Приятный ужин с последствиями

14 октября 1959 года в зале Дома Советов, где нынче заседает Северо-Осетинский парламент, состоялась встреча молодежи республики с писателями, прибывшими из всех концов СССР в Орджоникидзе на юбилейные торжества. Стихи о Коста звучали в авторском исполнении на многих языках народов нашей необъятной страны. По окончании вечера мы с Владимиром Царукаевым попросили одного из участников встречи – Расула Гамзатова – дать интервью газете "Рёстдзинад".

– Ребята, – сказал поэт, – я готов отдать вам столько времени, сколько захотите. – После секундной паузы громко засмеялся и добавил:

– Хотя – нет. Нам надо успеть на банкет.

Момент нашей встречи запечатлел фотокорреспондент "Молодого коммуниста" А. Бернацкий и опубликовал снимок в номере газеты от 18 октября. С удовольствием передаю его "СО" с другой фотографией, на которой – Гамзатов и я спустя сорок лет после той встречи. А тогда, во время нашей беседы с Расулом, Царукаев шепнул мне на ухо на осетинском: "Нёхёдёг ёй ахонём…Мё дзыпп амоны". ("Давай сами пригласим его… Мой карман позволяет"). Мы были удивлены, когда Гамзатов официальному пиршеству на даче обкома КПСС и Совмина СОАССР предпочел журналистский скромный стол. За ужином мы много говорили о Коста. Расул сказал, что горцы благодарны поэту за его стихи, близкие и понятные им.

– Дагестанцы считают Хетагурова своим человеком, – подчеркнул поэт. – Его произведения издаются на всех языках республики. К нескольким из них композитор Гасанов написал музыку. Наши поэты посвящают ему стихи, в том числе и я. Если хотите, приведу кусочек из текста песни о Коста, написанного народным поэтом Дагестана Абуталибом Гафуровым. И продекламировал. После небольшой паузы добавил:

– Я плохо читаю стихи… даже свои…

Но он слукавил: и Абуталиба Гафурова прочитал великолепно, и собственные творения всегда доводил до слушателя как красивую, задушевную песню. Позже я узнал из его книги "Мой Дагестан", которую он подарил мне, что на сходке родного аула ребенком читал стихи с большой энергией, громко, выделяя некоторые понравившиеся ему слова и звуки. Отец – известный поэт Гамзат Цадаса, как отметил Расул, нередко поправлял его:

– Разве слово похоже на орех, чтобы его грызть и дробить зубами? Или разве слово похоже на чеснок, чтобы его толочь в каменной ступе каменным пестиком? Или разве слово – это сухая, каменистая земля, которую нужно пахать, что есть силы, налегая на соху? Произноси слова легко, без натуги, чтобы зубы твои не лязгали и не стучали.

После замечания и совета отца читал стихи еще чаще, но уже старался пропускать через сердце каждое слово, правильно расставляя акценты…

Месяца через два после нашего знакомства с Расулом Гамзатовичем по заданию редакции я был в командировке в Махачкале и встретился с ним.

– Тот наш приятный ужин имел свои последствия. Мне досталось от Билара Емазаевича за то, что я не пришел на торжественный прием, – сказал Гамзатов. – Но я вину перекинул на вас. Назвал даже ваши имена. Но это же не предательство! Он тоже смирился, сказал, что вы хорошие ребята.

В тот период Б. Е. Кабалоев работал секретарем обкома КПСС по идеологии. Он по-доброму относился к журналистам, часто посещал редакции газет, радиокомитет. Дружил со многими писателями из соседних республик. Недели через две после хетагуровского юбилея кабардинские писатели пригласили его на встречу литераторов Северного Кавказа и московских переводчиков, где обговаривались вопросы переводческой деятельности. После заседания за разносольным столом тамадой был Билар Емазаевич.

– Представляешь, – рассказывал Гамзатов, – после третьего тоста Кабалоев "оштрафовал" меня за то, что я не пришел на торжественный банкет в день рождения Коста! "Штрафной" от Билара Емазаевича – это награда.

Расул: "Карджин на столе – счастье семьи"

Летом 1964 года я был старшим редактором книжного издательства "Ир". В один день, ближе к вечеру, принес к главному редактору Умару Богазову отредактированную авторскую рукопись. Только начался разговор о ней, как в кабинет вошли Максим Цагараев и Расул Гамзатов. Появление дагестанского гостя нас обрадовало сильно.

