Сказители неизменно называют Дзерассу красавицей (Дзерассæ-рæсугъд), подтверждая это весьма поэтичным описанием ее внешности: она сияет, как солнце (хурау æрттивы), у нее золотые волосы (сызгъæрин хилтæ) и черные брови (сау æрфгуытæ), она белолицая (урсцъар цæсгом), ее улыбка нежна, как вечерний свет заходящего солнца (худæн былтæ хур бон изæрау), ее взгляд, словно сияние луны (йæ фæкаст – мæйрухс), она стройна, у нее "лебединая" шея (йæ конд – хъазхъуыр).
Красота не единственное достоинство Дзерассы. Обладая способностью к превращениям, в образе голубки она проникла в сад Бурафарныга и похитила плоды чудесной яблони нартов. Но однажды нартовские близнецы Ахсар и Ахсартаг, охранявшие яблоню, ранили ночную похитительницу. По ее кровавому следу братья вышли к берегу моря. Ахсартаг спустился в подводное царство Донбеттыра, исцелил Дзерассу и стал ее мужем. После возвращения Ахсартага и Дзерассы на морской берег между Ахсаром и Ахсартагом возник конфликт, приведший к гибели обоих братьев. У Дзерассы от Ахсартага родились близнецы Уырызмаг и Хамыц, которые положили начало сильнейшему нартовскому роду Ахсартагката. Такова в самых общих чертах фабула сказания о Дзерассе. Анализу данного сказания посвящено немало прекрасных страниц в книгах В. Абаева, Л. Чибирова, А. Туаллагова и В. Цагараева, поэтому мы выделим лишь некоторые аспекты, требующие дальнейшего изучения.
Для похищения яблок из нартовского сада Дзерасса оборачивается золотой голубкой (или же оленем). Однако в некоторых вариантах она превращается в лисицу. Недавние исследования Клауса Майлана показали, что в архаичных мифологиях лиса является священным животным Великой Богини-матери, подательницы плодородия во всех его проявлениях. Черты такой богини прослеживаются в образе Дзерассы, но еще более отчетливо – в образе ее матери, появляющейся в некоторых текстах под именем Уазыхъхъ. В рассматриваемом сказании внимание привлекает специфическая связь лисы и водной стихии. Отметим некоторые близкие соответствия из мифологии североевропейских народов, в которой также прослеживается связь лисицы и Морской девы.
В датской сказке только лиса знает дорогу к Морской деве и показывает ее герою, а в шведской – Морская дева сама превращается в лисицу. Особенно интересна лапландская сказка, в которой два брата, преследуя лису, вышли на берег моря. Вместо лисы они встретили здесь все ту же Морскую деву, и, вероятнее всего, речь первоначально шла о превращении лисы в Морскую деву. Лапландская сказка обнаруживает и другие соответствия с нартовским сказанием. Так, например, в обоих случаях отмечается особая сила, заключенная в волосах морской обитательницы. Для того чтобы подняться со дна морского на берег, Дзерасса совершает какую-то магическую манипуляцию: "Потянула она свой волос в тот час, когда исполняется просимое (айвæзта йæ сæры хил курдиат сахаты), и оба они, Ахсартаг и Дзерасса, превратились в больших перламутровых рыб и устремились со дна морского на поверхность". В лапландской сказке один из братьев также спускается в морские глубины, и, чтобы юноша не захлебнулся, перед погружением в море Морская дева велит ему уткнуться лицом в ее волосы.
Лиса, образ которой принимает Дзерасса, наделяется эпитетами хины "хитрая" и цæллаг. Действительно, лисица – существо весьма проворное, сообразительное и хитрое. Все эти незаменимые свойства много раз помогают нашей красавице провести сторожей и вдоволь отведать дивных яблок в саду Бурафарныга (благо нартовские яблоки продукт не только волшебный, но и вполне диетический). Относительно термина цæллаг полной ясности нет. Его переводят и как "плескливая", и как "пирующая", и как "хитрая".
