И вот теперь... в возрасте 39 лет Вахтангова не стало. Ушла НАДЕЖДА не только его, Станиславского, а всего отечественного театра. Даже не так. Всего нового искусства их Родины. Ушла навсегда. И принять все это казалось Константину Сергеевичу невозможным. Во всяком случае, пока...
Такие разные, такие близкие люди
Станиславский и Немирович-Данченко определенно умели разбираться в людях. И Е. Вахтангова они действительно заметили сразу. Да и могло ли быть иначе! Целеустремленность и трудолюбие его были поразительны. Собственно, так же бросалась в глаза и буквально покоряла каждого и его безраздельная, всеобъемлющая, уже не единожды проверенная временем любовь к театру, беззаветная преданность ему. Евгений мог (и такое случалось не раз) во имя своей огромной цели начать все с нуля... И не отступить, не сломаться, не поддаться никаким соблазнам. А ведь их было ох как много. Его активно пытались привлечь на свою сторону десятки чиновников от Мельпомены. Они обещали ему, совсем молодому режиссеру, поистине золотые горы. Они давали ему возможность выбора. Но нет! Это было не для него. Свой выбор он, по сути, сделал еще тогда, когда учился во Владикавказской классической гимназии, когда создавал свои первые драматические студии, когда писал для них сценарии, когда сам играл на сцене, будучи старшеклассником, потом – студентом. И, наконец, когда решительно порвал с отцом-фабрикантом из-за открытого нежелания продолжать его дело. Нет, табачная фабрика Вахтангова-старшего была явно не для него. И ничто никогда не могло бы сбить его с намеченного пути, который именовался так коротко и ясно – ТЕАТР. Это и стало его "одной, но пламенной страстью".
По-настоящему (так считал сам Евгений) как режиссер он определился в 1911 году. Молодой человек предстал перед В. И. Немировичем-Данченко в отборочном туре Московского художественного театра, когда формировалась новая труппа. А чуть позже он встретился и со Станиславским, о котором до этого только слышал. Явно волновался. Даже не дожидаясь официального зачисления в МХТ, Евгений начал посещать лекции Константина Сергеевича. Однако вчерашний студент тогда не мог даже представить, сколько нового принесет ему постепенное сближение со своим руководителем и наставником, строгим, требовательным, но таким отзывчивым и преданным своему родному детищу – МХТ!
Не каждый умел ладить с мэтром. Что и говорить – нелегкий был у него характер. А вот Вахтангов увидел, понял, пожалуй, главное в Константине Сергеевиче. В такое сложное время режиссер-реалист Станиславский сумел вывести свой театр из пелены пошлости, из всех волн ремесленничества и штампов. Конечно, Константин Сергеевич порой уступал дорогу, отдавал дань и модным течениям – импрессионизму и декадентству. Однако это не стало главным в творчестве Станиславского. Он был слишком земным человеком, правдолюбцем, и неизменно возвращался к реалистическому искусству. В этом, безусловно, и заключалась его сила. Именно этим отличался его неповторимый почерк, так привлекавший Евгения Багратионовича. И еще Вахтангову была бесконечно интересна основная задача мэтра и его МХТ – раскрытие внутреннего мира человека. Театр, как и его режиссер, Константин Сергеевич, свято верил в то, что именно реалистическое искусство и только оно сблизит людей, сделает их лучше, чище, добрее.
Но при всей искренней привязанности к своему УЧИТЕЛЮ Вахтангов ни в чем не хотел его копировать. Со временем у него самого выработалось собственное видение жизни, предмета, человека. И, хотя в Первой студии при МХТ Евгений даже преподавал теорию (систему) Станиславского, он уже мог поставить акценты на другие вещи, отметить иные детали, на многое посмотреть по-своему. Константин Сергеевич отлично видел это, приглядывался к молодому коллеге, однако не сбивал его с того пути, который ученик мучительно, но решительно выбирал для себя в качестве основного. А Евгений мечтал о спектакле-мистерии, он хотел, чтобы актеры не были слепо покорны режиссеру, чтобы их не тяготил грим, не сжимали костюмы, не ограничивали тупо заученные роли. Он думал о своей студии, где актеры широко раскроют собственные души, где они проявят самих себя, станут друзьями, где каждому будет по-настоящему тепло и комфортно. Да, Евгению был очень нужен СВОЙ театр.
И ведь он, Евгений, действительно успел создать при МХТ целых три художественных студии. И, что интересно, ни Станиславский, ни Немирович-Данченко не ставили перед молодым коллегой абсолютно никаких преград. Они, верные своей системе, внимательно приглядывались к Евгению Багратионовичу, который так искренне старался привнести в жестокую, полную кричащих противоречий жизнь радость победы, гордость за содеянное. Они отлично понимали его желания. И хотя далеко не всегда одобряли эксперименты и порывы своего ученика, не мешали ему. Что ж, Евгений учился и на своих ошибках. Он был, конечно, очень раним, искренне переживал за каждую неудачу (а они, естественно, как у любого думающего человека, бывали, и не раз), но духом не падал, всегда был готов, если придется, начать все с самого начала. Он был оптимистом, жил надеждой на успех, на будущее. И, пожалуй, мэтры-режиссеры радовались его удачам больше всех. Они умели растить молодежь, понимая, что одним жестким давлением, насильственным приказом, подчинением, взращиванием кого-то лишь по своему образу и подобию ничего дельного не добьешься. А душить в зародыше чей-то откровенный талант... нет! Только не это!
Учитель, воспитай ученика, Чтоб было у кого потом учиться!
