Ветеран труда, Отличник народного образования, Ангелина Аркадьевна Чудакова в январе нынешнего года отметила солидный юбилей – 85 лет.
27 лет преподавала историю в Большесосновской средней школе, выпустила три класса. Активно участвовала в общественной жизни села. 25 лет вела политинформации, которые считались обязательными в советской школе.
Трудовую деятельность она начала в родной школе после окончания Кировского пединститута. Школу в селе построили в 1936 году на средства жителей, поэтому её называли школой крестьянской молодёжи (ШКМ). В этой деревянной школе Ангелина Аркадьевна проработала 14 лет. Вышла замуж. Мужа по распределению направили в Большую Соснову. Так она оказалась у нас.
В её семье три сестры и брат стали учителями и один брат инженером-геологом. Ангелина Аркадьевна с мужем воспитали замечательную дочь.
Юбилярша по-прежнему любит заниматься огородничеством, ходить по лесу, собирать грибы и ягоды.
Ангелина Аркадьевна, с праздником Победы Вас! Здоровья Вам, сил, активного жизнелюбия!
В.П. Долганова, председатель совета ветеранов БСШ
Из воспоминаний А.А. Чудаковой:
Родилась я 26 января 1933 года и к моменту начала Великой Отечественной войны перешла во второй класс, так как отдали меня в школу с 6 лет. Наша большая и дружная семья, в которой было 5 детей (я самая младшая), жила в глухом селе Кай Верхнекамского района Кировской области, граничащим с Гайнским районом, на севере пермских земель.
Каков был быт школьников в военные годы? Учились мы в большой деревянной избе, бывшем поповском доме. Школьной формы не было, одевались, кто во что горазд. Мне мать перешила от старших сестёр платье в клеточку, из домашнего холста. Основной обувью были весной и осенью лапти, летом бегали босиком. А зимой валенки, которые носили "донельзя", пока верх не становился, как кружево. А подошву отец неоднократно подшивал. Помню, что старшеклассники пилили ручной пилой брёвна старого дома, который отдали школе на дрова. А мы, малыши, перетаскивали чурки. В классе топилась большая русская печь. С нами в классе учились эвакуированные детдомовские ленинградские дети. Их привезли вместе с учительницей, которая жила тут же, в каморке при школе. Были эти дети бледные, вялые, даже в переменку мало бегали и играли, а больше жались к печке или забирались на лежанку, чтоб погреться.
Писали мы перьевыми ручками, чернилами. В школу чернила привозили в большой бутыли и разливали нам в чернильницы-непроливашки, которые потом каждый уносил домой. А ещё делали чернила дома из свекольного сока, но они быстро прокисали. Бумага для чистописания была тоже необычная. Рулон грубой серой бумаги, как обёрточной. В ней даже щепки попадались, а чернила расплывались. Её нарезали на листы и сшивали тетрадки. А ещё писали между строчек и на свободных листках старых сельскохозяйственных брошюр. Питания в школе не было. Приносили сами: кто морковку, кто что. Мы были детьми и у нас были свои детские радости. Зимой катались на санках. Ходили на прудик или на Каму кататься на самодельных коньках. Их одевали на валенки, привязывая верёвками. В Новый год в школе ставили ёлку. Но подарков не было. Зато старались украсить классы. Делали фонарики из… соломы (так как цветной бумаги тоже не было), развешивали их, бегали смотреть: у кого лучше получается. Разучивали новые военные песни ("Землянку", "Синенький скромный платочек" и др.) и песни времён гражданской войны. В 1943 году всей школой на линейках разучивали и пели государственный гимн. На октябрьские праздники в селе на домах и в конторе вывешивали красные флаги.
Главным источником знаний была книга. Радио в село провели только в 50-е годы. Вся школьная библиотека помещалась в одном шкафу. Книжки были растрёпанные, читать любили и читали много. Дома мать вечерами пряла при лучине или "мигалке", которую делали из плошки с керосином, с фитильком из толстой нитки. Керосиновые лампы тоже были, но керосин берегли, его не хватало. И вот вечерами мы с сёстрами читали матери вслух. Помню сборники сказок "Сказка за сказкой", увлекательную детскую книгу Бориса Житкова "Что я видел". Учебники тоже переходили мне по наследству от старших. Портфелей никаких особых не было. Дома сшили сумку из толстого холста, с ней и бегала в школу.
Что касается питания, то жили, можно сказать, впроголодь. Хотя держали кормилицу-корову, но молоко употребляли в пищу, в основном, снятое. Так как был налог: за год за корову надо было сдать государству 11 килограммов масла. Это очень много. Разрешали вместо масла сдавать сухим шиповником (видимо, госпиталям) и мы, собравшись ватагами, осенью приносили из леса целые корзины его и сушили на печи. Кто держал овец – сдавали шерсть. Даже яблони облагались налогом. Помогал выживать в войну и огород. Помню из детства лакомство – "парёнки". Так называли тушёные в чугунке, в русской печке овощи: морковь, свёклу, брюкву. Весной мы, малыши, ходили на поля собирать "пистики" –
побеги полевого хвоща. Их тоже приносили домой целыми корзинами, сушили и перемалывали на ручных жерновах в муку, её добавляли в муку из зерна. Хлебные лепёшки получались зелёные, горьковатые. Многие поля за войну заросли и на них летом было множество щавеля. Его цветущие метёлки обрывали и тоже сушили и мололи на муку. Из них хлеб получался желтоватым. Ели и всякую съедобную траву, заваривая её. Отец работал лесничим, а мать трудилась в колхозе.
