После форума корреспонденту "СО" удалось поговорить с ним.
– Константин Михайлович, судя по всему, у вас тесные научные и дружеские связи с осетинскими коллегами. Какие их сильные стороны вы бы отметили?
– Я скажу так: в Осетии очень хороший уровень медицины. Потому что со многими ведущими специалистами я не только лично знаком, но и регулярно получаю от них научную литературу: с одной стороны, их публикации в наших профессиональных журналах, с другой – труды в виде монографий. Они действительно работают на современном уровне, и это приятно. Конечно, я не могу судить о медицине Северной Осетии на уровне, например, центральной районной больницы. Но о том, что кафедра анестезиологии и реанимации находится действительно на высоком уровне, могу сказать уверенно.
– Реаниматологи – это бойцы невидимого фронта…
– В последнее время в связи с ковидом мы стали бойцами видимого фронта.
– Да, это действительно так. Но и сейчас, и раньше от профессиональных навыков, грамотной работы ваших коллег во время проведения сложных операций, каких-то нештатных ситуаций зависит и зависело, удастся ли спасти пациента. Какова роль реаниматологии-анестезиологии в современном здравоохранении?
– То, что мы стали одной из основных медицинских специальностей – уже официально так классифицируемся (как и терапия, хирургия, гинекология и др.), заслуженно. Хотя специальность наша "молодая", тем не менее она оказалась в роли интегрирующей медицинской силы, которая свои старания прилагает и к хирургическим больным, и к неврологическим, и к пациентам педиатрических клиник, акушерских и т.д.
Но реаниматологи-анестезиологи – профильные специалисты не в обычном понимании, как лор-врачи, офтальмологи, гинекологи и др. Мы делимся по другому принципу: наиболее тяжелая группа пациентов любого направления, будь то в гинекологии, неврологии, кардиологии – это наши больные и поэтому наша роль очень важная.
Анестезиологи-реаниматологи в определенной степени напоминают летчиков, которые на каждый параметр полета имеют свой маяк-индикатор и таким образом ведут самолет. Только наше отличие от них в том, что мы пилотируем аппарат, на который нет технической документации, он заведомо неисправен, но полного списка отказов у нас тоже нет.
Однажды был проведен такой эксперимент: американцы навесили датчики монитора на анестезиолога, и оказалось, что в момент ввода пациента в наркоз у врача параметры сердечно-сосудистой системы примерно соответствовали состоянию
командира воздушного корабля, заводящего на посадку пассажирский лайнер. Уровень рабочего стресса у летчика и анестезиолога-реаниматолога почти одинаковый. Это неудивительно, все очень похоже – работа в условиях постоянного дефицита времени, материальных ресурсов и информации.
– Часто приходится рисковать?
– Для безопасности должна проходить занудная, стандартная медицинская процедура. Во всех областях высокого риска самоутверждаться нельзя. Показательная история произошла с лечением маршала Георгия Жукова. У него возникло острое нарушение мозгового кровообращения, которое, как известно, бывает геморрагическим (кровоизлияние) и ишемическим (тромбоз). К тому времени уже появились ферменты, которые лизируют тромбы, и молодой доктор Евгений Чазов, в будущем знаменитый академик, встал перед выбором – если он на ишемию введет фибринолитик, состояние улучшится, а если введет препарат на кровоизлияние, то маршал погибнет. Неразрешимая ситуация.
Жена Жукова, которая сама была врачом, приняла решение на свой страх и риск. Ему ввели фибринолитик, на его счастье, это оказалась ишемия, и он прожил еще несколько лет. Вот это обоснованный, оправданный риск, врач идет на него, иначе человек останется инвалидом на всю оставшуюся жизнь, если, конечно, выживет.
Мы понимаем, что, даже ставя подключичный катетер, можем получить смертельное осложнение, мы все время думаем о безопасности. Но иногда векторы безопасности и эффективности противоположны друг другу.
– Перейдем к теме, которая сегодня волнует всех – к коронавирусу. Мы получаем очень много противоречивой информации. И порой она исходит от самих медиков. Скажите, как вы относитесь к вакцинации?