– Гость на пороге – счастье в доме! – с этими словами Расул обнялся сначала с Умаром Абадиевичем, потом со мной.

Где Гамзатов – там веселье, радость, необыкновенное тепло. Говорили о жизни, литературе, дружбе, сотрудничестве литераторов двух республик. Дагестанский гость рассказал сочиненные им же два анекдота о своем кабардинском коллеге и друге Алиме Кешокове. Когда я сказал ему, что Алим окончил наш пединститут, он с серьезным видом произнес:

– Вот, оказывается, откуда у него такой неуемный талант! Значит, Алима вскормила осетинская земля… земля Коста!

Через несколько лет после этого разговора я обнаружил в архиве интересные материалы о выпускнике пединститута 1935-го А. Кешокове, рекомендованном в аспирантуру. Позже Расул рассказывал мне, что его кабардинский кунак заинтересовался этими бумагами и забрал их себе. Об этом мне говорил и сам Алим Пшемахович, когда мы познакомились ближе.

В какой-то момент Богазов перешел на бытовые темы. Максим и наш уважаемый гость поддержали его.

– Расул, ты когда-нибудь ел осетинский чурек? – спросил внезапно Умар.

– Слышал о нем, но никогда не отведывал, – ответил Расул.

– Он особенно вкусен с осетинской аракой, – вставил Цагараев.

– В таком случае вечером приглашаю домой, – сказал я...

Многие писатели и журналисты не раз бывали в нашем доме. Их больше всего привлекал кукурузный чурек, в приготовлении которого моя мать Маса была настоящей искусницей. Во время войны она работала поваром полеводческой бригады, пекла чурек, который аппетитно кушали едва стоявшие на ногах женщины, старики, подростки – эти героические тыловики. Моя мать крепко помнила об этом и ее отношение к чуреку навсегда осталось святым.

Цагараев, Богазов, Муртазов, Гамзатов вместе со мной пришли в мой родительский дом. Там был и наш сосед, старейшина улицы, златоуст Гаги Томаев. Он и мои родители тепло встретили гостей. Б. Муртазов отдал моей матери большой пакет – гостинцы от Расула. На следующий день Маса с гордостью угощала соседских женщин и детишек сладостями "от Гамзатова". А ужин выдался на славу. Три пирога, три чурека, три ребра, крепкая арака. Тамада Гаги до этого в нашем доме познакомился с писателями Цагараевым, Богазовым, Муртазовым, братьями Царукаевыми, которые и назвали его златоустом. Он поздоровался с гостями, с особенно крепким рукопожатием – с Гамзатовым. И третий тост произнес за него. К этому моменту дагестанский гость раньше других яств отведал чурек.

– Чурек. Отменно! – восхитился он. – А на осетинском как?

– Кёрдзын, – сказал Гаги.

– Карджин, – повторил Гамзатов. – Карджин на столе – счастье в доме.

Гаги, четко соблюдавший этикет осетинского стола, в положенный момент преподнес Гамзатову почетный бокал. Тот, стоя, как по команде смирно, поблагодарил тамаду. Сказал, что он напоминает ему отца и внешне, и внутренне. Настоящий ашуг! Если бы он писал стихи, не было бы равных им. После этого тепло поблагодарил моих родителей, пожелал счастья нашей семье. Расул с радостью говорил о сходстве многих обычаев и традиций северокавказских народов, которые, как он выразился, играют никак не меньшую роль в поддержании дружеских отношений в нашем многонациональном крае, чем разные партийные постановления, лозунги, плакаты и девизы.

В это время вернулся с работы мой младший брат Юрий, капитан милиции, старший оперуполномоченный ОБХСС. Гости встали, Максим Николаевич, приветствуя Юрия, радостно произнес:

– Как всегда, с иголочки…

Расул Гамзатович сделал вид, будто копается во внутреннем кармане пиджака, и спросил:

– Товарищ капитан, вам предъявить паспорт?

– В Осетии не найдется человека, который не знает вас, – ответил Юрий. – Хотите, я вам докажу? – И прочитал один его стих.

