…Долго нам пришлось бежать и идти, чтобы догнать свою батарею. Догнали наших мы в одном селе, у колодца стояли три трактора с пушками и многие бойцы. Я доложил политруку о гибели Абдула и Ребы, но он и слушать не хотел: "Потом будем считать живых и убитых!"

Остатки частей, собравшихся в селе, двинулись к Сталинграду. Мы с Хлыновым сидели на стволе орудия, а ноги поставили на лафет, так мы поднялись на холм. Вдруг нам навстречу два немецких танка, они открыли по нам огонь. Пехота кинулась врассыпную. С нами были два противотанковых орудия, их командир закричал: "Без паники, снять орудия с передков!" Артиллеристы привычно, быстро приготовили орудия к бою, и после первых же их выстрелов танки удрали – скрылись за холмом. Похоронив четверых убитых бойцов в наскоро вырытой братской могиле, мы двинулись дальше.

Наше войско спускалось в глубокую длинную низменность, когда невдалеке, за буграми я увидел каких-то людей – они врассыпную шли в нашу сторону и что-то несли в руках. Я толкнул в спину Хлынова, он оглянулся и, перекрывая треск трактора, закричал политруку: "Немцы! Миномёты!" И тут же справа от нас раздался взрыв, мы кубарем слетели с трактора на землю. Бойцы на других орудиях тоже попрыгали вниз, а трактора рванули вперёд. Началась страшная кутерьма, немцы вели по нам шквальный огонь из миномётов, мины рвались со всех сторон, люди бежали, кто куда, падали, стонали, кричали… Я тоже побежал, хотя надо было лечь, но ноги сами несли меня из этого ада кромешного… И вот впереди меня упал человек – жуть: грудь его разорвана, а сердце, ещё живое, трепещет… Я попятился назад, через меня кто-то упал и тут же вскочил, и тут же рядом взрыв, что-то ударило меня по плечу, чья-то рука упала у моих ног. "Не моя ли?" - пронеслась мысль в голове. Нет, я своими руками крепко сжимал автомат. Сбоку доносились невероятные голоса – это были лошади, запряженные в горящий фургон, они, взвиваясь на дыбы, пытались его тащить, но не могли и издавали жуткие крики… Фургон упал на бок, из него посыпались моряки и девки. И снова взрыв – им был сбит с ног один верблюд в упряжи, второй оторвался с постромками и помчался вперёд. "Тррррр!" - раздался звук, и возле меня подпрыгивает пыль… Что это? Два мессера в небе кружат над нами и поливают из пулемётов оставшихся в живых после миномётного обстрела. Я запрыгнул в воронку, где ещё была горячей земля, возле меня упал моряк в полосатой тельняшке, разорванной на спине. Вся спина его была залита кровью. Он что-то говорил, переворачиваясь, тельняшка сползла с его груди, и я увидел татуировку – спасательный круг, по которому течёт струйка крови... Он дёрнулся и затих навеки.

Вдруг всё стихло, я вылез из воронки. Кругом трупы, много раненых, которым помогали две девушки в белых кофточках. Многие из лежавших без движения поднимались, к великому нашему удивлению. Мы с Хлыновым осмотрелись и увидели вдали, на вершине холма наш трактор с прицепленной к нему пушкой. А где ещё два? Догнать трактор нам не удалось – он был далеко. Мы пошли пешком и добрели до села, где в каждом доме было много военных и гражданских. Наш старшина сказал: "Товарищи, бежим отсюда скорей, тут страшное дело будет, если налетят бомбить село!" Так и случилось. От постоянного потока самолётов, что следовали на Сталинград, отделились шесть, они развернулись вдоль села и, пикируя, сбрасывали бомбы на дома, полные людей. Мы залегли в канаве и оттуда наблюдали страшное зрелище. Вот бомба попала в дом с соломенной крышей, рвануло, и кверху полетели балки и солома, вырвалось изнутри пламя… Остался ли кто жив внутри? Нам этого видно не было за плетнями. А вот бомба попала в сарай, крыша подпрыгнула от взрыва, стены повалились. Один солдат бежал от стены сарая, он держался за живот, но не добежал до нас – запутался в собственных кишках и упал… Было видно, как многие убегали прочь от села, многие валились от пуль летающих над нами мессеров. Эх, как досадно было! Где наши самолёты?!. Где зенитные орудия и пулемёты? За какие грехи мы так беззащитны?

Мы отошли от села километра на два, поднялись на холм, оттуда видна была ровная степь, видно было далеко, как по ней отовсюду небольшими группами двигались наши бойцы к Сталинграду. Но трактора нашего видно нигде не было… В том же направлении двинулись и мы. Остановились у колодца напиться, вдруг подъезжает на полном ходу пара коней, запряженных в тарантас, в нём две женщины в военном обмундировании: "Товарищи, мы в окружении, в нас стреляли немцы!" Старшина подал команду: "Стой, товарищи, подождём, когда соберутся бойцы, тогда пойдём на прорыв!" Наступали сумерки, к колодцу подходили бойцы из разных частей. Подкатили пять крытых грузовых машин, шофера стали наливать воду в радиаторы. А что в машинах? Мы с Хлыновым подняли в задней машине брезент, оттуда нам в лицо сунули автоматы, раздался приглушённый голос: "Сюда нельзя!" Как потом мы догадались, в грузовиках вывозили секретные документы.

Тут нам на радость к колодцу на карей лошадёнке прискакал наш батальонный комиссар, мы тут же к нему с вопросом: "А как мы будем дальше?" Он нам зло ответил: "Тут есть постарше меня!" Нам стало не по себе, ведь это он нам зачитывал приказ "Ни шагу назад!" и уже был на словах почти в Берлине… Сейчас он был обязан выводить нас из окружения, и вдруг такой ответ?!.

