Но тогда, после затяжного психологического стресса, растянувшегося на годы войны и после нее никто из фронтовиков и не помышлял о такой помощи, которая расценивалась бы настоящим мужчиной просто как постыдная. Тогда у мужчин были иные нравы, которые не позволяли им проявлять даже минутные слабости: лакомиться на людях мороженым или же конфетами, носить в руках хозяйственную сумку жены или же зонт над головой дамы, возвращаться из гостей пьяным или же ругаться прилюдно матом... И тогда сама природа подсказала им самый доступный способ самолечения – смех.

Дети редакционных работников были в послевоенные годы чем-то вроде "сыновей полка", а сами редакции – "семейными общежитиями". Я был одним из таких "усыновленных", потому что рабочий день у журналистов тогда, как и сейчас, не был регламентированным. И приходя домой поздно вечером, мой отец Василий Македонович Цаголов только лишь менял рабочий стол на кухонный, чтобы, не мешая спать домочадцам, дописать срочный материал в очередной номер. Таким образом газетный дух сопровождал отца повсюду, где бы он ни был, а если возвращался глубокой ночью из типографии, где дежурил по номеру, то и дух типографской краски: такой родной и уютный, что куда там до него "шанели номер пять"!..

Отдыхали редакционные только по праздникам и только коллективно, потому что в складчину накрыть нехитрый стол было куда как легче, чем в одиночку. Холодильники, если у кого и были, то больше для форса, потому что и быстропортящиеся продукты не могли бы испортиться даже в тепле, так быстро они поедались.

Летом чаще выезжали вместе с женами и детьми на Камбилеевку или же на Черную речку, в Первомай – на маевку на Сапицкую будку. Зимой таких возможностей уже не было, но и Новый год умудрялись встречать гуртом где-нибудь на съемной квартире или же в самой редакции, которая на моей памяти была уже на площади Ленина. Там, где сейчас книжное издательство "Ир". Это было, с одной стороны, престижное место. С другой – злачное, ибо со стороны близкого сада-ресторана "Интурист" всегда тянуло в высокие щелистые окна редакции запахи свежеприготовленных шашлыков, щекотавшие ноздри и нервы не только испытанных журналюг, но и скромных журналисток...

Хороший журналист сытым не бывает, как гончая перед охотой, ибо сытое брюхо к критике глухо. С этой точки зрения недоедавшие журналисты областной партийной газеты "Социалистическая Осетия" могли бы считать себя высочайшими профессионалами. Но когда становилось уже совсем невмоготу, а до зарплаты оставалась еще целая неделя, на помощь приходила смехотерапия.

Вообще-то, весь Советский Союз напоминал тогда готовность смеяться в ответ на любую шутку сегодняшних зрителей на представлениях "Уральских пельменей". Достаточно было появиться комедийному актеру Сергею Филлипову или же пародисту Аркадию Райкину, как зал тут же начинал покатываться от смеха. (Сегодня в ответ на их самые прикольные репризы никто бы даже не улыбнулся!)

То был, так сказать, узаконенный смех, но было и закулисье, куда доверительно допускались только самые близкие. И этим закулисьем были политические анекдоты. Тогда это устное народное творчество было уголовно наказуемым и их сказители предусмотрительно выключали все имевшиеся в доме гаджеты, запитанные на переменном токе. И даже вынимали из розеток штепсели электрических утюгов, опасаясь "вездесущего государева ока".

Но сам КГБ не особенно ретиво искал авторов даже самых дерзких анекдотов, потому что чекисты сами пересказывали их в узком кругу. И теперь, с высоты настоящего вседозволенного времени, можно честно признать, что именно политические анекдоты спасли страну от беспощадных народных бунтов. Они и были тем "свистком", через который стравливался перегретый пар социального котла. Сегодня нет уже ни тех едких анекдотов, ни самого популярного тогда "Армянского радио". И даже пресловутая "пятая колонна" неспособна ни на какое иное самовыражение, кроме вечного брюзжания. И вот это-то и будит во мне смутную тревогу за будущность страны...

Но вернемся к заголовку, который был "подвешен" в самом начале над этим текстом, как то ружье на сцене театра, которое должно непременно бабахнуть в конце представления.

Хохмы были в ходу не только в редакциях газет и журналов, но и повсеместно, потому что в смехотерапии нуждались все без исключения: начальники и их подчиненные, потому что не только фронтовики пережили ту войну, но и вся наша страна. Самых выдающихся хохмачей знали по именам. Но в журналистских кругах этот оздоравливающий смех проявлялся с особенным блеском и изобретательностью, потому что без изобретательности в журналистской профессии делать было просто нечего. "Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете" – эта песня, на деле же газета, как сказал Ленин – "не только коллективный пропагандист и коллективый агитатор, но также и коллективный организатор". То есть, если события не было, его надо было придумать. Иногда газеты создавали орденоносцев и даже Героев Социалистического Труда...

Хохмы бывали разными, нередко – грубоватыми, но всегда – беззлобными. Нацелены они были на самые уязвимые места тех, над кем собирались подшутить: тщеславие, гордыня, бахвальство... Василий Цаголов тоже слыл известным хохмачом. Именно он, Бибо, который стал брендом газеты в шутливой, фельетонной и сатирической формах бичевал недостатки своего времени.