Местные гости были на седьмом небе от того, что простой осетинский милиционер без единой запинки рассказал стих их дагестанского коллеги. Я знал, что Юрий читает много: произведения русских классиков, советских прозаиков, поэтов… Меня удивило, что он быстро отошел от стола. Но вмиг вернулся с книгой Гамзатова "Избранная лирика". Попросил автора сделать дарственную надпись. Расул улыбнулся, посмотрел на Юрия и спросил:

– А можно словами Маяковского: "Моя милиция меня бережет"? И, в самом деле, написал: "В лице капитана Юрия Магометова моя милиция меня бережет". У Юрия были и другие издания Гамзатова: "Год моего рождения", "Горянка", "Две вершины", "Колесо жизни", "Разговор с отцом". Много лет назад подарил их нашим односельчанам – дур-дурцам – через сельскую и школьную библиотеки. В довесок отдал им еще "Войну и мир" Л. Н. Толстого в двух томах, которые капитан милиции "украл" у меня.

В тот летний, уютный вечер Расул получил огромное удовольствие от теплого общения с Гаги и моими родителями, о чем он говорил много раз.

О Пифагоре и моральном кодексе строителя коммунизма

Человек, хоть два-три раза общавшийся с Гамзатовым, непременно замечал, что он был настоящим мыслителем, обладавшим огромным багажом знаний во многих областях культуры, искусства. В танцах уступал разве что только профессионалам. Хорошо разбирался в музыке. Мог исполнять на пианино некоторые произведения советских композиторов. Глубоко знал русских классиков, даже в деталях. Например, при одной из наших встреч долго рассказывал об отношениях двух гениев – Тургенева и Толстого. О том, что молодой Толстой много времени проводил в светских развлечениях, кутежах, азартных играх, тратя немалые деньги. В это же самое время он серьезно занимался литературой, вел дневник, многие страницы из которого использовал в своих произведениях.

Расул Гамзатович мог приводить перлы древнегреческих философов, очень увлекался творчеством Пифагора, древнегреческого философа и математика. Помню, как однажды в своем рабочем кабинете он вынул из ящика письменного стола толстую тетрадь и отыскал нужную страницу.

– Послушай, – обратился ко мне, – завет Пифагора: "Всеми силами и старанием следует избегать и отсекать огнем, железом и всеми другими средствами от тела – болезнь, от души – невежество, от желудка – излишество, от города – смуту, от дома – разногласие, от всего в целом – неумеренность". Немного помолчал и добавил:

– Разве это не моральный кодекс строителя коммунизма, который мы пропагандируем всеми фибрами души?! Было бы здорово, если бы каждый сущий на земле сделал это своим девизом! Мне очень нравятся также слова Пифагора: "Воздух и огонь, земля и вода суть необходимые стихии твоей жизни: верный друг не менее оных тебе нужен".

Расул листал дальше тетрадь, сказав, что коллекционирует афоризмы. Прочитал из них несколько, затем пригласил в кабинет секретаря-машинистку и попросил ее быстро перепечатать их. Я понял, что он хочет сделать мне подарок… Не так давно, роясь дома в своих бумагах, я обнаружил три страницы афоризмов, полученные от Гамзатова. В конце третьей страницы прочитал его собственные слова: "Я не хочу навевать скуку – я хочу приносить радость".

Гамзатов был талантливым сочинителем анекдотов. Вот один из них. Когда Брежнев освободил от работы Председателя Президиума Верховного Совета СССР Подгорного, то будто бы поэт, хорошо знавший последнего, спросил его о том, за что его сняли, и получил ответ: "За небрежность"…

Как Расул Гамзатович стал моим оппонентом

В начале декабря 1973 года я представил свою кандидатскую диссертацию в Дагестанский госуниверситет. Его ректор доктор исторических наук, профессор А. А. Абилов, узнав, что я из СОГУ, сказал:

– Мы хорошо помним, что наш вуз вышел из лона Северо-Осетинского пединститута. Плох тот человек, который забывает очаг, где его колыбель. Нынче у нас трудятся несколько выпускников вашего пединститута.

По поручению ректора секретарь ученого совета передал мою работу на кафедру истории КПСС. Однако время шло, но оттуда не приходило никаких вестей, и я вынужден был позвонить Гамзатову. Он попросил Абилова ускорить защиту моей работы. Вскоре меня пригласили на заседание кафедры, на котором с одним из экспертов наш спор получился слишком острым. Он никак не соглашался с моим тезисом о том, что К. Хетагуров одинаково талантливо писал на родном и русском языках. Сотрудники кафедры, защищая честь мундира, решили провести повторное обсуждение диссертации.

