тянулась от горизонта до горизонта, ее конвоировали советские солдаты. Запомнил их лица - кислые, понурые, шлемы, натянутые по самые брови, а на ногах боты на огромных соломенных подметках".
Дальнейшая судьба маленького сталинградца сложилась не менее печально. Война наложила глубокий отпечаток на детство моего героя. Сталинград мальчишка увидел весь в руинах – кругом техника покореженная, прямо на улицах разбитые танки, окна и двери домов выбиты. Картина ужасная! Кто-то подсчитал, что суммарная мощность всех бомб, сброшенных немцами на Сталинград, была эквивалентна мощности пяти ядерных бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки.
Полгода мальчик восстанавливался после ранения. А еще через год страданий и лишений маленький Витя был вынужден уйти из дома. Мачеха воспитывала младших братьев, есть было нечего, мальчик почувствовал себя обузой и лишним ртом. Старший брат Николай к тому времени ушел учиться в ремесленное. Сунулся было Витя к брату в училище, а у Николая самого только койка была, и ему оставаться было там не положено. Куда идти? Так и стал мальчик бездомным – ночевал под теплотрассой, на платформе, где придется. Есть было нечего, на базаре за материно платье выменял булку хлеба, да не помнил, как ее всю съел. Потом сел в товарняк, груженный лесом, спрятался в досках и отправился по железной дороге, куда глаза глядят.
Поезд примчал его в Сальск. Спрыгнул на путях с поезда и побежал поискать еды, желудок сводило от голода. Когда вернулся к поезду, он уже ушел. Пришел другой, он в него запрыгнул. Ночью добрался до станции Кавказская г. Кропоткино. На станцию нельзя, там милиция, всех с вокзала гонят. Побродил в окрестностях, запрыгнул в мусорную урну, сложился вдвое и уснул. Утром пошел в горсовет. "Хочу на работу", - пробасил он взрослым голосом. "Сколько тебе лет?" - спрашивают. "Двенадцать". "В детдом не хочешь?" "Мне все равно, - говорит, - если там кормить будут". Так он попал детский дом, в Старую Михайловку, в 12 километрах от станции Курганной. Эти долгие километры до нового места обитания дети преодолевали в сильный снегопад. "Снег шел такой крупный, лепешками, - вспоминает Виктор Дмитриевич, - раскисший чернозем засасывал ноги, от налипшей на них грязи они стали свинцовыми. Подошва правого ботинка безвозвратно увязла в грязи и отвалилась. Что делать? Оторвал рукав от телогрейки, одел на ногу, перевязал и так шел до самого детдома".
Четыре года провел он там. Учился, окончил четыре класса, в школьном оркестре был трубачом. Поступил в ремесленное училище в Армавире. Стал слесарем-инструментальщиком. О родных ничего не знал, да и куда писать, ведь дом в войну разбомбило. Перед самым выпуском из училища написал письмо – "на деревню дедушке". Помнил только старый адрес, где родился и жил до войны при живой еще матери, – вот и написал: "г. Сталинград, с. Старые Скудры, бакенщику Дмитрию Ерофееву". Письмо гуляло несколько месяцев, пока нашли адресата в Спартановке. Пришел ответ, потом посылка. Отец звал домой.
Окончил ФЗО, приехал в Сталинград, стал устраиваться на тракторный завод, а его не принимают. После ранения на всю жизнь хромота осталась. Договорился отец - взяли в ТЭЦ прибористом. Сталинград еще долго оправлялся после войны. Вместе с пленными немцами разрушенный ими же город восстанавливали и мирные жители. Здесь же Виктор Ерофеев познакомился со своей будущей женой Натальей, которая приехала по комсомольской путевке строить Волжскую ГЭС. Образовалась семья. Вместе они счастливо прожили шестьдесят лет. Родили двух детей. И это совсем другая глава его долгой жизни.
… А время меж тем пролетело быстро. Недавно в нашей стране отметили 75-летие Сталинградской битвы. Но память забыть не дает те страшные дни. Шрамы, говорят, украшают мужчин, но так ли они красят детей? И хоть нет боевых наград у пенсионера, не его в том вина, мал еще был. Но выжить в Сталинграде в те годы было практически невозможно. А он, пройдя эту мясорубку, выжил и до сих пор жив. И дай Бог ему здоровья.
Ольга Масютина