А мы в школу пошли послевоенной осенью. К нам в класс зашел директор, весь израненный, худой и бледный, должно быть, долго валялся в госпиталях. Сказал: "Поднимите руку, чей отец вернулся с войны". Никто не поднял. Александр Федорович положил ладонь здоровой руки на чью-то стриженую голову, тяжело вздохнул и было уж пошел к выходу, а ему вдогонку: "А мой папа вернется, вернется! Мы с мамой сильно-сильно его ждем! Потому что! А еще он привезет мне бескозырку с якорями и лентами! Вот!!!" - довольно сердито выпалил самый маленький из нас, Витя Владыкин. Нет, не вернется ни Витин папа, ни наши отцы. Однако, все еще ждали. Ждали мы, ждали матери. Хотя уже ждать было некого, кому суждено – уже вернулись. Пожелтевшей похоронке не хотели верить. Она, часто доставаемая из-за божницы, порвалась на изгибах, чернила расплылись, должно быть закапана слезами, однако надпись "…пал смертью храбрых… Родину…" еще отчетливо читалось. Еще не умея читать и писать, познали цену кусочка хлеба, правда, долго еще не знали, что такое сладости, зато опять же знали о войне. О ней нам, деревенским мальчишкам, трущимся возле его колен, неторопливо, часами рассказывал дядя Гриша. Он вернулся с войны раньше, по ранению. По прошествии многих лет читаю, смотрю фильмы о войне и ловлю себя на мысли, что к суровой правде о войне, услышанной из рассказов Григория Алексеевича, прошедшего в обнимку со смертью дорогами войны от западной границы до Подмосковья и обратно, ни добавлять, ни убавлять ничего уже не нужно. Как знать, может, как раз это было то "с чего начинается Родина" - как это поется в известной песне.
В школе мы с Витей сидели за одной партой. Внимая наставлению матерей, единственному, думаю, самому верному: "Слушайтесь учительницу!", мы были прилежными первоклассниками, а потому у новогодней елки нам с Витей вручили награду "За хорошую учебу и примерное поведение" - по два карандаша и две тетради, одна в клеточку, другая в косую линию.
Об этой награде, о нашей Первой Учительнице Зое Ивановне, обо всех Учителях с какой-то особенной душевной теплотой вспоминал Витя спустя много-много лет, уже с ранней сединой в висках морской офицер, порядком избороздивший моря и океаны, с орденами заслуженными. Первый из них получил, когда "ходил к берегам бородатого мужика", а другой - когда "ходил к пылающим в огне берегам дяди Хо".
Чувство сыновней благодарности в лихую годину вызывает то, о чем не догадывались тогда по малолетству, но осеняет нас, повзрослевших, переживших время и перемены: отдавая "все для фронта", жертвуя всем ради победы, берегли детей. Берегли, как могли, как умели, подобно Лидии Михайловне в "Уроках французского". Согревая теплом своей души, когда уже нечем становилось оградить от холодного дыхания войны. Должно быть, и плакат с изображением воина, заслонившего собой детей, и призывал защитить их, и воодушевлял на подвиг идущих в бой солдат и командиров. Надо полагать плакат отражал атмосферу того времени, когда спасение детей было священным долгом каждого.
Величественный памятник воину-освободителю известен всем ныне живущим на земле. Он вызывает пронзительные чувства в каждом, прежде всего, потому, что изваян обнимающим спасенную им девочку, олицетворяющую жизнь на земле, что также отражает бывший в ту пору дух в народе.
Нам не дано было видеть, как помогало людям выстоять в блокаду обращение мудрого старика Джамбула Джабаева к ним в лихую годину со словами "Ленинградцы – дети мои" - может быть, самыми нужными в ту пору. И все-таки детская память сохранила, с каким волнением часто декламировала эти стихи тетя Клава, Клавдия Федоровна, эвакуированная из блокадного города вместе с дочкой Галей, мне ровесницей. Выполняя поручение властей лечить в нашей деревне свирепствовавшую в ту пору трахому у детей, она вызвалась взять под опеку еще одну, а потом еще одну соседние деревни. Теперь мы уже никогда не узнаем, сколько не десятков, а сотен верст прошагала в пургу и метель за две зимы. Едва вернувшись, наскоро перекусив, собиралась в другую деревню. На остережения деда: "Доченька, устала, уже поздно, вечереет, припозднишься к ночи" - неизменно отвечала: "Николай Данилыч, там мои детушки".