Из университета я пошел в Союз писателей Дагестана, к Гамзатову. После братских приветствий он тепло говорил о своих осетинских коллегах, поинтересовался здоровьем моих родителей. И только потом перешел ко мне: как дела? что нового? что с диссертацией? Я рассказал ему о причине решения кафедры истории КПСС ДГУ. Назвал фамилию оппонента. Расул попросил секретаря соединить его по телефону с тем самым рецензентом.

– Салам алейкум… Вас беспокоит Гамзатов, Расул … Мне кажется, зря придираетесь к диссертанту Магометову. Работу я не читал, поэтому не могу полностью судить о ней. Но что касается Хетагурова, то он прекрасно писал на русском. В этом убедитесь, если почитаете его поэму "Фатима", стихи "Перед судом", посвященные русским классикам Некрасову, Грибоедову и целому ряду других авторов. Еще скажу, что Коста редактировал в Ставрополе крупную русскую газету.

Затем, как говорят, с толком и расстановкой прочитал первую строфу Коста о Лермонтове. Разговор закончил так:

– Хетагуров одинаково талантливо сочинял на осетинском и русском языках. Считайте меня по этому аспекту оппонентом Ахурбека Алихановича.

После этого на кафедре истории КПСС ДГУ уже объективно оценили мой научный труд, а на заседании совета в апреле 1974 года я защитил ее при одном "против" и одном воздержавшемся. В день присвоения мне ученой степени кандидата исторических наук Гамзатов находился далеко от своей республики, но тем не менее поздравил меня телеграммой одним из первых.

В октябре 1984 года в Институте истории КПСС при ЦК КП Грузии я защитил докторскую диссертации. Об этом Расул Гамзатович узнал загодя. Как-то получаю от него записку:

"Дорогой Ахурбек, сын уважаемых Алихана и Маса! Раньше всего ты передай мои искренние приветы им. Маса скажи, что до сих пор ощущаю вкус ее карджина. А тосты Алихана, которые я услышал в тот прекрасный летний вечер, и сегодня ласкают мой слух.

Теперь о деле. На днях я зашел в редакцию журнала к Бутаеву, Магомеду Джалалуддиновичу. На его письменном столе увидел твой докторский "кирпич". Узнал, что он твой оппонент. Конечно, сразу спросил его мнение. Он вместо ответа показал большой палец правой руки. Но у него есть и замечания. Магомед пообещал выслать тебе текст своего выступления на защите. Не переживай, он классный мужчина, настоящий джигит. Думаю, его поддержка для тебя – великое благо. Бутаева хорошо знает и ВАК.

Я узнал также, что ты будешь защищаться в Тбилиси. Близко знаком с директором того института Деви Георгиевичем Стуруа. Он тоже классный человек. Если ты захочешь, то могу замолвить слово за тебя. Как только дашь добро, я позвоню ему. Это письмецо посылаю через Сергея Марзоева. Он отдыхал несколько дней на Каспии. Встречались почти каждый день. Иногда даже дважды. Много тостов произнесли за благополучие Осетии и Дагестана. Переправляю также тебе несколько бутылок хорошего коньяка, нашего, дагестанского. Я думаю, ты знаешь, что делать с ним. Если нет, то Сережа подскажет тебе. Твой Расул".

Что касалось предстоящей защиты докторской в грузинском институте, то я сказал Расулу Гамзатовичу, что не требуется его "вмешательство".

Радовался каждой весточке о родном Дагестане

Расулу Гамзатовичу я не раз давал материалы касательно его малой родины, которые находил в архивах и других источниках. Работая над книгой "Разгром немцев под Владикавказом", мне удалось собрать немало информации о его земляках – защитниках Кавказа. Весьма интересные факты обнаружил об антифашистском митинге народов автономных республик, областей, казачества Северного Кавказа, состоявшемся 13 августа 1942 года в Орджоникидзе. От Дагестана там выступили народный поэт А. Гафуров, народная артистка республики Р. Гаджиева, депутат Верховного Совета ДАССР А. Даниялов. Копии их выступлений я отправил Гамзатову бандеролью. Он поблагодарил меня по телефону, сказал, что все очень интересно, но больше всех его согрел Гафуров, который на митинге прочитал свое стихотворение, содержавшее, в частности, такие строки:

Осел войной на нас пошел –

Двойной осел!

Двойной осел!

Он смерть найдет!..

