И вот она передо мной, эта славная женщина. Меня поразило её сходство с портретом Анны Ахматовой в почтенном возрасте, про неё тогда писали, что она выглядела царственно.
Евгении Фёдоровне 89 лет, но у неё светлый ум, отличная память и трезвый и позитивный взгляд на жизнь. А жизнь её как интересная книга, которую увлекательно читать, но ох как нелегко было прошагать.
Гавриловы
Дорога дальняя, а дума горькая. Не по своей воле дороженька. Одна мысль терзает сердце:
- За что? За что нас, а?
Житель деревни Рыльково Никита Гаврилович Зрячев весной 1930 года был раскулачен и вместе с супругой Аполлинарией Ивановной выслан на Соловки.
Да нет, не были они кулаками. Хозяйство крепкое, дом чуть больше, чем у других, так ведь и работали не покладая рук. Супруга Аполлинария Ивановна до замужества учительствовала в Панине. В Рылькове уважали её. Культурная, грамотная, вся деревня ходила к ней, кому письмо написать, кому просьбу, кому жалобу. Как началось раскулачивание, появилось выражение: "Попали под гребёнку". Точнее не скажешь. Спустили сверху план: выявить столько-то кулацких элементов. А где их взять? Вот и стали смотреть, кто получше живёт.
- Ну какие мы кулаки? – горевал Никита Гаврилович. – За что разорили наше гнездо: за чистоту в доме да за цветы на окошках?
Супруга успокаивала:
- Не горячись, Никита. Разберутся. Мы будем писать. Это на местах всё от-бирали без разбору, а наверху люди умные. Машин у нас в хозяйстве не было никаких, всё руками, наёмных работников тоже… Мы правды добьёмся. Вот только бы дети себя сберегли…
Через год Никита Гаврилович прислал письмо: "Нас отпустили. Едем домой". Только вот приехал один, а от матери привёз детям только фотокарточку: схоронил её в дороге.
В доме Гавриловых, как их называли по-деревенски, открыли школу, потом там стала жить учительница с семьёй. Сын Александр успел жениться и уехал в Саратов. А дочери, их было шесть, метнулись в сторону Венца. Страшно было жить членам семьи деклассированных элементов. На Венецком разъезде поезда ходили туда - сюда, можно было скрыться - затеряться. Только скрываться больше не пришлось: симпатичных и ловких на работу девчат быстро разобрали замуж, а за мужниной спиной, как за каменной стеной. Так они и прожили на венце, сёстры Евдокия, Аполлинария, Зиновия. Никита Гаврилович, возвратившись, работал в Новосёлках. За работу ему платили зерном: отработает неделю – принесёт горшок пшена. Всем дочерям разделит без обиды. Всю войну продержались, умер он в 1947 году.
Сидневы
А младшей, Лидии, и уезжать никуда не пришлось. Жила в Рылькове крестьянка Пелагея Павловна Сиднева, вдовствовала со времён Первой мировой войны, одна растила сыночка. Лиде только исполнилось восемнадцать лет. Скромная, заботливая, красавица, приглянулась она Пелагее, она и говорит сыну:
- Пойдём, Федя, усватаем Лидушку. Из семьи она хорошей, обстоятельные люди, чистоплотные…
Федя не ослушался мать, а может, и самому приспела охота жениться в семнадцать лет. Привёл он в дом молодую жену, и в 1931 году родилась у них дочка Женечка. Только растить её Лидии не пришлось: через полтора года она простудилась и умерла от менингита. А ещё через полгода Фёдор привёл в дом мачеху. Молоденькую нашёл в Клещарихе, на шесть лет себя моложе, а шёл ему двадцать второй год.
У Фёдора с новой женой Евдокией Ивановной народились два сына, Иван и Михаил. А тут война. Хозяина забрали на фронт, и вскоре пришло извещение:
Сиднев Фёдор Михайлович, рядовой. Умер от ран
30 марта 1942 года. Похоронен в г.Нижнем Новгороде.
