В 1976 году в журнале "Мах дуг" вышла статья осетинского поэта и прозаика Георгия Чеджемова "Нарты нæртон Уырызмæг", в которой особое внимание уделено мотиву трехногости коня, принадлежащего Уастырджи. Чеджемов исходил из того, что трехногий конь встречается исключительно в осетинской мифологии (на самом деле, он известен в фольклоре разных народов мира – от Северной Европы до Сибири). Считая наличие у коня, пусть даже и мифологического, не четырех, а всего лишь трех ног лишенным всякого смысла, автор предложил следующую интерпретацию эпитета æртыкъахыг. По его мнению, образ Уастырджи сформировался на основе образа нарта Уырызмага, в силу чего принадлежащий Уастырджи конь должен был вобрать в себя черты, присущие Арфану, коню Уырызмага. А поскольку Арфан своими стальными копытами высекает искры, таким же свойством должен обладать и конь Уастырджи, поэтому его могли называть Уастырджийы арткъахыг бæх "огненноногий конь Уастырджи". Со временем арткъахыг бæх, или æрткъахыг бæх, – "огненноногий конь" могло перейти в æртыкъахыг бæх "трехногий конь".
Даже если принять гипотетически тезис о взаимосвязи образов Уастырджи и Уырызмага, предложенная трактовка неизбежно вызывает вопросы. "Огненноногость" коня Уастырджи целиком выводится из сопоставления с Арфаном, конем нарта Уырызмага. Но почему, в таком случае, мы не находим текстов, в которых бы к самому Арфану применялся эпитет æртыкъахыг бæх, "трехногий конь" или æрткъахыг бæх, – "огненноногий конь"? С другой стороны, кроме Уастырджи в осетинской Нартиаде обладателем трехногого коня выступает, например, Сослан: 1) Уæдта æ æртикъахуг бæхбæл, æ тæрнихи ба еунæг цæстæ, уобæл саргъ февардта æма йеци æхсæвигон ранæхстæр æй, сæумæ сабат уодзæнæй, зæгъгæ, уæд "Затем [Сослан] оседлал своего трехногого коня с одним глазом на лбу и в ту же ночь, накануне субботы, отправился" (записал Константин Гарданов в сел. Христиановском, не позднее 1902 г.); 2) Йе ’ртикъахуг Дзиндз-аласабæл / Йеци æ байвæд бæргæ рабадуй, / Нарти бæстæмæ, зæгъуй, бæргæ фæййагайуй "[Сослан] на своего трехногого дзындз-аласа сел, / В Нартовскую страну отправился" (сказитель, 68-летний Дабег Гатуев из сел. Христиановского; 5 февраля 1941 г. записал Казбек Казбеков).
Образ Сослана невозможно вывести из образа Уырызмага, а потому и трехногость его коня не может быть объяснена путем переноса на него "огненноногости" Арфана. Однако главная трудность состоит в другом: в нартовском эпосе нет ни одного случая использования эпитета арткъахыг / æрткъахыг "огненноногий". Такого слова нет ни в одном лексикографическом источнике, и мы не находим ни одной документированной цитаты, подтверждающей его существование в осетинском языке до выхода вышеупомянутой статьи Г. Чеджемова. Стало быть, замена æртыкъахыг на арткъахыг, т.е. замена трехногого коня на огненноногого не имеет основания в осетинской фольклорной и литературной традиции.
И все же эта остроумная и не лишенная поэтического изящества гипотеза приобрела немало сторонников, как среди неискушенных любителей эпоса, так и среди опытных исследователей. А.Р. Чочиев в монографии 1982 г. также пишет о переосмыслении "огненноногости" æрткъахыг крылатого коня Уастырджи в "трехногость" æртыкъахыг. Конем Уастырджи он называет Арфана и относит æрткъахыг "огненноногий" к числу его наиболее частых эпитетов, но без указания источника, подтверждающего данное положение. Выводы А.Р. Чочиева повторяет А.И. Иванчик и другие авторы. Недавно в поддержку "огненноногости" коня Уастырджи был предложен следующий аргумент: в осетинском языке значение "трехногий" представлено только в форме æртæкъахыг, а форма æртыкъахыг означает "огненноногий". Данный аргумент не может быть принят, поскольку все без исключения осетинские словари для обеих форм дают одно и то же значение – "трехногий". Кроме того, в эпосе слово æртыкъахыг встречается в таких контекстах, где оно не выражает ничего иного, кроме признака трехногости: Сатана дын хуыйыныл абадти, æртыкъах хæлаф бахуыдта æмæ йæ рагсом бонырдæм мæсыджы къулыл ачауыгъта "Сатана села за шитье, сшила штаны о трех штанинах и к рассвету развесила их на стене [башни]" (сказитель, 72-летний Кудза Джусоев; 3 апреля 1925 г. в Цхинвале записал В. Газзаев). Это же слово применяется для обозначения трехногого столика: Йес дзи æртикъахуг фингæ, дæ рази ’й ку æривæрай, уæд алци дæр фæззиннуй "Есть там трехногий столик, если поставишь его перед собой, то появятся на нем всевозможные [угощения]" (сказитель, 85-летний Така Годзоев из сел. Дур-Дур; 4 февраля 1941 г. записал Тазе Бесаев). О том, насколько большое влияние приобрела в настоящее время эта гипотеза, свидетельствуют новые книги по осетинской мифологии, в которых (все также без указания источников) скакуна Уастырджи называют æрткъахыг "огненноногий", а трехногих коней, действительно присутствующих в осетинском фольклоре, даже не упоминают.