Гафуров завершил свое выступление сурово:

– Бешеные собаки бросились огромными стаями к моей прекрасной Родине, к родным горам Кавказа. Но собакам – собачья смерть! Это каждый знает. И эту смерть собаки получат… Беру в свои старые, но еще крепкие руки винтовку. Теперь за меня будет говорить моя винтовка.

При встрече Расул еще раз поблагодарил меня за материалы о митинге, эмоционально говорил об участии народов Северного Кавказа в битвах против немецко-фашистских захватчиков не только здесь, но и на всех фронтах. В завершение сказал:

– А все ж-таки мой любимый, очень добрый старший Абуталиб зря обидел осла и собаку… Наверное, сгоряча…

Я в свою очередь был благодарен Расулу за то, что опубликовал в одной из республиканских газет выступления представителей Дагестана на упомянутом митинге. Он так же поступил и с моей статьей о некоторых воинах – представителях Дагестана, громивших врага под Владикавказом.

Жил делами общества

Наш соотечественник, крупный партийный и государственный деятель А. С. Дзасохов, как и многочисленные известные люди страны, называл Гамзатова деятелем планетарного масштаба. Заместитель председателя Верховного Совета Дагестанской АССР, депутат Верховного Совета СССР пяти созывов, член Президиума Верховного Совета СССР. Несколько десятилетий – делегат писательских съездов своей республики, РСФСР и СССР. Входил в Комитет по Ленинской и Государственной премиям СССР. Являлся членом Бюро солидарности писателей стран Азии и Африки, правления Советского комитета защиты мира, заместителем председателя Советского комитета солидарности с народами Азии и Африки.

Сотрудничество между двумя известными представителями Северного Кавказа началось, когда Дзасохов работал в ЦК ВЛКСМ и Комитете молодежных организаций СССР. В 1967–1986 годах он был первым секретарем Советского комитета защиты мира, заместителем председателя Советского комитета солидарности с народами Азии и Африки. В тот период дружба между Гамзатовым и Дзасоховым еще более укрепилась. По предложению Дзасохова поэт неоднократно входил в состав делегаций деятелей литературы, культуры и искусства СССР, а иногда и возглавлял их в азиатские и африканские государства. Встречался с первыми лицами многих стран как достойный представитель народной дипломатии.

Гамзатов не скрывал свое отрицательное отношение к деятелям литературы, культуры, искусства, науки, поливавшим грязью советскую власть. Не уставал говорить о том, что народы Северного Кавказа именно благодаря этой власти достигли неимоверно больших успехов в своем развитии.

Гамзатов тяжело переживал распад нашей единой, могучей державы. Тосковал по тому времени, когда представители многоязычной литературы СССР приезжали на встречи с народом в любые город, село, аул, станицу, кишлак, как к себе домой. Вспоминал литературные вечера в колхозах, на промышленных предприятиях, в учебных заведениях. В "Учительской газете писал: "… Одним махом перечеркнуты целые литературные поколения и возносятся лишь имена, которые когда-то были в опале или в забвении. К М. Горькому придрались: "Если враг не сдается, его уничтожают". Маяковского упрекают: "Ваше слово, товарищ маузер!" Шолохова стали поминать с пренебрежением, Фурманова и Фадеева – тоже"...

– Дай Бог здоровья Путину, президенту, за то, что вернул мелодию Гимна Советского Союза! Я слушаю ее с большим наслаждением. Да и слова "Россия – великая наша держава" вселяют надежду, – говорил Расул. – Очень люблю "Священную войну": "Вставай, страна огромная"…

Источником своего вдохновения считал родной очаг

Три лета по три недели с Гамзатовым одновременно отдыхали в санатории "Барвиха". Великий поэт в моменты наших прогулок по просторной сосновой роще становился простым горцем. Он много рассказывал об односельчанах, о старших, научивших его жить, вложивших в него любовь ко всему прекрасному, человеческим ценностям.

– В нашем и соседних аулах были седобородые старики в мохнатых папахах, не умевшие читать, писать, ни разу не державшие в руках оружие, – говорил Гамзатов. – Но по духу, широте мышления мне они казались генералами и профессорами. Я стараюсь создавать их образы. Многие мои герои наделены их чертами… Короче, истоки моего творчества вижу в родовом очаге. Творцу никак нельзя отрываться от родной земли подобно Ахиллу. Коста точно отметил: "Весь народ земля питает…" Мне кажется, что она по-особому питает писателя…

Во время одной из наших прогулок Расул долго говорил о том, что национальным республикам Северного Кавказа везло с руководителями. Вспомнил А. Д. Даниялова. Меня удивило то, что хорошо знал его жизнь и общественную деятельность. Рассказывал, как воспитанник детского дома и интерната горцев дорос до первого секретаря Дагестанского обкома партии.