Отец, служивший в лесничестве (на войну его не взяли из-за порока сердца), долгие зимние месяцы работал на делянках, на дальних лесоучастках. Там они делали "болванки" – деревянные части винтовок. Дома бывал редко, пытаясь успеть сделать мужскую работу по хозяйству. Он получал на работе 400 граммов хлеба, как служащий, и по 200 граммов на каждого иждивенца (т.е. на нас, детей). Матери в колхозе начисляли трудодни. На них изредка выдавали зерно, которое сами мололи дома. Дефицитом были даже спички, и иногда ребятишки бегали из дома в дом, спрашивая уголька или горящую лучинку, разжечь печь. А вот соль привозили пароходом по Каме, какую-то чёрную, очень крупную, недорогую, покупали её по ведру. Мыло было тогда редкостью. Типа хозяйственного, коричневое. Чаще мылись щёлоком – настоем запаренной печной золы. Им же и стирали бельё.
К учёбе отношение было серьёзное. Учителей уважали и немного боялись. Старались учиться, как можно лучше. У меня до сих пор хранится школьная грамота за успехи в учёбе, времён военной поры. Помню, что когда мы закончили 4-й класс, была торжественная линейка и каждому вручили бумажный конверт, где лежали конфеты-"подушечки", граммов 100, все слившиеся. Но какое это было для нас лакомство!
В школе работала пионерская организация, носили красные галстуки. Они были тоже ценностью, галстук перешёл мне от старшей сестры. Старались помогать колхозу. Учёба начиналась только в октябре. А весь сентябрь мы, в больших холщовых рукавицах, дёргали лён, убирали горох. Школа взяла шефство над колхозной конюшней, и мы помогали закладывать сено лошадям и чистить им стойла. Зимой на санках ездили от дома к дому, собирая печную золу, на удобрение для колхоза. Собирали в школе деньги на самолёт или танк, принося, кто сколько мог, хотя бы по гривеннику. В школе на уроках рассказывали о войне, читали статьи из газет. На переводных устных экзаменах после 4 класса, директор школы задал мне вопрос о втором фронте, кто наши союзники, кто в нём участвовал. Окончания войны ждали все. И ждали, и боялись писем с фронта. Так как могла прийти и "похоронка". Иногда в класс не приходил кто-то из учеников или приходил зарёванный. Значит, плохая весть с фронта. Обступали, расспрашивали, утешали, как могли. Война уравняла всех. Народ был добрее. Не было зависти друг к другу. Наших работящих и добрых родителей мы, дети, очень любили. Воспитывали нас в труде. Мы помогали на огороде, сенокосе. Летом и осенью с кузовками ходили по грибы и за ягодами.
Электричества и радио в селе во время войны не было. Новости о войне узнавали из газет, а также был один дежурный телефон в конторе колхоза. По этому-то телефону матери сообщили, что призывают на войну моего старшего брата – Виктора Шанцына. В то время он работал в редакции газеты в с. Лойно. Время на сборы дали совсем мало, и он не успевал приехать проститься с родителями. Да и отец был далеко в лесу, на участке. Поэтому, никаких проводов не было. Мать с попутным транспортом всё ж таки успела уехать к Виктору и повидаться с ним перед отъездом на фронт и всё потом переживала, что ничем она парня не попотчевала. Последнее известие о брате пришло в 1943 году. Это было извещение, что он "погиб без вести" (так и было написано). А был очень талантливым, умным, образованным человеком, сам сочинял стихи и рассказы, и кто знает, как бы сложилась его жизнь, если бы не война…
Так как наше село было очень отдалённое, новость об окончании войны поступила по телефону. Не припомню никаких митингов. Никто не бегал и не кричал по селу. Просто передавали от одного к другому. Наш отец пришёл домой, сел на лавку, сказал матери, что война закончилась и заплакал. Нам было и страшновато, и непонятно: почему он плачет? А он плакал, видимо, от того, что до последнего надеялся получить вести о пропавшем без сыне. А окончание войны эту надежду почти погасило. Но удивительна была вера родителей! Ещё много лет после войны мать не оформляла военную пенсию за Виктора, на которую она имела полное право. Уж где-то в 60-е годы моя старшая сестра, через военкомат, выхлопотала её родителям.
Когда вспоминаю свою длинную жизнь, то воспоминания о пережитом в детстве до сих пор самые яркие. И главный наказ своим ученикам и вообще молодому поколению: хранить память о войне и не допустить повторения такого страшного бедствия.