– С популяризацией Интернета все чаще приходится слышать о возбуждаемых делах за посты в соцсетях. В чем заключается ваша задача как эксперта и насколько востребована сегодня лингвистическая экспертиза?

– Основной поток материалов, конечно же, касается высказываний в соцсетях, подпадающих под такие статьи УК, как 282 ("Разжигание розни"), 148 ("Оскорбление чувств верующих"), 205.2 ("Оправдание терроризма"), 280.1 ("Призывы к сепаратизму"). Наша задача в том, чтобы дать предварительную оценку. Основными инициаторами исследований выступают Центр по противодействию экстремизму (ЦПЭ, или Управление "Э") МВД по РСО–А, а также СУ СКР по Северной Осетии и республиканское УФСБ. Я как эксперт должен установить, имеются ли признаки экстремизма в материале, и если на предварительном этапе ответ положительный, то назначается уже непосредственно сама экспертиза, результаты которой направляются в суд. При этом хочу отметить, что эксперты не ищут состав преступления. Мы не судьи, не обвинители и не защитники. Это не наша компетенция. Мы отвечаем на поставленные нам вопросы лингвистического характера. А является ли то или иное языковое употребление нарушением закона, решает только суд. Причем на предмет признаков экстремизма поступают материалы для исследования не только из постов в соцсетях, нередко, когда и литература изымается – кто-то едет транзитом, провозит через границу или в ходе обыска в домовладении обнаруживают, изымают, направляют к нам. В том числе, CD-диски с молитвами, выступлениями богословов, это тоже частый материал для наших исследований.

– Материалы на русском языке?

– Методикой предусмотрено исследование текстов на русском языке.

– То есть если перевести экстремистскую литературу, скажем, на осетинский язык, она перестанет быть объектом вашего исследования?

– Не совсем так, поскольку в этом случае нам смогут помочь переводчики. Очень много ведь той же религиозной литературы, которую мы исследуем в переводе с первоисточника.

– Если говорить о статистике: растет ли количество направляемого вам материала на исследование и, соответственно, возбуждаемых дел по "экстремистским" статьям?

– Тенденция в последнее годы примерно на одном уровне, однако у нас нагрузка одна из самых высоких по СКФО. С 2016 по 2018 год ежегодно поступает на исследование до 120 материалов, из которых большая часть касается экстремизма.

– С чем связываете такой всплеск?

– Здесь, скорее всего, следует говорить о комплексе причин, и не в последнюю очередь скачок стал возможен благодаря провокаторам различного уровня. К сожалению, разыграть межнациональную карту у нас в республике не составит больших усилий, и всегда находятся те, кто этим пользуется. Поэтому и работы у нас хватает.

– То есть вот эта высокая нагрузка среди республик Северного Кавказа, это в основном факты межнациональной розни?

– В основном – да. В отличие от некоторых субъектов СКФО реального экстремизма – идейного, с участием организаторов, вербовщиков, бандформирований, у нас, к счастью, нет. При первых же зарождавшихся очагах подобных проявлений они были быстро подавлены, и это заслуга наших спецслужб. Но у нас часто бывает, что молодежь по незнанию или неверию в неотвратимость наказания вступает в межэтнические диспуты, которые заканчиваются взаимными оскорблениями, и у нас появляется работа. Кстати, экстремизм – не единственное направление, которым мы занимаемся в рамках лингвистической экспертизы, диапазон наших задач довольно широк. Это и коррупция, и развратные действия сексуального характера, и клевета. Вот, к слову, последнее направление довольно быстро становится модным: в последнее время многие принялись защищать свои честь и достоинство.

– А коррупцию вы как исследуете?

– К примеру, даем оценку аудиозаписи, на которой зафиксирован факт дачи или получения взятки.

– В чем здесь заключается работа лингвиста – вы пытаетесь расшифровать намек о том, что лицо хочет получить мзду?

– Мы пытаемся определить, имела ли место провокация либо это вымогательство. То есть человек требует, либо побуждает, или ему навязывают. Ситуации разные бывают. Если смотреть видео, на котором один у другого берет взятку, только без звука, может сложиться одна картина, а вот с аудиорядом картина будет выглядеть по-другому, и вас может удивить ситуация, которую без звука вы представили себе совершенно иначе. Так же и здесь: в ходе общения всплывают интересные нюансы, на которые эксперт обратит внимание.

– Если вернуться к проявлениям экстремизма. Где находится грань в общении между свободой слова и нарушением закона?

– Я бы рекомендовал, и в первую очередь это относится к молодежи, не идти на поводу эмоций, проявляя гражданскую активность в соцсетях. Отстаивать свою точку зрения, конечно, хорошо, но делать это нужно в рамках закона. Лучше не ввязываться в острые политические, межнациональные, религиозные темы, потому что посредством интернет-общения, за исключением целенаправленной вербовки, еще никто не поменял взгляды на жизнь. Бессмысленных споров, оскорблений, призывов к каким-либо действиям лучше избегать – ну, может, кроме как призывов к благотворительности и субботникам. Надо отдавать себе отчет, что за свои слова придется отвечать – свобода слова, но в рамках закона. Если злоупотреблять такой свободой, призывая к уничтожению других людей или оскорбляя по национальной принадлежности или вероисповеданию, нужно осознавать, что наступит ответственность и наказание неотвратимо.

– Когда открытые призывы, это как раз понятно. А были ли случаи у вас на практике, когда человек балансировал на тонкой грани, и перед экспертом стояла дилемма о признании высказывания экстремистским 50/50?

– Безусловно, и таких случаев множество. Но мы оцениваем не только сам текст, но и устанавливаем первым делом мотивы посылов автора. Исходя из этого, уже примерно понимаем, чего он хочет добиться. Бывает, конечно, у людей и социальный протест, когда наболело, что называется, и в отчаянии и по неосторожности преступили закон. Мы вынуждены заниматься буквоедством и не уполномочены проявлять милость, но все же сказанное в запале имеет не такие отягчающие последствия, как в случае, когда это говорится целенаправленно, и явно звучат призывы к деструктивным и радикальным действиям.

– Каков возраст исследуемых?

– Знаете, порой кажется, что это пишут школьники, максимум – студенты, однако на деле, к удивлению, выясняется, что авторы материалов, по которым в дальнейшем возбуждаются уголовные и административные дела, вполне зрелые люди 30–40 лет. И вот они вступают в жесткую полемику, становятся "историками" и "политиками". Пугающую актуальность сейчас набирает тема "истинных аланов", и я вновь хотел бы предостеречь. В порыве доказать друг другу, кто истиннее, люди готовы перейти все дозволенные рамки. Кроме того, каждый год в преддверии 1 сентября эта трагическая для нас дата в Интернете стабильно сопровождается всплеском активности деструктивных элементов. Люди находят и здесь причины для споров и взаимных оскорблений – по национальному и религиозному признакам.

– Приводит ли, на ваш взгляд, "разжигание розни" к увеличению преступлений на почве ксенофобии, а "оправдание терроризма" – к увеличению случаев терроризма?

– Разумеется. Если публично не пропагандировать все это, ситуация была бы гораздо спокойнее. Многие люди понимали бы, что это запрещено, и много раз подумали, прежде чем примыкать к подобным движениям и организациям.