Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван тянулся к югу:
Приближалась довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
Эти пушкинские строки я декламировал вслух, когда в конце октября подходил к ближайшей березовой рощице за последним в этом сезоне грибком. Совсем недавно она красовалась буйной золотистой палитрой, а на темной земле повсюду были разбросаны её медные пятаки, аж ступать жалко. На краю леса стояла тогда чья-то машина, и пока грибники ходили по лесу, её всю, словно желтыми веснушками, разукрасил опадающий березовый убор.
"Какая распрекрасная пора", - радовалась моя душа. Жаль, что она оказалась такой короткой. Всего две недели не был я здесь, а моя рощица резко изменилась за это время. Издали она казалась темной чернеющей стеной, но внутри было светло и просторно; березки стояли друг от друга как будто дальше, и сквозь стыдливую их наготу вся роща просвечивалась глубоко, казалась неприветливой и холодной. Ничто не мешало ветру проникнуть в самую её глубину. Быстро опавшая листва вся до единого листочка валялась мозаичным ковром под ногами, уже заметно прижатая к земле. На отдельных открытых участках леса мелкая разношерстная листва ещё не успела присмиреть, и ветер нет-нет да и поднимет её. А дунет посильней, так листочки зашевелятся, оживут, словно мышки перебегают с места на место.
Октябрю так быстро и чисто удалось смахнуть с деревьев всю красу благодаря морозцу. В каких-то две ночи температура опускалась немного ниже нулевой отметки, вот он и потрогал холодной рукой рыжеватые кроны всех деревьев. Орешник стоит оголенный, на его темных проволоках-прутьях остались лишь по два-три соцветия серых червячков – будущих семенников, а на бересклете высвечиваются кое-где малюсенькими глазками-огоньками ярко-красные с желтым отливом сережки.
Хотя, по мнению поэта, пора наступает унылая и скучная, но в лесу в природе в любое время года можно заметить приятные и удивительные явления. Бывая наедине с лесом, я часто повторяю пришвинские слова: "в лесу никогда не бывает грустно и пусто, а если пусто, то сам виноват".
В этот денек я не грустил и не печалился, хотя исходил не одно грибное место и не встретил ни одного съедобного грибка. Радовался теплу, температуре выше десяти градусов. Такую погоду в октябре стали называть не бабьим, а бабушкиным летом.
Лисичек, за которыми я разохотился сходить напоследок, все же немного нашел. Чуть больше десятка, немолодых, но крепких. Мне от этого трофея стало так приятно, словно набрал их целый пакет. Я ведь не ради корысти сюда явился, пришел пообщаться с природой, отдохнуть душой от повседневных домашних дел. Пока бродил, многого насмотрелся, налюбовался.
А напоследок на опушке осеннего леса меня ждала неожиданная радость – белая ромашка. Та самая, обыкновенная, "любит - не любит". При этой радостной встрече я вновь вернулся мыслями к любимому писателю-природоведу М. Пришвину, который утверждал, что "лес раскрывается только для тех, кто испытывает к его существам родственное внимание". Вот запоздалая ромашка, завидев человека, и загадывает: "Любит? Не любит?", "Заметит? Не заметит?".
Федор Вершинин