– Даниялов был предан Дагестану, как Кубади Кулов – Осетии, – говорил поэт. – Хорошо знаю, какую настойчивость, какое упорство проявил Кулов, чтобы нартские сказания увидели свет. Даниялов тоже сделал очень много для выпуска большого количества произведений народного творчества нашей республики. А что скажешь о Кабалоеве! Целых двадцать лет руководил Осетией. Вместе со своим народом превратил республику в цветущий край. Только за дорогу в Закавказье через горную толщу он достоин памятника при жизни! Как описать гигантский рост осетинской культуры и искусства при нем?! Первый балет. Первая опера. Первые художественные фильмы. Да, он не писал либретто и сценарии, но для людей творчества создавал такие условия, в которых только работай и работай.

Гамзатов вспомнил и о том, как часто по инициативе Кабалоева в Осетии проходили выездные заседания правлений союзов писателей, театральных деятелей РСФСР и СССР, встречи с делегациями видных литераторов, гастроли ведущих творческих коллективов Москвы, Ленинграда, союзных и автономных республик.

– Однажды первый секретарь Союза писателей РСФСР Сергей Михалков сказал мне, что с приглашениями Кабалоева нужно соглашаться сразу и беспрекословно, ибо сопротивление бесполезно, – закончил Гамзатов. – Чуть помолчав, добавил:

– Ну, а как тамаде ему, Билару, нет равных…

Был влюблен в Осетинский театр

Расул Гамзатович был влюблен в Осетинский драмтеатр. С главным режиссером З. Бритаевой, артистами В. Тхапсаевым, Б. Ватаевым, В. Макиевым, Т. Каряевой, многими другими поддерживал дружеские отношения. Однажды он позвонил мне по телефону из Тбилиси и сказал, что поедет в Махачкалу через наш город и хочет видеть меня. Знал, что в день его прибытия в Орджоникидзе Осетинский театр покажет спектакль по его пьесе "Горянка", и предложил вместе пойти на него. Несмотря на то что я был на премьере, обрадовался такому приглашению.

– Только из моих друзей никому ни слова о моем приезде, а то они сорвут наш культпоход! – добавил поэт. – Скажешь только Царукаеву Володе.

Я так и сделал. Расул, Царукаев и я в зрительном зале сидели рядом. Каждый выход на сцену исполнителя одной из главных ролей Владимира Макиева гость встречал особенно восторженно. Где-то в середине спектакля слегка толкнул меня локтем и, показывая на Макиева, сказал шепотом:

– Очень колоритный актер. Каждый его жест, каждое его движение – находка…

После спектакля мы пошли поужинать в ресторан "Интурист". Между тостами Гамзатов с теплотой говорил о северокавказских ансамблях песни и танца, артистах Тхапсаеве, Ватаеве, Макиеве, танцорах Махмуде Эсамбаеве и Альбине Баевой, композиторах Мураде Кажлаеве и Христофоре Плиеве…

Вдруг в ресторан вошли несколько мужчин, среди которых – Владимир Макиев. Гамзатов, увидев артиста, встал и жестом руки пригласил его к нашему столу. Артист подошел своей своеобразной походкой. Гамзатов кивком головы дал мне понять, чтобы я налил и дал Владимиру Исаковичу встречный бокал. Макиев высоко поднял рюмку и долго смотрел на нее, как будто изучал состав содержимого. Расулу это показалось столь смешным, что, наверное, целую минуту смеялся. Он сам налил вторую рюмку и аккуратно подал Макиеву со словами:

– А это от меня с огромной благодарностью за сегодняшнее исполнение роли в моей пьесе.

Артист с удивлением спросил:

– А вы откуда знаете, в каком спектакле я сегодня выступал?

– Разведка донесла, – ответил Гамзатов. – У меня в Осетии своя агентурная сеть имеется. – С этими словами он подошел ближе к Макиеву. – Да здравствует артист Владимир Макиев!

Владимир Исакович, поблагодарив гостя, сказал:

– Вся наша труппа была бы счастлива собраться на читку, ходить на репетиции ваших новых пьес… А дальше – выйти на сцену.

