"Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый, а ты не вейся на ветру", – когда-то эту песню распевала вся великая страна – от Владивостока до Бреста. А чубчик, меж тем, развевался на ветру. И ни где-нибудь, а в деревне Демидово. Да и по всем её ближним и дальним окрестностям. Такого чуба, как у Фёдора Требинского, не было ни у кого. К чубу прилагались коренастая стать, симпатичное волевое лицо и (едва ли не самое главное!) гармошка и балалайка. Ну, и кто, по вашему, мог устоять перед эдаким-то красавцем? Зазнобы у Феди были чуть не в каждой деревне. Загибаем пальцы – в Чемашихе, Баландихе, Зашильском, Макарии. Наверное, только в родном Демидове и не было.
Но однажды чубчик занесло каким-то ветром в Леонтьево и …пропал он с потрохами. Понял, что устал шляться по окрестностям в поисках счастья. Валю Фёдор приметил на сенокосе – стройная, гибкая, ловкая. Сено у неё само летело в телегу Фединого трактора. Вместе с сеном залетела в тракторное сердце Фёдора и любовь.
Позже чубатый тракторист разузнал, что зазноба из большой семьи, делать умеет всё, даже носы подтирать ребятишкам учить её не надо – сама вынянчила своих младших сестёр да братьев. Впрочем, и будущий жених был далеко не промах. Он уже ладил свою, отдельную от родительской, избу на самом приметном месте в Демидове, чтобы было куда привести будущую хозяйку. Строили дом всей роднёй, не торопясь – с чувством, с толком, с расстановкой. Фёдор сам вытесал брёвна внутри до зеркальной гладкости, полы да потолки настелил. И новая, пахнущая таёжным лесом изба, приняла дружную свадьбу аккурат первого февраля одна тысяча девятьсот шестьдесят второго года. Уже и Гагарин в космос слетал. Да и сама жизнь казалась космической сказкой, не меньше. Свадьбу гуляли, как и положено, всей роднёй, два дня – сначала у жениха в Демидове, потом у невесты в Леонтьеве.
От накатившего счастья даже расписываться в сельсовет не пошли, так не терпелось молодым быть вместе. Только по весне сели дружно на велосипеды да и покатили в Ляды законные печати ставить. Как оказалось, на всю оставшуюся жизнь. Любимец местных девчат оказался примерным мужем, а мудрая Валя никогда не ревновала Федю к бывшим зазнобам. Он просто не давал для этого повода. Даже сейчас, глядя на старые фотографии, на которых Фёдор с девушками, Валентина Алексеевна только и скажет: "Ну, так это ж было до меня".
До неё у Федора была ещё и служба в армии. Единственное время, когда он надолго покидал родной край. Три года на турецкой границе, в горах Кавказа, где прямо под заставой шумела своими быстрыми водами знаменитая Кура. Сельский парень Фёдор Требинский быстро влился в почти деревенский быт пограничного рубежа. Жили одной дружной семьёй и одним своим хозяйством, где были и огород, и поросята, и лошади. Вот на лошадке пограничник Требинский любил покататься и покатать офицерских жён до ближайшего магазина за нарядами да продуктами. В основное же от лошадиных покатушек время, он был старшим пограничного наряда и даже примерным старшим, поскольку заработал отпуск домой, которым тогда не часто баловали срочников.
После службы хотелось вольной и красивой городской жизни. Фёдор даже завербовался на стройку, коих тогда было великое множество. Но… Приехал домой, поглядел на здешнюю красоту да приволье и передумал ехать в дальние края. Приходили конверты с вызовами да только напрасно. Фёдор уже собирал свой первый трактор – гусеничную харьковскую "пятьдесят четвёрку". "Дизеля" были главной движущей силой тогдашнего колхозного производства, не каждому их доверяли. Работа тяжёлая, и не каждый выдерживал многочасовые смены на вспашке зяби или на валке леса. Фёдор никакой работы не боялся – ему её только подавай. И подавали. Чего только не приходилось ему делать сначала на ДТ-54, а потом на ДТ-75. И землю пахал, и щебёнку на железнодорожной станции на Ветлужской грузил, и водопровод в Варнавине прокладывал, и кукурузу убирал, и картофельный комбайн по раскисшему полю таскал. Но больше всего досталось ему лесной работы. Он так её виртуозно освоил, что сделал обычный дизель трелёвочником. "За милу душу" вытаскивал из лесной чащи хлысты. В колхозе имени Горького, гремевшего на всю область, вряд ли был более мастеровитый дизелист, чем Фёдор Николаевич Требинский. Особая каста, которой почёт и уважение, но и спрос с неё особый.
Ну, а Валя, как перебралась в Демидово, – сразу на ферму, заменять ушедшую в декрет доярку из местных. Познала все прелести этой тяжкой работы, когда буквально всё на своих руках и плечах. Впрочем, вскоре перешла в полеводческую бригаду, где была звеньевой. Сколько зерна и сена прошло через её руки, сколько льняных бабок поставлено на стылом колхозном поле!
Единственные "плоды-свидетели" той поистине ударной работы Требинских уместились в небольшую коробочку, которую Валентина Алексеевна с трудом отыскала в комоде – две медали в честь столетия Ленина (одна из самых значимых в то время), которыми наградили обоих, значки "Ударник пятилетки", "Победитель соцсоревнования". А ещё медаль "За трудовое отличие" и орден "Знак Почёта", которые получил когда-то Фёдор Николаевич. В натруженных руках тракториста и звеньевой они выглядят красивыми осколками того времени, которое никогда уже не вернуть, и которое пробежало так быстро. Блеск их потускнел вместе с годами и только иногда они напоминают о былом.
Как-то, между колхозными делами, да заботами по хозяйству, в семье Требинских появился и сын Саша. Рос в любви и заботе. Помогал родителям, сам многому у старших учился. Благо, было чему. Требинские всегда держали приличное подворье – корова, телята, не меньше двух поросят, кур не считали. Всегда, буквально до последнего времени. "Лет пять-шесть только как корову перестали держать", – с ностальгией говорит восьмидесятидвухлетняя Валентина Алексеевна.
И всегда Требинские дружно жили с соседями. Порой последнее отдавали им. Впрочем, и в ответ получали тоже сторицей. "А у нас никогда плохих-то соседей и не было, – утверждает Валентина Алексеевна. – Всё сообща, заодно, никогда никаких разногласий".
Согласие и в семье было всегда. "Мы дружно жизнь свою прожили", – говорят в один голос Требинские.
– Не в злобухах прожили, – добавляет Фёдор Николаевич, – всегда только: "Валя, Федя". Да ведь самое главное – любовь да согласие.
Эти любовь да согласие дают бриллиантовым юбилярам силы и в таком возрасте (Фёдору Николаевичу на днях исполнилось восемьдесят семь, Валентина Алексеевна на пять лет моложе) жить полноценной жизнью. До сих пор в полном порядке содержат свой большой огород.
– Вот ты вилку знаешь, обычную, которой едят? – с некоторым даже запалом спрашивает Фёдор Николаевич. – Так не поверишь, на грядках она бросает тяпку, встаёт на коленочки и каждую травинку этой вилкой выковыривает. До сих пор. Да я и сам ещё хоть куда. Не веришь?
Он ловко ложится на диван и давай поднимать ноги под прямым углом. Раз десять поднял. Ему и этого мало.
– А хошь сколько угодно раз присяду?
И приседает без устали. Ну, что тут скажешь? Только то, что даже и знаменитый свой чубчик Фёдор Николаевич сохранил. Эх, чубчик кучерявый, развевайся на ветру! Как можно дольше.