До того дня с Ритой Камболатовной ЦАЛЛАГОВОЙ мы не были знакомы. Она пришла в школу во время шумной перемены, а потом мы беседовали с ней о ее родственнике Бимболате, погибшем на фронте в 1942 году. Ей очень хотелось, чтобы в эти дни, когда столько благодарных слов посвящают солдатам Великой Отечественной, вспомнили бы и его честное имя. О его боевом пути семья имеет самые скупые сведения: письма с передовой не всегда находили адресата, но даже спустя столько лет после полученной похоронки близким солдата так нужно, чтобы об их родном человеке кто-то непременно вспомнил и представил его, работящего, скромного, сумевшего в лихую годину, не раздумывая, стать на защиту Родины. Что ж, очень хочется надеяться, что время не работает против нас и обязательно найдутся люди, которые подробнее расскажут о рядовом войны – Цаллагове Бимболате. А пока... Пока его имя только здесь, в школе, в списке имен тех, кто погиб за Родину.
Мемориальная доска в Зале Славы владикавказской ордена "Знак Почета" гимназии №5 имени А. В. Луначарского. В который раз читаю знакомые фамилии: В. Тотров, Г. Цаликов, М. Чехоев, М. Елбаев, 3. Дауров, Р. Габуев, Е. Щербинин, Ф. Дзгоев, Б. Аверьянов; учителя: В. В. Субботин, С. Ф. Андреев, К. В. Дмитриевский...
Я хорошо помню, как раньше, двадцать третьего февраля и в День Победы, сюда приходили десятки людей – родственники погибших. Правда, сейчас здесь бывают гости все реже и реже. Что ж, уходит старшее поколение... А тогда... Замирали на какое-то время, в тысячный раз перечитывая родную фамилию, клали цветы... Особенно запомнилась маленькая старушка – мать лейтенанта Володи Спесивцева – Евгения Афанасьевна. Ее сын был убит за два с половиной месяца до Победы и похоронен в Германии. Так разве поедешь туда, на его могилку... А здесь, на мемориале, он вроде как рядом с нею. Да и от улицы Войкова до школы дойти еще можно. Как-то (это было еще в 80 е) у нас на пионерском сборе был друг и одноклассник Владимира – Владимир Евгеньевич Киреев – известный в республике врач. Он много рассказывал о своем поколении, о выпуске 1941 года (именно тогда оба Володи закончили десятилетку). О друге он говорил с откровенным волнением, и перед глазами ребят вставала суровая, мужественная картина.
Да, он не боялся смерти. А может, это называется как-то иначе. Просто никогда не любил говорить об этом. Все началось осенью 1941 года. Тогда он был курсантом Ленинградского училища тяжелой артиллерии. Как и другие будущие офицеры, рвался в бой. Именно об этом были его письма домой.
"...Вчера я прошел мандатную комиссию и был зачислен курсантом. Нас по очереди вводили к генералу – начальнику училища. Генерал спросил у меня: "Не боитесь фронта?" Я ответил, что нет". А вот эти вести с самого переднего края: "У меня сегодня самый счастливый день – на руках партбилет. И что бы ни случилось со мной, не плачь, мама. Помни, если я погибну, ты мной гордись..."
В ту последнюю зиму лейтенант Спесивцев командовал взводом управления гвардейского минометного дивизиона. На самом переднем рубеже был его наблюдательный пункт. Страшно? Конечно. Сколько раз шквал огня обрушивался на них – бойцов и командира! Но разве обойдешься здесь, на фронте, без их службы? И они стояли. Стояли до конца. Под пулями и снарядами. И выполняли не одно задание. Они защищали Родину. А двадцать четвертого февраля 1945 года Володи не стало. Он погиб, как и тысячи наших советских людей, на своем боевом посту, с оружием в руках.
Владимир Киреев узнал об этом только в августе того же года, когда, демобилизовавшись, приехал в Орджоникидзе. И до сих пор не забыть ему дня, когда он постучал к Евгении Афанасьевне. Все та же этажерка, где по-прежнему стоят любимые книжки тезок-друзей. И первый раз не представлял Володя, о чем нужно говорить, как утешить эту сразу так заметно постаревшую женщину, мать друга, потерявшую на войне единственного сына. Он знал одно: не рождено еще в мире таких слов, которые могли бы залечить ее рану.
Евгения Афанасьевна тоже присутствовала на том пионерском сборе. Но говорить она не могла. И ребята очень хорошо ее понимали, потому что сами будто прикоснулись к чужой боли, и она отныне стала их собственной. Жизнь Володи Спесивцева. Такая короткая. Такая чистая. До сих пор я храню отрядные альбомы тех своих учеников (они закончили школу еще в 1984 году). Листаю страницы. Здесь много снимков Володи. Предвоенный выпуск школы №5. Счастливые лица юношей и девушек, вступающих в жизнь. Где-то среди них и он, Володя.
