Принято считать, что плита была обнаружена в долине реки Большой Зеленчук в июле 1888 г. художником Д. М. Струковым, снявшим копию (рисунок) с надписи. В 1892 г. с нее был снят оттиск из бумаги Г. И. Куликовским. Как недавно удалось выявить автору данной статьи, в альбомах Д. М. Струкова кроме плана-схемы местности, плана могильника с изображением плиты внутри каменной могильной ограды и рисунка самой плиты сохранился рисунок Зеленчукской надписи с пояснением о его изготовлении по "снимку иеромонаха Серафима". Протоколы заседаний Московского археологического общества подтверждают привлечение иеромонаха Серафима (Стефан Титов), основателя Святого Александро-Афонского Зеленчукского монастыря, к делу фиксации уникального памятника. Просьбы же общества к местным властям доставить плиту в исторический музей, видимо, остались без ответа. Поиски памятника в 1939 г. экспедициями Т. М. Минаевой, в 1946 г. – Е. Г. Пчелиной, в 1964 г. – В. А. Кузнецова и Т. Б. Тургиева, к сожалению, не увенчались успехом. Остается неизвестным и судьба оттиска Г. И. Куликовского.
Рисунок Зеленчукской надписи был передан Д. М. Струковым известному исследователю В. Ф. Миллеру, который на заседании общества 27 января 1889 г. прочитал доклад под показательным названием "Древне-осетинский памятник из Кубанской области". По заданию общества Миллер в 1893 г. опубликовал свою статью, посвященную анализу Зеленчукской надписи, в которой уже учитывал и данные оттиска Г. И. Куликовского. По подробному разбору исследователя, надпись начиналась с традиционного христианского обращения на византийско-греческом языке на фоне изображения креста к Иисусу Христу, а также к святому Николаю, в котором для слова "святой" не исключалась и осетинская трактовка.
Следующая часть надписи на основании четырежды фиксируемого осетинского слова "фурт", осетинского окончания родительного падежа в предшествующих им именах, двух употребительных у осетин имен Бакатар и Анбал, в которых в двух случаях по ошибке были пропущены по одной букве, признавалась попыткой выразить греческими буквами осетинские слова. Появление такой надписи находило у исследователя свое историческое объяснение. Другие археологические памятники в районе ее находки позволили В. Ф. Миллеру полагать нахождение здесь центра Аланской епархии (митрополии), а саму надпись датировать 11–12 вв. В целом В. Ф. Миллер переводил надпись следующим образом, объективно и осторожно отмечая некоторые сомнительные части: "Иисус Христос. Святой (?) Николай. Сахира сын Х…ра сын Бакатар Бакатая сын Анбал Анабалана сын. Юношей (?) памятник (Юноши Иры?)"
Для имени Анбал ученый находил историческое соответствие не только в осетинской фамилии Амбаловых, но и в имени Анбала Ясина одной из русских летописей, участвовавшего в заговоре против князя Андрея Боголюбского в 1174 г. Интересно, что в 2015 г. в г. Переславле-Залесском в ходе реставрационных работ в Спасо-Преображенском соборе были обнаружены средневековые русские надписи с сообщением о тех событиях. Они подтвердили сообщение летописей и уточнили для нас имя – Амбал. Известно, что аланское имя Анбал, Амбал с XIV в. появляется в булгаро-татарской эпиграфике, а в конце ХVII в. Амбал фиксируется среди финно-угорских имен. С первой половины ХVII в. – мегрельская фамилия Амбалия и с того же века – имя Анбал у сванов.
В отношении источника происхождения имени Бакатар ученые до сих пор не пришли к единому мнению. Однако оно в качестве имени или титула надежно фиксируется у аланов, отмечается среди осетинских имен в Закавказье в середине ХV в. и первой половине ХХ в. на Северном Кавказе. Отнесение его к давнему фонду осетинских имен подтверждается мужским именем у хевсуров Багатер, которое могло быть позаимствовано только от осетин.
Впоследствии к анализу надписи обратился В. Абаев, привлекая консультации профессора С. Каухчишвили по вопросам палеографии. Исследователь, основываясь и на собственных наблюдениях, признал надежными аргументы В. Миллера для атрибуции памятника как осетинского и христианского. Исследователь принял и указанные Миллером ошибочные пропуски отдельных букв в именах, хотя не исключил и проявление здесь некоторых фонетических явлений.
Со своей стороны он отметил и другие важные графико-фонетические черты Зеленчукской надписи, а также представленных в ней лексических форм аланского языка. Считая для слова "святой" предпочтительнее греческий источник, В. И. Абаев также оставлял его без окончательного разбора. Далее ученый предложил несколько исправить расположения имен и отчеств в соответствии с порядком, свойственным осетинскому языку, и уточнил наличие и форму некоторых имен, а также чтение окончания надписи.
