Лексема чындз / киндзе в значениях ‘невеста’, ‘невестка’, ‘сноха’ относится к этнографизмам, отражающим наименования традиционных обрядов сватовства, бракосочетания. Чындз восходит к иран. *kantī- (kan+ tī), где tī-, по мнению В.И. Абаева, оформление, характерное для восточноиранских языков: пам.в. könd, kǝnd ‘женщина’, ‘жена’, kǝnd yund ‘жениться’ (”нести жену“ = ус хæссын); ср. также -k’in в t’ik’in (< *pati-kin) ‘госпожа’, ‘знатная дама’ (I, 607-608). Это слово распознается в аланских фразах, пишет В.И. Абаев, в форме χιυτζ ‘женщина’, где звуковое kinz- < *kantī-, записанных византийским писателем И. Цецом в середине XII века в поэме "Теогония". Она посвящена происхождению греческих богов и перечислению троянских и греческих героев. В первой части эпилога И. Цецом даны на различных языках выражения и формулы приветствия (35–36 стихов) на основе греческого алфавита, среди которых имеются и два на аланском языке, ставшие предметом долгой дискуссии (Т.Т. Камболов).
Для основы kan- в значении ‘молодой’ cр. др.инд. kanā-, kanyā- ‘девушка‘, ‘молодая женщина‘, kaniṣṭha- ‘младший’, ав. kainī-, kaninyā-, перс. kanīz ‘девушка’, перс. диал. kīna ‘ дочь’.
В дигорском диалекте ностæ ‘невеста’ из snuša- – cо вторичным усилением гласного (*snauša-), закономерным отпадением начального s и наращением –t /tæ. Усилению гласного (nos- вместо nus-) могла способствовать контаминация с *næw-ostæ ‘новая (молодая) женщина‘ с последующим стяжением.
Внимание В.И. Абаева привлекает кавказский материал с тем же значением ‘невестка’, ‘сноха’ (II,190).
Диг. ниссæ‘невестка’, ‘дама’ < каб. нысэ ‘невестка’, ‘сноха’. В адыгской лексике наблюдается большое количество производных от этого корня, откуда идут значения ‘свадьба’, ‘сват’, ‘сватовство’, ‘молодая невестка’, ‘невестка = жена брата мужа’, ‘старшая невестка’, ‘подарки от невестки’. В производных формах кабардинские щI, ш закономерно соответствуют в адыгейском kI, шь (Б. Х. Балкаров). Изоглосса слова ниссæ /нысэ наблюдается во многих кавказских языках; ср. чечен., ингуш. нус ‘сноха’; авар. нус ‘сноха’; иберийск.-чанск. нуса ‘невестка’; арм. нус ‘невестка’; мегр. носа, груз. нусадиа ‘жена дяди’.
Образования со словом чындз разнообразны и продуктивны. Проиллюстрируем. Чындздзон чызг, чындзаг ‘девушка на выданье’; чындзы цæуын ‘выходить замуж’; чындзхæссæг, чындзхон /киндзхон ‘свадебный дружка’; чындзхæстджытæ ‘свадебная свита со стороны жениха, или поезжане’; чындзæхсæв /киндзæхсæвæ ‘свадьба’; ‘свадебное пиршество в доме жениха’; чындзæмбал ‘родственник невесты, сопровождающий ее в дом жениха’; чындзæрвыст ‘отправление невесты’; ‘свадьба в родительском доме девушки’; чындзхаст ‘свадьба (с приведением невесты в дом)’; чындздзон дзаума ‘приданое невесты’; чындзы дзаумæттæ дзурын ‘оглашать вещи невесты’; чындздзон къаба ‘свадебный костюм’; чызг-чындз ‘засватанная девушка (букв. девушка-невеста)’; чындзхастмæ цæттæ кæнын ‘подготавливаться привести невесту’; чындзхастмæ æрхуынд ‘приглашение на свадьбу к жениху’; чындзы æрдзурын кæнын ‘заставить невесту заговорить’ и др. Народные образные выражения, содержащие сравнительные конструкции: чындзы цыд куыд кæны ‘ходит словно невеста”; чындзы лæуд куыд кæны ‘стоит как невеста’; ног чындзау ныхъхъус ‘притих(ла) как невеста’; чындзы уайсæст кæны ‘молчит словно невеста’; уайсадаг чындз мын фестад ‘засмущался мне как невеста’; и др.; пословично-поговорочный корпус: чызг æмæ чындз æфсæрмæй бæззынц ‘девушка и невеста стыдливыми (застенчивыми) нужны (годятся)’; иу боны номыл чындзы ничи цæуы ‘замуж не на один день выходят’; ног чындз æнæзивæг ‘молодая невестка устали не знает’; ног чындз æмæ ноггуырды цæст тынгдæр хизы ‘молодую невестку и новорожденного легче сглазить’; ног чындз æмæ ноггуырды æхсæвыгон талынджы æддæмæ цæуын нæ фæтчы ‘молодой невестке и новорожденному ребенку в ночное время в темноте быть не подобает‘; благопожелания: уæ чындз лæппуты мад фæуæд ‘пусть ваша невестка станет матерью мальчиков’; хистæртæн бараг уа, кæстæртæн – æмгараг ‘пусть будет терпеливой к старшим, младшим – другом‘ и др.
В свадебной обрядности осетин красной нитью проходит мотив великой значимости женщины – богини-матери; он воплощен в невесте, невестке чындз, что подчеркивается свадебными дарами, жертвоприношениями, молитвословиями, благопожеланиями, а также песнями, танцами (Ф.О. Абаева).