Через часа два собралось уже немало техники и живой силы, мы воспрянули духом, ведь с такой группировкой можно было, наверное, идти на прорыв. Но где наш комиссар? Вдруг мне говорят мои бойцы: "Товарищ сержант, а комиссар полез вон в ту машину…" Тут подъехал козелок, из него вышел человек в гражданском, собрал всех командиров, они вполголоса что-то обсудили, сели в машины и… быстро уехали вслед за козелком! Мы, сержанты и бойцы, собрались в кучу, и не было среди нас ни одного офицера … Поднялся базар – куда идти? Наш старшина возвысил голос: "Есть кто местный?" "Ну, я тут вырос!" - ответил солдат. "Нам надо идти в Сталинград, но не по дороге, по оврагам. Проведёшь?" Боец поправил автомат на спине и сказал громко: "Товарищи, я вас поведу, но в бою командовать будет старшина!" И проводник наш зашагал северо-восточней дороги, все двинулись следом, но на месте остались стоять человек десять солдат, они что-то тихо обсуждали. Хлынов крикнул им: "Эй, вы чего? Отстанете!" В ответ – громкий бас: "Мы до дому, командиров нэма, нехай москали воюють, колы им жить неохота!" Хлынов говорит: "Побить изменников Родины!" Я возразил: "Они вооружены. И вообще, не хватало, чтоб мы друг друга убивали, тем более, нас оставили командиры на самоопределение. Пошли!"

… Мы шли строем молча, и вдруг голос: "Стой, кто идёт?!" "Свои!" - проводник замедлил ход. Впереди нас поднялись человек 30 пехоты, среди них – два средних командира, политрук и командир взвода. Старшина доложил, кто мы и откуда, пехотный командир нас построил, мы рассчитались, нас было 50. "Товарищи! – сказал политрук. – Будем пробиваться к своим. Оружие, патроны есть?" "Есть!"

Мы быстро зашагали дальше. Вскоре, услышав впереди выстрелы, послали вперёд разведку. Оказалось, впереди немцы. Стемнело. То и дело взлетали осветительные ракеты, сразу становилось светло, хоть иголки собирай… Мы вжимались в землю и ждали, когда она погаснет. Мы пытались найти проход между немецкими позициями, но они стояли сплошной полосой. Один раз нарвались на полицаев-украинцев, они кричали: "Эй, москали, сдавайтесь в плен!" "А мы и идём сдаваться! – крикнул политрук. – Принимайте гостей!" Мы рванулись вперёд, затрещали наши автоматы, по нам ударили в ответ, а ещё слева и справа… Пришлось отходить назад. Светало. И стало видно, что на нас цепью со всех сторон идут немцы, на фоне восходящего солнца хорошо были видны их головы в немецких шлемах. Мы открыли огонь, и тут же их автоматы затрещали сплошным треском. Мы залегли, а потом начали отползать по-пластунски. Немцы обходили нас слева и справа, они шли в полный рост, стреляя на ходу. У нас же патроны почти закончились… По команде мы дали дружный ответный залп, немцы залегли, и тут новая команда: "Бегом назад!!!" Я мчался, не ощущая под собой ног, летел, как на крыльях. Ещё чуть-чуть, и мы были бы у немцев в мешке. Тех, кто стреляет, они в плен не берут, а мы их уложили немало. Было видно, как они идут развёрнутым строем, но их пули уже до нас не долетали. Мы собрались в кучку, из 80-ти человек нас осталось 18, с нами был комвзвода. И политрук, и мой друг Хлынов, и остальные пропали для нас без вести… Мы тронулись левей, чтобы обойти скопление немцев. Шли по степи, где не было ни единого деревца. Наконец наткнулись на брошенный блиндаж, с его наблюдательного пункта видна была вся местность. Вдруг мы увидели, что к блиндажу идут немцы. У нас не было ни одного патрона, чтобы по ним выстрелить… Мы притихли, спрятавшись внутри. Они бросили в проход две гранаты и ушли. Взрыв! Медленно рассеялись пыль и дым, воцарилась тишина. Молодой боец, стоявший напротив входа, лежал на нарах с пробитой осколком грудью. Хорошо, немцы не знали, есть ли кто внутри, а то бы и нам не уцелеть…

Что делать дальше? Мы не ели уже три дня, фляги были пусты. Бросили жребий – кому идти за водой? Он выпал мне. Я встал с нар, взял котелок и вышел из блиндажа наружу. В небе по-прежнему висела бесконечная вереница немецких самолётов, раздавался их ровный гул, который слышал даже я, глухой. Я двинулся на поиски воды – колодца или родника. Вдруг сбоку раздался громкий голос: "Рус, ком плен!" Я оглянулся, четыре немца вели группу наших пленных солдат, среди них был и мой друг Хлынов! "Миша, друг!" - я кинулся к Хлынову, мы обнялись. Тут был и наш старшина, мы начали шептаться, но конвоир нас грубо заткнул: "Эй, рус, ла-ла никс!" И дальше мы шли молча…

Так я стал изменником Родины, лишённым гражданских прав, и это не даёт мне жизненного покоя. Теперь я раб, и рабству моему не видно конца, и если вырвусь, что ждёт меня? И вся вина моя в том, что я рождён именно в такой страшный век… А как же те, кто бросил нас и умчался на машинах?.. Где сейчас эти поставщики живого мяса фашистам?.. Может, они снова набирают людей, чтобы опять их предать, как и нас?!

(продолжение следует).