По мнению ученого, плита была установлена в коллективной фамильной усыпальнице потомком погребенных. Параллели с погребением усматривались в данных археологии. В целом исследователь прочитал надпись следующим образом, объективно сохраняя, как и В. Ф. Миллер, указания на сомнительные части: "Иисус Христос Святой (?) Николай Сахира сын Х…р Х…ра сын Бакатар Бакатара сын Анбалан Анбалана сын Лаг – их памятник". Датировать памятник В. И. Абаев предпочел по предложенному к тому времени решению Г. Ф. Турчанинова – 941 г., или Х в. Однако данная датировка впоследствии не выдержала научной критики.
Сам Г. Ф. Турчанинов признавал в начале надписи наличие греческого обращения "Иисус Христос, святой Николай". Основную часть надписи он пытался представить как составленную на смешанном, иронско-дигорском (ясском) языке, якобы отражавшем начало нового этапа в развитии аланского. Ученый первоначально утверждал и влияние на надпись со стороны кабардинского (черкесского) языка. От последнего утверждения автор впоследствии закономерно отказался.
В целом Г. Ф. Турчанинов предложил следующую трактовку "осетиноязычного текста": "Доблестных осетин скорбная могила: Истура сын Бакатар, Бакатара сын Анбалан, Анбалана сын Лаг, этих (их) памятник есть. 941". Хотя прежде всего трактовка начала и окончания чтения не была принята другими специалистами, некоторые наблюдения ученого в плане определения греческих лигатур, нового имени и др. оказались весьма полезными для продолжившихся исследований.
Свою попытку трактовать надпись "в стурдигорско-черноярском произношении" предпринял Б. А. Алборов: "Иисус Христос Осский Никола Сахира сын Хо/Ко Бситера сын Багатар Багатая сын Анбал Анабалана сын Юноши памятник 1063". В понимании автора такой текст означал, что памятник был поставлен асам Николаю, Хо, Багатару и Анбалу. Трактовка Б. А. Алборова была принята Т. З. Козыревой, уточнявшей происхождение имен как византийско-славянское, тюркско-монгольское, арабское и кабардинское. Но даже краткий анализ его трактовки со стороны Л. Згусты позволяет считать ее неприемлемой.
Объяснить только невыясненное предшественниками происхождение слова "Сахир" предпринял Л. И. Лавров, рассматривавший в целом Зеленчукскую надпись как надпись XI в., исполненную на аланском языке. Учитывая наличие вводных частей на средневековых эпитафиях, автор предложил интерпретировать слово как отдельно заимствованное аланами арабское "сахиб" – "владелец", "обладатель", встречавшееся в вводных частях мусульманских эпитафий. Однако рисунки надписи и христианский характер эпитафии надежно препятствуют такой трактовке. Другая трактовка имени, основывающаяся на осетинских материалах, но, в конечном итоге, приводящая к заимствованиям из арабского или персидского языков, была недавно предложена Ю. А. Дзиццойты. Еще одно решение было предложено автором данной статьи.
А. Х. Бязыров, используя и данные по осетинским надгробным памятникам, признавал наиболее надежным чтение В. И. Абаева. Правильным чтением окончания надписи исследователь посчитал один из вариантов В. Ф. Миллера, но с поправкой на наличие в нем личного имени. Надпись трактовалась как эпитафия над могилой одного человека. В ней перечислялись его предки. Причем А. Х. Бязыров, отдельно оговоривший в окончании основной части надписи значение "памятник", при составлении общего перевода дал значение "могила", соответствующее данным дигорского диалекта. Впоследствии такое значение было приведено Дж. Ченгом, С. Р. Тохтасьевым и Т. Т. Камболовым.
Свою попытку трактовки содержания надписи как эпитафии для одного погребенного с перечислением его предков предпринял Г. З. Чеджемов. В общих чертах попытка по результату близка к решению А. Х. Бязырова. Но у Г. З. Чеджемова она основывается на произвольных утверждениях и палеографически недопустима. В целом основная часть надписи представлена следующим образом: "Сахира сын Хорс, Хорса сын Пакатар, Пакатара сын Анбалан, Анбалана сына Лакана памятник".
Подробно Зеленчукская надпись была проанализирована Л. Згустой, привлекавшим в ходе исследования наблюдения и предложения своих зарубежных коллег (Р. Бильмайер, Й. Гипперт, С. Гипперт-Фриц и др.) С рукописью работы был ознакомлен В. И. Абаев. Одновременно Л. Згуста проанализировал и аргументированно отверг появившиеся к тому времени некоторые попытки "прочтения" надписи на других северокавказских языках. Исследователь признал наличие в начале надписи указанного греческого обращения, а в окончании предположил наличие еще одной греческой литургической формулы. Основная часть надписи подтверждала свое аланское происхождение. Л. Згуста полагал, что в надписи перечислены четыре погребенных человека, которые могли происходить от одного рода. В целом ученый посчитал наиболее приемлемым прочтением следующее: "Иисус Христос, святой Николай. Сахира сын Ховс, Устура сын Бакатар, Бакатара сын Амбалан, Амбалана сын Лаг: их памятник. Бог побеждает".
