Уже на начальном этапе становления осетиноведения обращение к персидскому материалу стало важным подспорьем, обеспечившим эту молодую тогда еще научную дисциплину надежным сравнительно-историческим фундаментом. Вполне ожидаемо, что одним из первых шагов на этом пути стало сопоставительное изучение лексики, позволившее однажды и навсегда установить, что осетинский язык восходит к тому же единому общеиранскому корню, который далее вел его происхождение в индоевропейскую древность.

Это открытие – филологическое по своему характеру – не могло не привести к сопоставлениям и в области устного народного творчества, прежде всего эпики, получившей богатое развитие в обеих традициях. В результате были выявлены многочисленные схождения и в этой области. Тем самым был сделан обоснованный вывод о том, что и обе эпические традиции, несомненно, восходят к тому же самому общему источнику.

Эти сопоставления убедительно показали, что даже разделение некогда единого иранского мира на Иран и Туран, на оседлых земледельцев и кочевников-скотоводов, враждовавших между собой уже в глубокой древности, не может служить препятствием для подобных схождений. Не смогло повлиять на это эпическое единство и то известное обстоятельство, что осетинская традиция в эпоху Средневековья прошла через многовековое влияние византийского православия.

Персидская же традиция в свою очередь прошла в архаический период через этап зороастрийской реформы, обслуживавшей идеологические запросы Ахеменидской империи, а затем испытала на себе глубокое влияние ислама.

Представляется, что сегодня изучение этой общеиранской эпической основы нисколько не утратило своей актуальности. Напротив, с одной стороны, давно назрела необходимость перейти от частных сопоставлений хотя и многочисленных, но все же разрозненных эпических мотивов и сюжетов к их комплексному и системному изучению. С другой стороны, очевидно, что в свете новых достижений индоевропеистики, без учета персидских данных сегодня уже невозможно убедительное решение проблемы происхождения осетинской эпопеи. Речь прежде всего идет об открытии исходного мифологического ядра индоевропейской эпики, сделанного в конце прошлого века представителями московско-тартуской структурно-семиотической школы В.В. Ивановым и В.Н. Топоровым.

Эти совместно работавшие энциклопедически образованные ученые полагали, что таким эпическим ядром может выступать мифологический по своей природе сюжет о поединке героя с чудовищем, являющимся олицетворением изначального хаоса. В связи с чем обращение к персидской традиции становится не только важным источником для реконструкции этого ядра на осетинском материале, но и оказывается необходимым связующим звеном между общеиранским и индоевропейским состоянием. Иначе говоря, в данном случае отказ от учета персидского эпического материала лишает предлагаемую реконструкцию достаточной научной достоверности.

При этом следует принимать во внимание то обстоятельство, что если применительно к осетинской эпике его обнаружение, действительно, сопряжено с определенными сложностями и требует усилий, то в персидской традиции, как уже отмечалось в литературе, он вполне очевиден. Вот почему обращение к персидской традиции могло бы стать важным элементом в решении названной задачи.

Кроме того, велика вероятность и того, что обращение к персидскому материалу может привести к пересмотру уже существующих реконструкций. В конечном счете, речь должна идти об установлении лежащих в его основе классических категорий мифов, выяснении состава его участников, выявлении используемых ими атрибутов, а также описании его исторической эволюции и связанных с ней трансформаций.

Вместе с тем реконструкция мифологической основы общеиранского ядра Нартиады будет предполагать не только простое обнаружение в эпике драконоборческого сюжета, но также и его рассмотрение на широком общекультурном фоне. В результате весьма вероятно, что успешное выявление в осетинской эпической традиции общеиранского драконоборческого сюжета даст не просто еще один дополнительный аргумент в обоснование версии о ее индоевропейском происхождении, но также сделает возможным новое прочтение самой Нартиады, потребность в котором весьма остро ощущается в наши дни.

(Продолжение следует).