[B]Время неумолимо и безжалостно. Бегут годы, складываются в десятилетия. Давно уже выбелила седина головы тех фронтовиков, которые встретили победный май 1945-го 18–20-летними мальчишками, а у тех, кого принято называть "поколением детей войны", выросли внуки и подрастают правнуки. Но живая память о Великой Отечественной никогда не уйдет из сердец ее свидетелей и очевидцев, пока эти сердца бьются. Она навсегда оставила в каждом из них рубец. И долг тех, кто войну помнит – сделать все, чтобы эстафета этой памяти не прерывалась и продолжалась дальше, в будущее. Чтобы не гас этот святой огонь…[/B]
…Шел к концу 1942 год. Наше село Карман-Синдзикау было захвачено немцами. Жители села почти все ушли в лес, в Дурджын Ком. Старшие – те из мужчин, кого по возрасту и по другим причинам не призвали на фронт – соорудили в лесу шалаши для жилья.
Добирались в лес кто как мог. Кто-то запряг в арбу с пожитками бычка, кто-то – корову-кормилицу. Наши мать и старшая сестра Нина впряглись в арбу сами, а мы, братья, и сестренка Ира – совсем маленькие дети – шли следом пешком. Самого младшего из нас, детей, устроили в люльке на верху арбы. Отец и старший брат были на фронте.
Мне тогда было четыре года "с хвостиком", но в память врезалось: я нес в руке фонарь, а мой младший братишка пристроился позади арбы и всю дорогу хныкал… Сколько-то мы пожили в лесу, но потом, не выдержав тяжелых условий такой жизни, холода и сырости, вернулись домой, в оккупированное село. Одну комнату дома заняли немцы, в другой ютились мы. Помню: на дверях комнаты, где расположились немцы, висела какая-то бумага. Подходя к этой двери, они вытягивали руку в нацистском приветствии и что-то выкрикивали: может быть, это был портрет Гитлера? Меня, малыша, так и тянуло эту бумажку сорвать – и из озорства, и обида внутри копилась: почему это фашисты ведут себя в нашем доме, как хозяева?.. Но роста, чтобы дотянуться до нее, у меня не хватало. Однажды я принес со двора палку, подцепил бумажку, сбросил на пол – и унес потихоньку на нашу жилую половину дома. Сижу около печки – и рву ее на мелкие кусочки. Вдруг заскакивает в распахнувшуюся дверь немец, с криком меня хватает и хочет утащить из комнаты. Мама тоже закричала, вцепилась в меня – и немец громко расхохотался и меня бросил…
Помню еще точно, что среди немцев был один, относившийся к нам, детям, хорошо. Он нас всегда ласкал, меня и моего младшего брата поднимал на руки и угощал конфетами. Звали его Хуперт – так мне запомнилось. Может, вспоминал он при этом своих детей?...
А День Победы мне никогда не забыть. Даже во время войны улицы нашего села держались в чистоте: хозяйки вставали утром и метлами "до блеска" подметали перед домами. Мы, детвора, под шум этой уборки тоже просыпались. Но в тот майский день меня разбудил многоголосый женский крик на улице. Я вскочил, бросился к окну. Смотрю: наши соседки обнимают друг друга, кто-то навзрыд плачет, кто-то смеется… А жили мы недалеко от правления колхоза, и рядом на столбе висела черная "тарелка" репродуктора. Из нее доносился голос Левитана, объявлявшего по радио о том, что закончилась война… Таким я, семилетний, запомнил 9 мая 1945 года.
Отца нашего не стало еще в 1944-м. Семью "тянул" на себе мой старший брат Гриша. Как-то – шел уже 1946 год – мы с ним запрягли в арбу бычка и поехали в лес за дровами. Он рубит, я подтаскиваю дрова к арбе. Так мы и нашли в лесу, на склоне, мертвого советского солдата. Он лежал на животе, лицом вниз, в каске, в покоробившейся от дождей и снега шинели, руки раскинуты, рядом – автомат… Вернувшись из леса, брат сообщил об этом в сельсовет. Таких солдат, погибших под Карман-Синдзикау в 1942-м, в наших лесах после войны нашли 12 человек, у всех сохранились документы – и во всех документах значились русские фамилии. На краю сельского кладбища сейчас стоит воздвигнутый им общий памятник, и на нем все эти фамилии указаны… Помню, как колхоз накрыл в память о них поминальный стол – и как приезжали потом к нам в село родственники этих солдат… С тех пор и в поминальные дни, и в День Победы в с. Карман-Синдзикау непременно вспоминают их, защитников Родины, преданных земле только через четыре года после своей героической гибели и через два года после окончания войны.
Помню, как после победного мая 1945-го возвращались в село из госпиталей фронтовики: кто – хромой, кто – без руки… Возвращение домой каждого из них было большим радостным событием для всех сельчан. Всякий раз в честь такого события устраивали куывд.
Среди вернувшихся фронтовиков были не только инвалиды. Один из них, Харитон Айларов, жил недалеко от нас. После войны его назначили на работу на колхозный склад, при котором действовала и пекарня. Каждое утро он отпускал поварам полеводческих колхозных бригад хлеб и другие продукты. А проходя мимо нашего дома, говорил мне: "Скажи всем детям, чтобы шли к складу". Из нас, сельских малышей, там выстраивалась целая очередь, и когда бригадные повара уезжали в поле, Харитон каждого заботливо оделял кусочком хлеба. Хлеб этот казался нам необыкновенно вкусным – наверное, потому, что все мы постоянно были голодные… И его вкус я тоже запомнил на всю жизнь…