Тем не менее факт остается фактом: мотив трехногости коня, принадлежащего Уастырджи, четко фиксируется нартовскими текстами, записанными от разных сказителей. Приведем примеры. 1) Уыцы уынгæг сахаты йæм Хуыцау Уастырджийы æрбауагъта йæ æртыкъахыг бæхыл æмæ йæ егæрттимæ "В этот трудный час Бог послал ей Уастырджи на трехногом коне и с борзыми" (сказитель, 80-летний Кавдын Гуриев из сел. Гули Куртатинского ущелья; в марте 1896 г. записал Гагудз Гуриев). 2) Кæцæйдæр фæзынди Уастырджи æмæ куы бамбæрста Нарты сæфты хабар, уæд йе ’ртыкъахыг бæхыл Нарты хъæуы смидæг "Откуда-то появился Уастырджи и, когда понял, что нарты погибают, на своем трехногом коне оказался в нартовском селении" (сказитель, 127-летний Пепе Бегизов из сел. Едыс, Южная Осетия; 3 февраля 1939 г. записал Дудар Бегизов).
Трехногие кони встречаются в мифологии многих народов мира, и исследователи сопоставляют их с аналогичным образом осетинского фольклора. Так, например, А.А. Туаллагов отмечает трехногих коней в карачаево-балкарском и кабардинском эпосе, в сказках вайнахов и других народов. У якутов трехногий конь считается животным, переносящим шамана в иной мир. К этому ряду мы добавим трехногих коней из кетских, туркменских и курдских сказок. В датских легендах богиня смерти Хель появляется на земле верхом на трехногой лошади. По мнению М. Олдфид Гоувей, изначально Хель почиталась как богиня-мать на белоснежном трехногом скакуне, спасающая людей от горя и боли. Верховному богу германо-скандинавской мифологии Водану (Одину) принадлежит восьминогий конь Слейпнир. В то же время в немецких легендах Водан фигурирует как предводитель "дикой охоты", сидящий на трехногом коне Слейпнире. В целом образ трехногого коня довольно широко распространен в немецком фольклоре, и его глубинный смысл с точки зрения аналитической психологии исследовал Карл Густав Юнг.
В чем же состоит смысл мотива трехногости применительно к коню Уастырджи? Как отметил В.И. Абаев, Уастырджи наделен чертами солнечного божества, и не случайно именно он выступает обладателем чудесных коней, поскольку солярный символизм коня широко распространен как в индоевропейской традиции, так и за ее пределами. Трехногость коня может быть объяснена исходя из его солярного значения, в пользу чего говорят некоторые факты индоиранской мифологии. Древнеиндийский солнечный бог Вишну тесно связан с почитанием коня и в одном из своих воплощений предстает в этом зооморфном облике. Согласно ведийскому мифу, он совершает три чудесных шага, которые по наиболее распространенной трактовке обозначают движение солнца: восход, зенит и закат. Символика тройного шага семантически тождественна трехногости, поэтому Вишну нередко изображается трехногим. С мифом о трех шагах связывают и другое представление: Вишну обладает белоснежным летающим конем, который всегда стоит только на трех ногах. Переднюю правую ногу, как бы скрытую до определенного времени, он всегда держит поднятой. Но когда греховность людей достигнет предела, конь опустит четвертую ногу, и земля будет уничтожена.
Три шага Вишну обозначают не только движение солнца, но и путь в высший солнечный мир, где пребывают люди после смерти. Аналогичное воззрение имеется в иранской мифологии. Тремя шагами Амэша-Спэнта (высшие божества зороастрийского пантеона) восходят от земли к солнечной сфере и достигают райской обители праведных душ. Зороастрийцы представляют рай, состоящим из трех ступеней, проходя которые душа праведника совершает три шага, при этом третья ступень относится к сфере солнца, подобно тому, как в "Ригведе" третий шаг Вишну отождествляется с солнцем в зените. В этой связи необходимо отметить, что Уастырджи не только сам перемещается между мирами на трехногом коне, но и одаривает умерших людей чудесными конями, чтобы они могли быстрее и легче добраться до Страны мертвых. Полагаем, в данном случае трехногого коня Уастырджи следует рассматривать как зооморфное воплощение все той же индоиранской мифологемы о трех шагах солнечного божества, возносящих душу праведника в обитель блаженства.
В осетинском обряде посвящения коня покойному после произнесения посвятительной речи коню давали отведать из чаши с пивом, а затем выливали напиток на его копыта. Смысл последней
детали может быть прояснен в сопоставлении с данными ведийской мифологии. Согласно исследованиям австрийского этнолога Карла фон Шписса в архаичных культурах сосуд для напитка бессмертия мог иметь форму конского копыта. Так, в ведийской мифологии по велению божественных близнецоввсадников Ашвинов из копыта лошади вытекает хмельной напиток суры или мадху. Кроме того, о трех следах, оставленных тремя шагами Вишну, сказано, что они "полны меда". Поскольку трехногий Вишну обладает конем, стоящим на трех ногах, а в некоторых текстах прямо отождествляется с ним, постольку фон Шписс трактует три следа Вишну, наполненные медом, как
три конских следа, отражающие представление о копыте коня как источнике хмельного напитка
Таким образом, трехногость коня, принадлежащего Уастырджи, это не трансформация его "огненноногости" и, конечно же, не ошибка сказителей, а мифологический мотив, относящийся к весьма архаичному слою традиционной духовной культуры осетин.