В Сослановском цикле имеется сказание, которое в основных чертах повторяет сюжет о Дзерассе и волшебной яблоне. "Сестра семи братьев" (авд æфсымæры хо) превратилась в куницу и проникла в селение нартов. Сослан стал преследовать ее и выстрелом из лука нанес тяжелую рану. Затем он явился в дом семи братьев и исцелил девушку, приложив к ее ране оторванный стрелой кусочек куньей шкуры. Благодарные братья отдали сестру в жены Сослану. Здесь героиня превращается не в лису, а в куницу. В нартовском эпосе эта замена не единичная и не случайная, поскольку встречается и в других фольклорных традициях. Так, по славянским народным представлениям, лисица – животное, родственное куньим и другим пушным зверям, поэтому в фольклорных текстах прослеживается взаимозаменяемость лисы и куницы. Не связано ли осетинское сæлавыр "куница" с загадочным животным салаврика (sālāvriká) из ведийской мифологии? Считается, что салаврика обозначает оборотня или какого-то хищного зверя из семейства Canidae, к которому относится и лиса.
Оказавшись у донбеттыров, Ахсартаг исцеляет раненую Дзерассу при помощи чудесных нартовских яблок. Отметим особо, что действие происходит в морских глубинах, а эти яблоки – красного цвета (сырхфарс фæткъуытæ, уд ирвæзынгæнæг). В другом сказании упавшее в море яблоко указывает Уырызмагу путь к донбеттырам. Подводный мир в эпосе несет в себе явные признаки мира иного, потустороннего, поэтому можно предположить, что мотив "яблока в море" связан с известным элементом осетинского поминального обряда: под стол с приготовленными для посвящения покойному едой и напитками ставят наполненное пивом ведро, в которое бросают красное яблоко. Можно сказать, что яблоко в емкости с пивом представляет собой зримую модель нартовского мотива. И коль скоро нартовские яблоки спасают Дзерассу от смерти, возможно, в поминальном обряде красное яблоко также связано с представлениями о воскрешении и бессмертии.
Вернувшись из подводного царства, Ахсартаг и Дзерасса находят на морском берегу шалаш Ахсара. Дзерасса остается в шалаше, Ахсартаг же отправляется на поиски брата. В это время возвращается Ахсар, которого Дзерасса принимает за своего мужа (ведь они близнецы, ничем не отличающиеся друг от друга). Поняв, что перед ним жена его брата, Ахсар отстраняется от Дзерассы. В ряде вариантов эпизод ночлега в шалаше дополнен интересной деталью: приготовив постель, Ахсар кладет между собой и Дзерассой меч. Насколько нам известно, Т. Гуриев первым обратил внимание на эту деталь и сопоставил ее с аналогичным мотивом в германо-скандинавской мифологии, где Сигурд добывает невесту (Брюнхильду) для своего побратима Гуннара, с которым они очень похожи. Сигурд выдает себя за Гуннара и проводит с его невестой три ночи, но всякий раз кладет меч между собой и Брюнхильдой.
Выявив эту аналогию, Т. Гуриев наметил перспективное направление исследований. Немногим позднее в статье Йоста Гипперта разделяющий меч Ахсара был определен как один из вариантов широко распространенного в средневековой европейской литературе мотива о "символе непорочности" (symbolum castitatis), т. е. о лежащем в постели между мужчиной и женщиной предмете, чаще всего, обнаженном мече, символизирующем непорочность или верность. Помимо указанного соответствия из германо-скандинавского эпоса, данный мотив ярко представлен в рыцарских романах. Сравнение последних с нартовским сказанием может выявить много интересного, пока же выскажем некоторые предварительные замечания.