О том, как мы с Гамзатовым "купили" нож у Героя для другого Героя

Однажды поздно вечером в холле столичной гостиницы "Россия" мы случайно встретились с Гамзатовым. Он обратил внимание на мою папку.

– Ты стал большим начальником, – сказал, указывая на нее.

Я сразу вытащил из папки все содержимое и протянул ее Расулу:

– Это на память от меня.

Забирая папку, поэт произнес:

– Твой подарок – с удовольствием. Но твои бумаги как? Я слышал, что есть министр без портфеля, а ректора без папки не знаю.

– Это письма в разные столичные конторы. Все – просьбы и просьбы. В основном деньги. В Москве в течение дня посещаю не менее трех ведомств…

– Так и надо, – одобрительно произнес мой визави. – Я видел, какой мощный ваш университет… После проведенных у тебя нескольких часов, встречи с профессорами и студентами много рассказываю твоим дагестанским коллегам о вашем вузе…

Гамзатов сказал, что на следующий день у него намечается встреча с председателем Российского комитета ветеранов войны и военной службы, Героем Советского Союза Алексеем Петровичем Маресьевым. Несколько подумав, произнес:

– Если это не помешает твоей командировке, то можем поехать вместе. Тебе, думаю, интересно пообщаться с живой легендой.

Невозможно описать чувства, нахлынувшие на меня, когда я увидел прославленного советского летчика Маресьева, чей подвиг лег в основу "Повести о настоящем человеке" Б. Полевого! В апреле 1942 года из-за тяжелых ранений Маресьеву ампутировали обе ноги. Но он был настолько сильным, что вскоре начал ходить, бегать, прыгать и даже танцевать. В начале 1943 года вернулся в боевую часть. Сбил 7 самолетов, доведя список побед до 11 вражеских машин. Получил звание Героя Советского Союза…

Маресьев встретил нас радушно. Расул Гамзатович представил меня.

– Значит, вы из страны Героев? – Обратился он ко мне. – У меня очень теплые отношения с Иссой Плиевым. А с Ибрагимом Дзусовым мы постоянно на связи. Он настоящий небесный джигит. В Москве у нас с Дзусовым есть два излюбленных места: МХАТ и ресторан "Узбекистан". Осетины должны гордиться своими Героями!

– Осетинских Героев, – вставил Расул Гамзатович, – все кавказцы называют своими сынами.

Когда наступила пауза, я обратился к хозяину кабинета:

– Ребята моего поколения росли и воспитывались на повести о вас, на романе Фадеева "Молодая гвардия"… В нашем селе, пожалуй, все читали "Повесть о настоящем человеке". А фильм многие жители смотрели по два-три раза.

Гамзатов вынул из подаренной мною папки лист бумаги, протянул ее Маресьеву и сказал:

– Мне надо двадцать два автомобиля. Наши инвалиды войны очень ждут их. Будем считать, что это твой подарок солнечному Дагестану.

– А почему так мало? – отшутился Маресьев.

– Можно и двадцать пять, – сказал Гамзатов. – До конца года. – Подошел к столу Алексея Петровича:

– По рукам?!

– По рукам так по рукам! – ответил Маресьев. – Обещаю тебе…

После этого Маресьев вновь вернулся к Осетии.

– У меня дома есть один особо дорогой подарок – кинжал в серебряных ножнах от Ибрагима. Кстати, его смастерили земляки Расула – кубачинцы, – с этими словами легкой походкой подошел к книжному шкафу и с полки взял какую-то коробку. – Это нож из дамасской стали, сделан по моему заказу. Для Дзусова. Он обещал быть в Москве, но позвонил и сказал, что захворал.

– Да, он болеет, – сказал я.

– Так вот, я прошу передать ему мой подарок.

Я хотел дать Алексею Петровичу монету, но таковой не оказалось в кармане, и вместо меня это сделал Расул Гамзатович, сказав:

– Говорят, что нож нельзя брать как подарок, а следует "покупать"…

Так я за счет любимого поэта "купил" нож у одного Героя для другого Героя.

Возвратившись из Москвы, я пришел в гости к Дзусовым. Ибрагим Магометович сильно обрадовался. Увидев нож, сразу спросил:

– Ты заплатил за него?

– Да… Вернее, нет… за меня заплатил Расул Гамзатов…

– Все равно, мы должны перекупить его. – Позвал жену и сказал ей, чтобы отдала мне двадцать копеек…