Спустя полгода после смерти нашего любимого немецкого овчара Гранта отец принял решение взять нового пса. Уже и не помню, у кого из знакомых я нашла этот чёрный комочек. Но запомнила отлично, что, вручая кобелька в обмен за жёлтую монетку, хозяева несколько раз повторили: "Папа – дог, мама – лайка. Две характерные породы. Смотрите: адскую смесь берёте!".

Пёс получил кличку Граф. Он таким и вырос – короткошёрстый, на высоких лапах, с широкой грудью и конституцией дога, только лишь уши не купированы и длинный тонкий хвост по-лайечьи иногда закручивался в кольцо. Бывало, играет с отцом, поднимется на задние лапы, а передние легко на плечи человеческие складывает. Такой высокий был пёс. А характер ему достался действительно ужасный. Для Графа существовало только одно мнение – его, и ничьё больше. Отцу моему в период, когда у пса второй раз сменились зубы, пришлось силой ломать его характер. Уж не знаю, как, но хозяину удалось добиться признания и покорности от пса.

А остальные Графа боялись. Побаивалась и я. Жила вдвоём с отцом, и по его просьбе я могла принести чашку с едой или поменять воду. Но всякий раз старалась увлечь Графа игрой – бросить мячик, чтобы на меня обращал поменьше внимания. А всё потому, что не выполнил отец единственного наказа хозяев и посадил кобеля на цепь. Ну, нельзя помеси держать на цепи! Злыми они становятся. Тем более что цепь была не длинной, и пространство для Графа было отведено небольшое. В этом крохотном мирке ему было тесно и неинтересно.

Так Граф прожил несколько лет. Я с ним не дружила, но и не враждовала. Да и он не стремился к общению со мной. Для него существовал один хозяин и один авторитет – мой отец.

Во второй день нового года, когда за окном стояли жгучие морозы, папа умер. Скоропостижно, неожиданно. Началась подготовка к похоронам. Приходили и уходили люди. По двору мимо Графа мелькали тени, которые он с яростью и злобой облаивал. Я пару раз попыталась его покормить, но пёс к еде не притрагивался. И почему-то не выл, а лаял постоянно. В день похорон старший брат увёл Графа в новую будку, расположенную вдалеке от дома, в конце огорода. Брата он ещё как-то послушался. Может, почувствовал мужское родство с отцом. Но потом затосковал и никого не стал к себе подпускать. Я его кормила и поила, пододвигая чашки ближе к будке палкой. И брата он больше к себе не подпускал. Так и жил в дальней будке, так и лаял злобно весь день напролёт, потеряв хозяина. В жуткие январские и февральские морозы не позволял положить солому в будку. Стоял гордо на улице, тряся от холода то одной лапой, то другой.

В ночь на сороковой день после смерти мне приснился отец. Во сне сел рядом, обнял меня за плечо и позвал с собой: "Я – за тобой. Пойдём!". Во сне от страха губы сами собой начали шептать "Отче наш". На третий раз повторяя молитву, я уже кричала…И вдруг неожиданно проснулась. Когда рассвело, вышла на улицу проведать Графа. Он лежал возле будки на расстоянии вытянутой цепи... Уже остывший.