…Каждое утро ребята гимназии №5 проходят по Залу Славы мимо мемориальных досок с именами выпускников и учителей, павших на поле боя, отстоявших мир на земле. Имена... Одно из них – Владимир Павлов. О нем тоже хочется рассказать всем, потому что свою очень короткую жизнь этот юноша прожил достойнейше.
Строки из писем Владимира Павлова
5. VIII. 1941 года
Пять дней наш отряд находился в тылу у финнов, выполнили мы боевую задачу и вот сейчас благополучно вернулись на свою территорию. Отдыхаем. Но, вероятно, сегодня ночью пойдем в тыл. Разгромили мы у финнов штаб полка, разбили колонну из двадцати пяти машин. Двое из наших ребят не вернулись. Еще три-четыре задачи, и, говорят, нас отзовут. Может, даже в Ленинград. Наш отряд – особое подразделение, вот почему я пишу такой обратный адрес – отряд Волкова.
3.IX. 1941 года
Как давно я не имел возможности написать вам. Около месяца наш отряд находился в тылу врага. И, конечно, думать о том, чтобы отправить весточку домой, даже не приходилось. Взрывали мосты, нападали на базы, короче говоря, занимались диверсиями у них в тылу. Были несколько раз на передовой. Сейчас, после того как мы прошли более трехсот километров, нам дали отдых. Живем в деревне, в ста километрах от линии фронта.
Здесь сравнительно спокойно. Зато после отдыха – опять на выполнение боевой задачи. Меня за одно небольшое дело представили к правительственной награде, а вообще командование хочет, как будто бы, весь наш отряд сделать орденоносным. Пожалуйста, не беспокойтесь. Буду жив и здоров. Уверен в этом. Наше направление – Ребольское (на юг от Кандалакши).
18.VI.1942 года
Времени стало очень много. Лежу в госпитале. Только, пожалуйста, не волнуйтесь. Все совершенно не опасно. Одиннадцатого июня был ранен в ногу и в тот же день эвакуирован в Беломорск. Обидно было уезжать: ранение у меня легкое – в ступню левой ноги. Но пуля немного задела кость, наложили шину. Прямо страдаю от безделья. За последние десять месяцев впервые столько свободного времени. Госпиталь очень хороший, здесь есть все условия, но мне очень не хватает нашего отряда, знаю, что у ребят впереди трудное задание. Страшно обидно, что уйдут без меня...
Поезд шел к Ленинграду. В купе все спали, и только она по-прежнему не отрывала глаз от окна. Пережитые за несколько дней встречи с незнакомыми людьми, которые старались во всем помочь ей, Ксении Ивановне Трофименко, потому что хорошо понимали: сюда, в их места, приехала мать солдата. Приехала поклониться могиле сына, тем соснам, что помнили его, зорям и закатам, каждой улице, каждому дому. Все эти дни она почти не спала, никак не могла поверить, что прошли годы, которые старательно сглаживали боль потери. Но нет, так и не смогли ничего сделать. Именно это она ощутила так отчетливо, когда бродила по улицам небольшого северного городка, где в дни войны размещался штаб отряда особого назначения, в котором служил ее единственный сын, ее Володя... Он любил море и всегда хотел быть рядом с ним. Нет, не плавать. Володя мечтал строить корабли. Подолгу сидел над специальными картами. В такие минуты он уводил свои суда далеко-далеко: к Коралловому, Карибскому, Средиземному морям, к самому Лабрадору, к Бенгальскому заливу, на Балтику.
Студентом Ленинградского кораблестроительного института стал в 1940 году. Правда, каникул сына Ксения Ивановна тогда не дождалась. Осенью поехала к Владимиру, чтобы успокоиться, убедиться, наконец, в том, что у него все в порядке. А потом была сдана первая в жизни сессия, и он был дома и не дома. Съехались одноклассники: ребятам хотелось побыть вместе; Володя всегда был в гуще всех дел и событий, в квартире не умолкал телефон. Сын был каждому нужен и интересен.
Собственно, Ксения Ивановна давно привыкла к этому. В школе, где учился Вова Павлов, он был членом комитета комсомола, не представлял себя без друзей, без тысячи неотложных (всегда самых срочных) дел, без постоянных забот. Так могло ли быть как-нибудь по-другому?.. Да, все это она прекрасно знала. И все же...