Давно это было, многое забылось, однако хорошо помню, как провожали их, срочно засобиравшихся домой в Ленинград (пришло извещение). Провожали всей буквально деревней, стар и млад, обнимали, целовали со слезами и сами норовили положить в их сумку крашеные яйца (дело было в Пасху). Дед, жалеючи и без того уже изношенную их городскую обувь, к утру сплел обеим лапти, заставил переобуться, потому как до станции дорога была неблизкая, а там и грязь, и талый снег. Галя, обернувшись на повозке, отчаянно махала, пока не скрылись за поворотом. Мне показалось, она плачет, и я, этакий Филипок, смахнул слезинку рукавом.
Никто не считал, сколько было их, снискавших народную любовь, людскую ласку, вдохнувших жизнь в маленьких граждан отстоявшей свободу державы.
Толкуют ныне умники, дескать, этот великовозрастный оболтус и разгильдяй потому такой, что вырос в неполной семье, без отца. Знали бы вы, господа "умники", любая половина моих родственников выросла без отца, либо не дождавшись его с войны, либо рождены молодыми матерями, не дождавшимися все с той же войны своих нецелованных женихов. Они легли под Варшавой или под Будапештом, а может под Прагой или в Берлине. На их братские могилы цветы носят чужие девушки.
Вопреки всему, называемые в народе "дети войны" не стали ни оболтусами, ни разгильдяями, они оказались самым созидающим поколением. Страна, восстановив разрушенное войной, сходу, без передышки приступила к созданию мощной современной экономики. А подросшие "дети войны" тут как тут. Востребованные, они встали рядом с отстоявшими страну старшими за станком, на стройплощадке, на тракторе, за чертежной доской, как губка впитали опыт старших и постепенно полностью заменили их. Гигантские масштабы созданного в стране за 30 лет поражают всякого непредвзятого, а в Воткинске и районе они на виду: 17 сельских школ впервые разместились в добротных капитальных зданиях, 19 домов культуры, в невиданных доселе благоустроенных, городского типа домах 17 поселков поселились труженики села, к домам подвели асфальтовые дороги, тоже невиданное чудо для наших, да и не только для наших, краев. Производственные помещения стали соответствовать своему назначению.
В то тридцатилетие Воткинск обрел прекрасный Дворец культуры "Юбилейный", больничный комплекс, добротные здания новых школ, асфальтовые улицы, впервые за свою двухсотвековую историю стал многоэтажным. Вспоминается эпизод (кажется, это было в начале 1964 года): руководитель города Бесхлебников Александр Александрович, выступая перед активом с генпланом в руках, сказал: "Через 10 лет подъезжающие к городу со стороны Ижевска будут любоваться девятиэтажными домами, возведенными на месте нынешних бараков". Слышу, у меня за спиной шепчутся, видимо, сведущие в строительном деле: "Ну, ты, Сан Саныч, фантазер! Где же мы возьмем для этого хотя бы подъемные краны?" Нашлись и краны, и другое необходимое, а главное – строители. Свои, доморощенные, воткинцы!
Не берусь судить, сколько пришло в науку, в народное хозяйство молодых, отлично подготовленных специалистов. Чувствовалось, назревает очередной, важнейший этап – полная механизация и автоматизация производства, замена физического труда и в промышленности, и в сельском хозяйстве. Ничто не предвещало о предстоящем этому препятствии.
Однако наступили времена нового мышления и плюрализма. "Процесс пошел" в сторону, противоположную от созидания. Вступившее в жизнь новое поколение, не востребованное ни в создание, ни куда бы то ни было, представлено самому себе, вот уже без малого 30 лет почивая на доставшемся "за так", не сделало ни половины, ни четверти, ни даже десятой доли того, что за 30 предыдущих лет сделано было для блага страны, всеобщего блага народа, для себя и детей в будущем.
"Детей жалко!" - сказал бы в сердцах Витя. Да теперь уже не скажет, так же, как не поздравит с началом Нового учебного года Зою Ивановну, нашу Первую учительницу, потому как та покоится на сельском кладбище, а сам Витя - на Смоленском в Санкт-Петербурге. На мраморе вверху под золото выбиты якорь, два боевых ордена, ниже написано: капитан второго ранга Владыкин Виктор Михайлович, а в самом низу помельче: "Любимому командиру от команды корабля".
Мальчишка, когда-то мечтавший о "бескозырке с лентами и якорями", выросший под солнцем Родины, долгие годы надежно защищал ее морские рубежи, чтобы как всегда, 1 сентября, мальчики и девочки пошли в школу.
С низким поклоном всем учителям, ветеран труда Г. Корепанов.
На снимке: в центре – Витя. Его мечта о море не скоро, но обязательно сбудется. Фото 1953 года.