Часть строк надписи была отдельно проанализирована А. Алеманем, высказавшим и критические, но спорные замечания в отношении работы Л. Згусты. В отличие от своих предшественников, ученый предложил усматривать в избранных им строках не имена, а титулы: "[X]… Багaтар, сын Багaтара; Амбалан, сын Амбалана; памятник Лагуана (или юноши)". Однако основания для такой интерпретации не представляются убедительными.
Еще одна попытка прочтения Зеленчукской надписи была предпринята Т. Т. Камболовым. Автор критически проанализировал и разработки своих предшественников. В основной части надписи исследователь принимает за основу прочтение В. И. Абаева, но предлагает некоторые изменения в окончании за счет данных говоров дигорского диалекта. В целом основная часть надписи читается Т. Т. Камболовым следующим образом: "Сахира сын Хорс, Хорса сын Багатар, Багатара сын Анбалан, Анбалана сын Лаг – их могилы". Наконец, краткие и аргументированные наблюдения были приведены Ю. А. Дзиццойты, в том числе в отношении исследования Т. Т. Камболова.
В конечном итоге общими усилиями специалистов, несмотря на сохраняющиеся некоторые трудности, надежно установлено, что Зеленчукская надпись была выполнена греческим письмом, в основном поздним унциальным, частью – минускулом, с использованием элементов скорописи, лигатур, а также типичных византийских сокращений. Палеографические особенности надписи позволили датировать ее XI–XII вв. В языковом плане надпись является двуязычной. Она составлена на греческом и аланском языках. Надпись представляет собой христианскую эпитафию, имеющую соответствующую структуру, и включается в круг известных памятников христианской эпиграфики, в том числе близких хронологически и территориально.
Следует уточниться с представленным в некоторых публикациях аргументом о "дигорском характере" Зеленчукской надписи. Он говорит не о том, что аланская часть выполнена на дигорском диалекте осетинского языка или на осетинском. Она выполнена на средневековом аланском языке. Дигорский диалект осетинского языка сохранил более древние иранские черты аланского, поэтому и оказывается близок к языку надписи.
Доказанное учеными составление основной части надписи на аланском языке, прямым наследником которого является современный осетинский, признается ведущими лингвистами международного научного сообщества. Данное обоснованное решение лингвистов принимается не меньшим кругом представителей иных гуманитарных дисциплин. Таким образом, на сегодняшний день единственным научным прочтением Зеленчукской надписи является ее "алано-осетинский вариант", основание которого было определено трудами В. Ф. Миллера и В. И. Абаева.
Вместе с тем с некоторого времени в околонаучной среде, строго разделенной по этническому признаку, получили хождения претензии на "прочтение" надписи на основе иных языков. Поставщиками таких претензий стали, в том числе, лица, носящие научные звания, но преследующие ненаучные цели, в полном соответствии с отмеченным этническим разделением. Они "читали" надпись на "кабардинском (адыгском) языке" (А. Ж. Кафоев), на диалекте балкарцев Черекского (Малкарского) ущелья (М. Кудаев, А. Г. Алишев), на черекском диалекте балкаро-карачаевского языка (М. Ч. Джуртубаев), на неком тюркском языке, с которым связывается современный балкарский язык (И. М. Мизиев), "на чистом тюркском языке", который "наиболее близок к половецкому, мишарскому (тат. диалект) и ногайскому языкам" (Ш. Ф. Фаттахов), на "нахском языке" (Я. С. Вагапов), на "современных нахских языках" (Л. М. Ильясов), на чеченском языке (Х. А. Хизриев), на ингушском языке (Н. Д. Кодзоев), на "абхазо-абазинском языке", "языке Абаза" (Т. А. Муртазов).
Не сообразуясь с этапами научного исследования эпиграфических памятников и их содержанием, а потому, будучи не в состоянии опровергнуть научную составляющую доказательств алано-осетинского характера основной части надписи, они нередко опускались до грубых выпадов против ученых и фальсификации содержания их научных разработок или данных осетинского языкознания. Для своих же "переводов" прибегают к созданию или использованию искаженных изображений надписи или ее частей, к приписыванию одним и тем же буквам передачу разных звуков, а одним и тем же звукам – передачи разными буквами и их сочетаниями, выдумывают наличие неких изображений на памятнике, ребусного письма, "буквенно-ребусного письма", "объединенных родовых тамг" и слов-тамг, отдельных букв кириллицы, русского письма или кириллицы в целом, игнорируют или искажают данные исторического развития языков, их фонетики. Научный анализ они подменяют субъективными рассуждениями или утверждениями по вопросам истории, христианства, археологии, письменности и т. д. В конечном итоге ими создаются "переводы", структура и содержание которых не имеет ничего общего с действительным научным фондом эпиграфики. Часть таких "переводов" уже была проанализирована специалистами, что позволило определять их как "любительские упражнения" и относить к категории "научных анекдотов".