Голодное послевоенное детство. Летом выручали первые яблоки, груши, щавель, ежевика, кизил, терн, сладкий-пресладкий тутовник. Позже я прочитал, что в его составе содержится более 60 активных аминокислот, способствующих долголетию. Тутовник куда лучше того сахарина, что продавали вместо сахара в послевоенные годы. Можно сказать, что нас кормил родной виноградненский лес.
А вот зимой было худо, И голодно, и холодно. Надо было топить ненасытную печку. Пока ее топишь, еще тепло, хорошо, а уже через пару часов все тепло улетало через щели в дверях, в окнах, да и полы были земляные!
Вязанки дров мы, десяти-двенадцатилетние подростки, носили из леса за два-три километра. Помню, в холодном еще марте 1952-го, мы с другом Аликом Акоевым (таким же безотцовщиной, как и я) насобирали в лесу сушняка из-под снега, связали eго и на спинах несли домой.
Путь нам перерезал лесничий Любимцев. "А ну бросайте вязанки! – кричал он. – Собирать дрова запрещено! Нужно выписывать в лесничестве, в Павлодольской, и платить! Стой, кому сказал! Стой, стрелять буду!".
Мы испугались, побросали свои вязанки, но лесничий все-таки выстрелил в воздух. Мы побежали к Тереку, под кручу, чтобы он не достал нас. Я был поменьше, поскользнулся, зачерпнул галошами ледяную воду (по Тереку плыли тающие льдины), а потом одну галошу потерял (она утонула). Какое горе! В чем в школу пойду?
Лесничий наши вязанки дров побросал в Терек. Домой я пришел весь мокрый, озябший и в слезах. Всю ночь метался в жару под лоскутным одеялом; все мое маленькое нутро хрипело. Положили в больницу: воспаление легких. Общая палата. В ней – и взрослые мужчины, и пацаны. Таблетки, уколы. Суп, пшенная каша.
В углу лежал тяжелобольной мужчина, на него уже давно махнули рукой – принесут тарелки с едой и унесут нетронутыми.
Однажды в палату пришел главврач, обратился к выздоравливающим: "Привезли из лесхоза саженцы. Если кто может, помогите высадить их на больничной территории, а то весь медперсонал у нас занят, да и то – женщины". Мы засобирались: надо – значит надо. Скинул с себя одеяло и тот больной. Встал, оделся.
"Ну а ты куда? Лежи, лежи, без тебя обойдутся, – сказала санитарка. – Еще упадешь, кто заносить будет? Вон какой костлявый!".
Но он пошел и сам посадил дерево. Когда вернулся, сказал: "Память будет"... В тот самый день, когда меня выписывали из больницы, его не стало. А то дерево – каштан – стоит до сих пор.
Когда меня спрашивают, зачем каждую весну беру лопату и сажаю около дома и на пустырях саженцы, я всегда рассказываю историю об этом человеке, с которым меня судьба свела в детстве.
И хоть исчезнут ног мои следы,
Но не расстанусь с жизнью я земною,
Ведь в том саду, который даст плоды,
Есть дерево, посаженное мною.
Друг детства Алик Акоев после окончания семилетки поступил в ремесленное училище №45 в г. Орджоникидзе. Получил специальность строителя. Работал каменщиком на строительстве Дигорского сахарного завода. Потом переехал в г. Таганрог, трудился на комбайновом заводе мастером-наладчиком. Я был у него, мы посетили чеховские места, вспомнили детство. Он создал семью, но рано овдовел. К сожалению, недавно моего друга не стало. Мне так не хватает его!..
Я, несмотря на бедность, все-таки закончил 10 классов, затем – училище механизации сельского хозяйства. Работал трактористом в виноградненском колхозе. Техника была старая, часто ломалась. Работали сутками. Было тяжело. Разве можно забыть, как я возил на тракторе "МТЗ-2" (без кабины!) зимой барду для колхозных коров со станции Черноярской? У меня была страсть к учебе. Заочно окончил СОГУ. Тема моей дипломной работы – "Государственные трудовые резервы в годы войны". Я сам – воспитанник трудовых резервов, ее успешно защитил. Позже я читал лекции учащимся профессиональных училищ на эту тему. Я пенсионер, у меня даже есть медаль "Ветеран труда".