Если бы камни могли говорить, люди бы знали все. А так известно только то, что рассказали люди. Из камня могут родиться боги и герои, в камень можно обратиться, на камне можно переплыть море, на нем может испытываться сила богатырей, на нем приносились жертвы. Что бывают камни смерти и воскрешающие камни, камень высокомерия и камень бесстыдства. Что в камень может вселиться недобрая сила. Что у камня может быть добрая сила, и он может быть чудодейственным. Рассказывают, был такой и у нартов.
На нартовском ныхасе был фыдрохгæнæн цъæх дур/фудиронхгæнæн цъæх дор. Камень зафиксирован в некоторых дигорских вариантах кадага "О неназванном сыне Урызмага". Очень интересный для исследования и интерпретаций кадаг о голоде в стране нартов, о пире, во время которого были накормлены люди, о гибели мальчика в стране Донбеттыра от руки своего отца, о посмертном забвении ребенка родителями и о преодолении этого забвения. На камень ничком ложится предводитель нартов Урызмаг, чтобы унять боль, раскаяние после убийства своего малолетнего сына.
Серый камень забвения – хороший вариант передачи на русский язык оригинального названия, и все же – сколько оттенков теряется при переводе с осетинского на любой другой язык! Какая игра слов не поддается сохранению: в осетинском языке фыд имеет несколько омонимов, и каждое можно рассматривать как уходящее в глубину текста кадага: отец (фыд1); полностью забытый (фыдрох2); плохой (фыд3).
Не известно, был ли камень валуном; обработан ли человеком; определено ли его местоположение природой или людьми; какова его форма; каков его статус? Надо ли его сравнивать с "пупом Земли" или с большим камнем маленького поселения, может, это местный культовый камень, надгробный, "особенный", алтарный камень? И, наконец, правомерно ли ставить вопросы, когда из всего научного арсенала (вместо, скажем, обработки радиоуглеродных данных для хронологии неолита) мы пользуемся методами сравнительной фольклористики, текстологическим и семантическим анализом. Поле для поиска параллелей нартовскому камню хронологически и географически – необозримо. Но ведь решались задачи и посложнее: герои сказок после повеления "Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю, что!" идут и приносят. У нас есть хотя бы представление, что искать.
МАГИЯ КАМНЯ
Уныние, скорбь вообще не для эпических героев, и в такой нетипичной ситуации на помощь нартовскому Урызмагу приходит магия камня. И герой не просто избавляется от депрессии и чувства вины, он полностью забывает о происшествии и о своем долге отправлять необходимые поминальные ритуалы в память о погибшем по его вине ребенке.
Очень метафорично и интересно предлагает рассматривать этот камень на нартовском ныхасе в оппозиции фандыру, двенадцатиструнной арфе Сырдона, как крайний полюс забвения в дихотомии "память–забвение" в нартовском эпосе И.В. Мамиева (Нартоведение в ХХI веке: Вып. 4. – 2017), а в качестве ближайшей мифоэпической параллели приводит Неджмудкаш, камень забвения южноиндийского народа тода.
Но в тех далеких горах забвение – удел усопшего: "коснуться грудью Неджмудкаша", чтобы больше не грустить о живых, должен тот, кто сам уже не жив. А для живых есть камень Панипкаш, который снимает все болезни. В способности нартовского камня лишать памяти живого человека следует усматривать его принципиальное отличие от индийского Неджмудкаша.
Забвению мертвыми мира живых способствует и вода из реки Лета, которая сама находится в подземном мире и в которую, оказывается, нельзя кануть живому человеку, ведь потеря памяти есть одно из условий смерти. Урызмаг остается жить, но его беспамятство вносит дисгармонию в мир Барастыра, и напоминание мальчиком своему родителю о необходимости помнить о нем и поминать его является свидетельством связи двух миров: это не менее важно для мира живых, чем для мира мертвых.
Возможно, именно эта уникальность осетинского камня затрудняет поиск и нахождение параллелей по выполняемым функциям в других системах; более типическим является использование камня как хранителя информации и памяти об усопших, а символика камней свидетельствует о важности культа мертвых.
СЕРЫЙ, ЗЕЛЕНЫЙ, СИНИЙ
Цветовая характеристика камня забвения остается субъективно ощущаемой каждым носителем осетинского языка и исследователем нартовского эпоса. Неразличение синего, зеленого и серого цветов в современном осетинском является реликтом древнего хроматического синкретизма и восходит к скифо-сарматскому периоду (см.: Е.Б. Бесолова Цъæх//"Северная Осетия". Алания от А до Я. 18.05.2018).
Определение цвета могло бы стать ответом на целый ряд вопросов, т.к. в зависимости от цвета могут меняться географический и исторический векторы развития и распространения сюжетного мотива. Для определения цвета камня важно познакомиться с традициями использования цветовых эпитетов камней в культурах других народов. Серый? Зеленый? Синий?