В основе свадебного обряда мистический союз – сакральный брак Земли и Неба, Солнца и Луны, солярного быка и лунной коровы. От него зависят жизненные силы Неба и Земли, плодородие скота и урожай. Но мифологема Священного брака не может обойтись без невесты громовержца, образ которой узнается в архаичном обряде вызывания дождя или же при его прекращении при длительной непогоде.
Процессия из старух, за ними шли замужние женщины, а замыкали шествие молодые, трижды с пением обходили село, делая остановки для танцев. Если во время обхода попадался мужчина, то, связав его, требовали выкуп у родственников. Не получив его, бросали мужчину в воду, т.е. он символически приносился в жертву Владычице вод земных (Т.К. Салбиев).
Но и ‘невеста’ громовержца, которой могли быть ряженая кукла либо лягушка, приносилась ЕЙ в жертву. При изготовлении куклы использовали большую деревянную лопату – фыййаг, которая применялась при молотьбе для веяния зерна, чем обозначалась связь с одной из ипостасей громовержца – покровителя хлебных злаков и урожая осетинской мифологии Хоры Уацилла (Уацилла Хлебов).
По сообщению Махарбека Туганова, кукла делалась по образцу осетинских народных кукол чындз – одета была в нарядный национальный костюм, на белом полотняном лице вышивали нитками брови, губы и овал лица. В конце обряда чындз-куклу бросали в воду, – в этом прочитывалось вручение ‘невесты’ жениху. Если невестой выступала лягушка, то и на нее надевали национальный свадебный костюм, сажали на подушку и обходили с нею селение. Затем, в конце шествия, бросали в воду, т.е. вручали жениху-громовержцу.
Мифологической основой обряда вызывания дождя с чындз-куклой является древнее индоиранское представление о медиаторской способности девушки-птицы – перемещение по вертикали через три сферы. Образ идет от скифской богини Апи с семантикой имени ‘вода’ или ‘река’. Апи, основная черта которой ‘трехсферность’, олицетворяла влажную Землю, оплодотворенную Небом, а небо-земля, как известно – источник всего живого. Заметим, что и медиаторскому образу осетинского фольклора – девушке-птице нартовского эпоса, волшебных сказок, легенд и преданий – присуща означенная ‘трехсферность’. Ср. "Нартиаду": “Однажды на рассвете Ахсартаг увидел, как прилетели железноклювые птицы; сами они горели, как свечи. “Что за чудо! – подумал Ахсартаг. – Это не простые птицы. Хоть одну из них, но надо подстрелить”; “…повадились три птицы"…” Птица имеет непосредственное отношение к воде: она – дочь Донбеттыра, повелителя вод. По В. И. Абаеву, с ней связаны два мотива: 1) сказание о близнецах Ахсаре и Ахсартаге, сыновьях Уархага, стерегущих сад (выслеживание ‘чудесного вора’, уносящего ночью яблоки с яблони нартов); женитьба Ахсартага на дочери Донбеттыра Дзерассе; смерть братьев в результате недоразумения, проистекающего из их сходства, и рождение близнецов Урызмага и Хамыца; 2) женитьба Уархага на Дзерассе. Сюжет прилета птиц к определенному месту (три, реже – два раза) известен по волшебной сказке осетин. Они живут в башне либо с неба (неизвестно откуда) прилетают к молочному озеру. В осетинской волшебной сказке есть птицы, трижды облетающие небо за день. Таким образом, примеры дают основание отметить, что мифологема “птица-озеро” (иногда – "птица-дерево") – миф творения. Индоевропейский русский материал подтверждает это предположение (Д.В. Сокаева).
Образ-мотив девушки-птицы и девушки, находящейся в верхнем мире,– древний, мифологический. Зафиксированный в нартовском эпосе осетин, он отвечает за понятие ‘сакральность’ во всех его вариациях.
Мифологической основой состязаний, устраивавшихся в Осетии в дни праздников весенне-летнего календарного цикла, была борьба за “свет Солнца” – руку дочери Солнца. Невеста в ответ на сватовство героя выдвигала ему ‘трудное задание’, или ‘испытание жениха’, от выполнения которого зависел ее, ‘царевны’, ответ. Заметим, что мотив ‘испытание жениха’ наблюдается в самых разных жанрах фольклора осетин, причем в развитии.
Претенденты на руку красавицы изначально обладают магическим предметом для выполнения ‘трудной задачи’, со временем эта ‘трудная задача’ становится условием сватовства; затем герой непременно должен принять участие в состязаниях, которые носят характер испытания его магических способностей или же способствуют выявлению у героя волшебного помощника (В.С. Газданова).
Все приведенное выше свидетельствует о том, что идеал и эпического, и сказочного героя не оставался на протяжении веков неизменным, что все эти испытания и состязания составляли часть обряда возобновления жизни, приуроченного к рубежу старого и нового года, и что важнейшие календарные праздники индоевропейцев отражали главные моменты в мифологической “биографии” Солнца.
Как явствует из материала, обрядовый свадебный текст осетин заключает в своей основе различные мифологические сюжеты, потому что земной брак покоится на небесном браке. Основным же смыслом ритуалов Священного брака в обществах древности было ниспослание божеством через своего земного партнера различных благ обществу, которые те представляли в виде военного могущества, обильного урожая, многочисленного потомства, процветания торговли и др. (В.А. Цагараев).