Мотив "символа непорочности" занимает важное место в известном рыцарском романе "Ами и Амиль". Два доблестных рыцаря, Ами и Амиль, находятся на службе у императора Карла Великого. Внешне друзья настолько похожи друг на друга, что их невозможно отличить. Амиль совершает серьезный проступок, вступив в связь с принцессой Белиссантой, о чем вскоре предатель Ардре доносит императору. Чтобы оправдать себя, Амиль должен сразиться с доносчиком в так называемом поединке Божьего суда. Амиль опасается, что потерпит поражение (сознание древних не допускало мысли о победе виновного в подобных поединках), однако на помощь ему приходит Ами. Он вступает в схватку вместо своего друга-близнеца, Амиль же в это время вынужден выдавать себя за Ами и делить ложе с его женой Лубией. Но каждую ночь Амиль кладет между собой и Лубией обнаженный меч, оправдываясь необходимостью воздержания, будто бы предписанного ему врачом. Более того, он предупреждает ее о смертельной опасности: она будет убита мечом, как только попытается нарушить эту границу.
Кроме "символа непорочности", можно отметить и другие совпадающие детали. Дзерасса возмущена тем, что "муж" кладет между ними обнаженный меч. Казалось бы, все могло завершиться благополучно, если бы Ахсар просто объяснил Дзерассе, кто он такой. Но вплоть до возвращения брата Ахсар не проронил ни слова. Очевидно, архаичная мифологическая схема, которой следует сказитель, исключала возможность такого объяснения и требовала, чтобы Ахсар не раскрывал себя, оставляя Дзерассу в опасном заблуждении. Надо полагать, этому имелось какое-то объяснение, но текст сказания его не сохраняет, отчего вся ситуация кажется абсолютно нелогичной. С Амилем и Лубией происходит нечто похожее: Лубия изумлена и гневно требует объяснений от "мужа", положившего между ними меч. Амиль, так же как и Ахсар, не раскрывает себя, но его поведение оправданно, поскольку он сознательно заменяет своего друга.
Как уже отмечалось, Амиль может доказать, что не вступал в связь с Белиссантой, только сразившись в поединке Божьего суда со своим обвинителем. Несмотря на то что разделяющий меч должен быть неоспоримым доказательством непорочно проведенной ночи, трагическая развязка неизбежна почти во всех вариантах осетинского сказания, и здесь также присутствует мотив Божьего суда. Чтобы развеять возникшие у брата подозрения, Ахсар пускает в небо стрелу с такой молитвой: "Если виновен я в том, в чем ты меня подозреваешь, пусть стрела эта двумя уйдет в небо, вернется обратно одной и поразит меня в голову. Если же душа моя чиста, то пусть уйдет вверх одна стрела, а вернутся обратно две и поразят наши головы". Перед нами акт Божьего суда, совершаемого с той же целью, что и в рыцарском романе: доказать или опровергнуть нарушение запрета, касающегося отношений с женщиной.
Мотив "символа непорочности" встречается в знаменитом рыцарском романе о Тристане и Изольде, причем здесь имеется еще одно интересное совпадение: меч разделяет Тристана и Изольду, когда они спят в шалаше, точно так же как в шалаше находятся разделенные мечом Ахсар и Дзерасса.
Уже в XIX в. исследователи (Генрих Грайн и др.) высказывали мнение о том, что в основе рыцарского романа об Ами и Амиле лежит древняя легенда, вероятно, "восточного происхождения". Стало быть, для объяснения всех этих аналогий нельзя исключать возможность заимствования, но каким образом и в каком направлении оно проходило, еще предстоит выяснить.
Образ нартовской Дзерассы вдохновляет и пламенных "лириков", и строгих "физиков". Ей посвящены картины осетинских художников М. Туганова, А. Дзанаева, Ш. Бедоева и др. А на карте далекой Венеры наряду с землей Афродиты и плато Лакшми появилась равнина Дзерассы (Dzerassa Planitia), получившая такое название благодаря известному конструктору космических аппаратов Р. Комаеву. В Осетии Дзерасса – одно из самых распространенных женских имен, и его современные носительницы, на удивление, так же прекрасны, как нартовская героиня. Может, есть в этом имени что-то волшебное?