Серый камень. В русскоязычных версиях нартовских сказаний закрепилась традиция ассоциировать камень с серым цветом, что, в свою очередь, может оказывать обратное влияние на восприятие цвета текста на осетинском языке. Такая трактовка поддерживается как значением прилагательного цъæх, так и символикой серого цвета, что позволяет делать вывод о том, что камню забвения "соответствует семантика именно серого цвета". Главная "претензия", на наш взгляд, может быть заключена именно в обыденности и нормальности серых камней. С другой стороны, нормальность могла быть обусловлена жанровой формульностью – как "море синее", "лебедь белая". Можно устанавливать параллели с серыми и черными камнями в традициях, например, у бурят и монголов, выполняющих функцию оберега, ограды, защиты от злых духов. В русской традиции редко говорится о серых камнях: "На море, на окиане, на острове на Буяне лежит сер-горюч камень…".
Зеленый камень. Предпочтение выбора зеленого цвета для камня забвения обозначено A.A. Туаллаговым. Зеленый цвет обладает богатой символикой, но в каком-то смысле она противопоставлена символике камней, возможно, этим обусловлена единичность зеленых камней в известных фольклорных традициях. Найти мифо-эпическую параллель зеленому камню сложно, однако редкость цвета может облегчить поиск реального физического объекта. В качестве такого можно начинать с самого известного в истории зеленого камня внушительных размеров: в Хатуссе, бывшей столице древнего Хеттского царства, на территории современной Турции, есть камень из плотной горной породы.
Рассказывали, что египетский фараон Рамзес подарил его хеттам. Другие говорили, этот камень упал с неба (камни летали?) и исполняет любые желания. На настоящий момент мы не располагаем материалом, чтобы привести аргументы возможной связи между нартовским камнем и данным историческим объектом, но нет и контраргументов, препятствующих допущению такой связи.
Синий камень. Цвет индийского камня забвения специально не оговаривается. Однако территория, где находится Неджмудкаш, называется "Голубые горы", и в таком случае могло быть распространение общего названия и на данный отдельный камень. Например, как в русских фольклорных формулах: аки синий камень в Синем море, аки черный камень в Черном море. Можно спорить, сколько именно цветов здесь обсуждается.
Категория синих камней вообще обладает наибольшим мифологическим и культовым потенциалом в русском фольклоре. Синий камень прослеживается во всех самых известных сюжетах: про Садко и Ильмен-озеро; про утонувшего Берендея, про остров Буян, что "на мори-окияне": да, этот камень зафиксирован не только в сером, но и в синем, и даже в "бел-горючем" цвете. Культ синего камня поддерживается в отношении самого известного Синь-камня близ города Переславля-Залесского, а всего в Переславском районе семь синих камней. Считается, что этот камень серого (!) цвета с синим (!) отливом был культовым камнем финно-угорского племени меря, которое обитало по берегам Плещеева озера с конца VII – начала VIII в. н.э.
Другими исследователями истоки культа синих камней возводятся к половцам, тюркам, народам Кавказа. Последнее обстоятельство требует особенно пристального внимания со стороны нартоведов и осетиноведов. И как тут потомкам аланов не вспомнить, что Переславль – место рождения Александра Невского, внука Марии Ясыни.
Очень интересна работа о синих камнях Р.А. Агеевой, где автор проводит параллель между нартовским Серым камнем забвения и символикой Синь-камней, оговаривая только несовпадение цветовой характеристики. Этот пример можно использовать как иллюстрацию важности учета языковых фактов при интерпретации этнографического и фольклорного материалов. Ведь если бы было известно, что цъæхдур это может быть не только серый, но и синий, и голубой, и серо-голубой камень, то, возможно, в анализе материалов русского фольклора нартовский камень занял бы более важное место.
Камень может быть известен под именем собственным и по своим характеристикам. Так, возможно, цветом обладал и Алатырь, "всем камням отец", "всем каменям мати", известный по Голубиной книге XVII века. Алатырь-камень может оказаться продуктивным для сопоставления с нартовским Камнем забвения. Нас интересует не только цвет данного камня, хотя в некоторых вариантах он отмечен как синий, серый. Интерес представляет также этимология данного названия Алатырь, которое не интерпретируется надежно из славянских языков. Три наиболее известные гипотезы, среди авторов которых нет "природных" осетин, возводят его к иранским корням и даже к осетинскому слову "огниво". Правомерно ставить вопрос не только об иранских этимологиях Алатырь-камня, но и о связях между самими камнями в русской и осетинской традициях. Если бы камни могли говорить, они бы нам все равно ничего не сказали. Но, может, они не всегда были такими несговорчивыми, такими твердыми. Люди рассказывают, что:
…Когда камни еще были мягкими, пролетели камни.
Камни летели по небу, совсем как птицы.
…Птица камнем летела над землей, летела текучим камнем,
а земля была каменной, камень в камне… (Хассо Крулль. 2015)