Евгений Багратионович никогда не обижался на то, что его считали учеником Станиславского. Скорее, наоборот. Он гордился даже своим ученичеством. А Станиславский... чего стоил хотя бы один только такой факт. Вахтангов давно знал, что неизлечимо болен. Лечился, очень хотел вернуться в строй, чтобы осуществить "громадье" своих планов. Но жестокая болезнь не отступала (рак желудка). Евгений трудился до последних минут своей жизни. Он готовил спектакль за спектаклем. И когда подошла очередь "Принцессы Турандот", режиссер был уже так слаб, так бледен, так худ, но на репетиции (а они всегда были для него святыми) никогда не опаздывал и требовал железной дисциплины и от своих студийцев. Репетиции "Принцессы Турандот" обычно проходили по ночам (дневное время отводилось для показа готовых постановок). На последнем прогоне Вахтангову стало совсем плохо. Однако он мужественно преодолевал нестерпимую боль. И... все же сумел довести начатое до конца. Еле живого его довезли до дома. А на долгожданной премьере "Турандот"... ему уже не суждено было присутствовать: подняться с постели он просто вообще не мог.
Игра студийцев, по воспоминаниям первых зрителей, была замечательной. Молодежь знала о том, что их любимый наставник умирает. Души актеров буквально разрывались от сострадания и горя. Но они понимали, что должны, нет, обязаны! с честью оправдать надежды своего кумира. После первого отделения потрясенные зрители не хотели отпускать талантливых исполнителей. А Станиславский нанял извозчика и помчался к умиравшему коллеге. Там, у его постели, он рассказал Евгению об игре его подопечных, о том, что ребята покорили взыскательную публику. А в театре в это время задерживали антракт в ожидании Константина Сергеевича, и зрители не роптали: они понимали происходящее. По окончании же спектакля с возгласами: "Браво Вахтангову! Браво! Браво!" не отпускали актеров-студийцев в течение получаса…
Лучшие из лучших
А теперь еще несколько штрихов о героях этого очерка. В 1921 году в МХТ отмечалось 10-летие поступления Евгения Багратионовича в театр. На вечере К. С. Станиславский (он был одним из создателей этого храма искусств) снял с себя золотой значок основателя театра (а таких значков было всего-то три) и приколол его на грудь Вахтангова. Позже, еще через год, Константин Сергеевич подарил младшему коллеге свой портрет с надписью, которая вообще не нуждается ни в каких комментариях: "Милому, дорогому другу, любимому ученику, талантливому сотруднику, единственному преемнику, первому откликнувшемуся на зов, поверившему новым путям в искусстве; много поработавшему над проведением в жизнь наших принципов; мудрому педагогу, создавшему свои школы и воспитавшему сотни учеников; вдохновителю многих коллективов; талантливому режиссеру и артисту, создателю новых принципов революционного искусства, надежде русского искусства, будущему руководителю русского театра".
Прямо скажем, К. С. Станиславский никогда не разбрасывался словами, тем более комплиментами, так что каждое определение в этой надписи – на вес золота. А соратник Константина Сергеевича В. И. Немирович-Данченко называл Вахтангова "украшением Художественного театра". Да что тут скажешь... Евгений Багратионович был признан всеми корифеями Мельпомены, им гордились, его уважали, ценили и любили. За смелость, за желание и умение оставаться, находясь рядом с такими авторитетными, общепризнанными коллегами, самим собой, за умение увлечь и повести других на благородные дела. И не только за это.
... Я много читала о последних днях жизни Евгения Багратионовича. Об этом с горечью и вместе с тем с громадным уважением рассказывали и его ученики, и коллеги, и родственники. Преодоление боли, сложившихся обстоятельств, ясное понимание своего приближающегося конца... Да, все это было. Почти восковой, прозрачный, предельно сосредоточенный, корчившийся от невыносимой, страшной боли, он до конца шел к своей цели – достойно поставить задуманное, принести радость зрителям, которых уважал и ценил беспредельно. И правильно отмечали люди, близко знавшие Вахтангова: если бы он не был великим режиссером, все равно имел бы право на бессмертие, потому что человек, обладавший таким сильным характером, таким мужеством, всегда являет собой пример настоящей, крупной ЛИЧНОСТИ. И это, я уверена, очень справедливо.
Надежда Михайловна Байцурова – жена Евгения – вспоминала, что первыми своими театральными учителями ее супруг всегда называл знаменитых романтических актеров-гастролеров братьев Рафаэля и Роберта Адельгейманов. Они несли людям ту радость, которая соответствовала внутреннему строю Евгения. И такое восприятие жизни он пронес до конца. Даже умирая, оставался верен ему. И это было удивительно! И в этом был он весь – смелый экспериментатор, талантливый педагог, великий труженик, блестящий режиссер – наш земляк Евгений Багратионович Вахтангов.
Сегодня энциклопедии мира называют имена лучших режиссеров планеты Земля. И как справедливо, что в первой десятке – целое созвездие россиян. Их пятеро – таких разных, таких великих. Все они преданно служили большому искусству, все они по-своему горячо любили свое Отечество – нашу Россию. И как отрадно, что в их числе, кроме Александра Яковлевича Таирова, Владимира Ивановича Немировича-Данченко, Всеволода Эмильевича Мейерхольда, названы глубоко почитаемые каждым из нас Константин Сергеевич Станиславский и наш дорогой владикавказец Евгений Багратионович Вахтангов – истинные корифеи, признанные великие МАСТЕРА любимого дела!..