Он уезжал бодрым, товарищи гурьбой пришли на вокзал. Сын обнял мать. "До скорой встречи. До лета. Время пролетит незаметно, вот увидишь, мама..." Вскочил на подножку вагона, большой, светловолосый, с доброй мальчишеской улыбкой, какой-то по-особенному подтянутый и ладный в форме кораблестроителя. Больше они не виделись. Никогда. Но кто тогда знал, что так будет. Письма... Она хранила их, как самое дорогое. В доме Трофименко все напоминало о Володе. Сестра Ксении Ивановны, Клавдия Ивановна, кавалер орденов Ленина, Трудового Красного Знамени, заслуженная учительница СОАССР, показывала награды племянника, то, что переслал сразу после войны Сегежский райком КПСС. Медаль "За отвагу" – это самая первая. Вот другие. "Партизану Отечественной войны" – это уже посмертно. Газета "Правда" со статьей "Ополченцы". Это на ее факты ссылался Володя, когда, не ожидая призыва, вовсе не желая уезжать на Волгу, в Горький, куда прямо на баржах по Мариинской системе спешно отправляли студентов-кораблестроителей, пришел в райком комсомола и попросил послать его на фронт добровольцем. Смешной мальчик, будто не знал он своих близких: мать, дедушку, тетю, которые иного пути для него просто не представляли.
Им хотелось слышать о нем все. Он это хорошо понимал и рассказывал то, о чем писать имел право. Строевые занятия в Чудове, серьезный разговор в кабинете командира, путь в теплушках до Петрозаводска. Опять подготовка – теперь в нее включены и прыжки с парашютом, и вот, наконец, мандатная комиссия утверждает его кандидатуру: он в отряде особого назначения. Ленинграду грозила опасность. На Карельском перешейке армия финнов стремилась прорваться к городу с северо-запада. Положение было угрожающим. Именно в это время он, вчерашний студент, тоже стал защитником Родины.
Извещение они получили в июне 1943-го. Погиб смертью храбрых при выполнении ответственного задания командования. А потом, еще через два месяца, пришло письмо от девушки из того же отряда.
Как потом жалела Ксения Ивановна, что не смогла тогда разыскать следов Лели Смириковой, которая так тепло, по-своему старалась утешить ее, разделить ее горе. Впрочем, тут же отправила она ответ, но тяжелораненая девушка была уже эвакуирована в глубокий тыл куда-то в Сибирь. Потом Ксения Ивановна писала еще по многим инстанциям, но, увы... безрезультатно.
Генерал Вершинин, командир отряда особого назначения, лично знавший Владимира, прислал о юноше самый теплый отзыв, подробно рассказал, как после войны можно будет разыскать его могилу.
И вот она, мать, побывала в Сегеже...
Ксения Ивановна Трофименко. У нас в республике очень хорошо помнят эту женщину. Доктор наук, профессор-консультант Горского сельскохозяйственного института, была членом ученого совета, членом ГЭКА. Пятьдесят пять лет жизни отдала она этому учебному заведению. Более пятидесяти серьезных печатных работ, встречи с крупнейшими учеными-почвоведами страны, которые знали и глубоко уважали профессора Трофименко, искреннее почитание всех тех, кто когда-либо у нее учился; наконец, активное участие в конгрессах и съездах почвоведов южной зоны РСФСР, всей страны.
Все, что имела, все, что было у нее, – все людям. Пусть они будут добрее, умнее, счастливее. Ведь именно за это отдал свою жизнь ее единственный сын.
Всегда замечаю, что нашим ребятам бывает очень интересно узнать о том, что было, от очевидцев каких-то событий, от людей, которые хорошо знали их кумиров. К великому сожалению, такие встречи происходят все реже: не те уже силы у ветеранов. Помню, как рассказывала о своем поколении врач Т. И. Верхолетова – тоже выпускница нашей гимназии, одноклассница Володи Спесивцева: "Это были прекрасные люди, очень разные, каждый со своими особенностями, но всех их объединяло великое чувство долга перед Родиной, который они выполнили, отдав свои жизни за наше с вами счастье и свободу. Сейчас остается только предполагать, что могли сделать, каких достичь результатов мои одноклассники, ушедшие на войну прямо со школьной скамьи. Как жаль, что мы не всегда были внимательны друг к другу, не умели тогда глубоко разобраться и оценить по достоинству внутренний мир наших товарищей, особенно тех, кто был скромен и ненавязчив, ничем особенно не выделялся. А именно такими были Володя Спесивцев и многие его товарищи. Это были цельные, содержательные натуры, не распыляющиеся на пустяки, не ищущие дешевой популярности и успеха.
Мы окончили школу накануне войны, и сразу началась другая, тревожная, тяжелая жизнь. Еще и потому школьные воспоминания нам очень дороги, а для моих погибших товарищей школьные годы стали последним светлым воспоминанием о мирной жизни. Потом была только их ратная служба. Так пусть же все поколения учащихся не забывают моих друзей. Они были настоящими, достойными людьми".