– Ничего нового не скажу: вакцинироваться действительно необходимо. И при этом надо понимать, что нет вакцин со 100%-ной эффективностью. Нет вакцин с нулевой частотой побочных эффектов. Однако, несмотря на то, что есть в нашей практике случаи "побочек", случаи, когда люди заболевали после вакцинации, если взять по 100 тысяч вакцинированных и 100 тысяч невакцинированных, то результаты будут совершенно наглядными.
– А как прокомментируете слухи о "чипировании" вакцинированных или "распылении вируса с вертолетов" и т.д.?
– В любой критической ситуации элемент паранойи в обществе присутствует, и это нормально. Но просто эту паранойю надо отличать от того, что говорят настоящие специалисты, то есть фильтровать информацию.
Вопросов много. Может ли это быть "сбежавший" лабораторный штамм? Может. Потому что с коронавирусными штаммами вирусологи работают очень давно. Модифицируют их, есть по этой теме и публикации. Но совершенно точно можно сказать, что это не преднамеренная атака какого-то злодея. Даже если это лабораторная ошибка, она непроизвольная. И можно также совершенно точно сказать: этот вирус не является биологическим оружием. И не являлся никогда. Потому что вирус с такими свойствами биологическим оружием быть не может. Это абсолютно точно.
– А почему тогда такая высокая смертность?
– Смертность на самом деле невысокая. Очень высокая заболеваемость, это да. И хотя процент смертности при этой болезни небольшой, из-за гигантского числа заболевших нам кажется, что летальность высокая. Понимаете, сказывается эффект больших чисел. Очень большое число заболевших, за счет этого кажется, что и смертность высокая. На самом деле процент летальности в отношении к заболевшим – маленький. Но в абсолютных числах, к сожалению, действительно много умерших.
В случае с COVID-19 действительно остается много вопросов.
– Например, почему есть смысл как можно дольше удерживать пациента с COVID-19 от искусственной вентиляции легких (ИВЛ) ?
– Если даже по классическим подходам вроде бы есть все показания к вентиляции, на практике оказывается, что нередко можно обойтись без нее. Прежде всего, когда легкие мягкие и пациенту механически хватает сил расправлять их на вдохе. Конечно, все крики о том, что ИВЛ убивает – это не так. Не ИВЛ убивает, просто на ИВЛ переводят пациентов, которые настолько тяжелы, что общий процент их выживаемости будет невысоким. Объясню: если этих пациентов не перевести на вентиляцию, то погибнет 100%. А если из этих потенциальных 100% выживает хотя бы 14%, — это уже победа. Тут не должно быть подмены логики: пациенты погибают не потому, что их перевели на ИВЛ, а их переводят на ИВЛ, потому что они погибали.
– Можем как-то успокоить наших читателей? Каковы ваши прогнозы развития дальнейшей ситуации с ковидом?
– Очень сложно сказать. Скорее всего, с этой инфекцией мы будем жить так же, как живем с гриппом, ротовирусом, аденовирусом. Но он перестанет быть пугалом, а будет обычной вирусной инфекцией среди множества остальных вирусов и инфекций, с которыми мы сосуществуем.
– А "омикрон" действительно позволит нам выйти из пандемии?
– Скорее, даст нам передышку. Потому что мы видим: заболеваемость очень высокая, но процент тяжелых форм еще ниже, чем при обычном ковиде. К слову, у нас в Санкт-Петербурге наблюдается взрывоподобный рост – свыше 6 тысяч заболевших в сутки, но при этом реанимации освобождаются.
– В последнее время очень много негатива обрушилось в адрес врачей. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Сейчас мы переживаем тяжелые времена – ковид, экономические и политические проблемы... В обществе нарастает возмущение. На кого это канализировать, кто безобиднее? Врачи! Это один момент. Другой – в советское время неприлично было писать жалобы на врачей. Сейчас даже юристы к этому стимулируют. Не знаю, как в Осетии, но у нас есть целые штаты, специализирующиеся на войне с врачами. А на самом деле врачи справляются со своими обязанностями не хуже, чем 10 лет назад, а жалоб стало намного больше. Вот такой парадокс…