Спрашиваю у Евгении Фёдоровны, не обижала ли её мачеха. Долго думает и качает головой:
- Нет, не обижала…
Правильный Вы человек, Евгения Фёдоровна. Пусть зло забудется, добро вспомянется.
Осталась Женечка круглой сиротой. Благодарит Бога, что такая ей досталась бабушка:
- Роднее бабиного сердечка ничего у меня не было.
Бабушка жалела её, тайком давала кусочек послаще: другие-то дети всё равно ведь при матери…
Школа
Начальную школу Евгения окончила в Рылькове. До сих пор помнит, как звали первую учительницу: Наталья Максимовна Чайкина. Помнит все школьные годы и хоть сейчас прочтёт стихотворение "Бородино". Но в Рылькове учились только до четвёртого класса, а хотелось учиться и дальше. Тётки, что жили на Венце, предложили пожить у них и учиться в Венецкой школе. Да и позажиточней на Венце жизнь была. Заботились о ней материны сёстры, всех вспоминает с благодарностью, особенно тётю Зину, которая уговаривала:
- Живи, Женечка, всё время у меня, вместо дочки будешь.
Нет, тянуло домой, к любимой бабушке. Как-то спросила она бабушку Пелагею:
- Баб, а когда мне будет двадцать лет, тебе будет сколько?
- Шестьдесят.
- Значит, ты меня вырастишь?
Господь дал здоровья Пелагее Павловне, она прожила девяносто четыре года.
Пока жила на Венце, тосковала Женя по бабушке. В весенние каникулы засобиралась в Рыльково. Тётки уговаривали:
- Куда пойдёшь одна, путь неблизкий: 18 километров!
Но Женя настояла на своём: пойду и всё! Собралась, дошла до речки Кузьматки, а на ней уже лёд вздулся горбом, того и гляди ледостав начнётся. Постояла она у речки на берегу: страшно её переходить, а назад возвращаться не хочется. Решила рискнуть. Там, где когда-то мостик был, теперь только два бревна остались.
- Там не пойду, - соображала Женя, - там глубоко. Пойду где летом на лошадях речку переезжали, там брод.
Собралась она с духом, перешла речку, а поверх льда уже вода выступила – все валенки замочила, подол сырой. Только перешла – за спиной грохот раздался. Оглянулась – лёд тронулся: льдины наползают одна на другую, брёвна понесло течением вниз по реке.
- Где бы я сейчас была? – с ужасом подумала Женя. И пустилась чуть не бегом по дороге на Лесуново.
А на Венце тем временем кто-то весть принёс: Кузьматка тронулась. Побежали тётки на берег, увидели всю картину да и запричитали:
- Где теперь наша Женечка? Ах зачем мы её отпустили?! Как теперь тётке Пелагее сообщить?
А Женечка тем временем подходила к Лесунову. Валенки обмёрзли и сделались как колотушки. Подол панцирем смёрзся, по ногам стучал. Не было сил идти дальше, постучалась она в избу, где жила знакомая женщина. Та её приняла, раздела, дала ей свою юбку, на печь посадила, чаем напоила, одежду высушила. Оставляла ночевать, да Женя не осталась: домой надо, к бабушке, до Рылькова уж не так далеко.
Когда с Венца позвонили, Женечка уж дома была. Только бабушка за сердце схватилась: всё, Женечка, закончилась твоя школа. Пять классов по тем временам – уже немало.
Закончился учебный год. Самое памятное событие этого года – Победа. Вошла учительница в класс, сообщила:
- Ребята, война закончилась.
Потом подошла к Жене, обняла её и сказала:
- А у тебя, Женечка, ни папы, ни мамы.
Артель.
И решила Женя идти работать в артель, где катали валенки. Сходила бабушка к начальнику артели Василию Ивановичу Максимову, упросила, чтобы взяли Женю ученицей. Он согласился и учителя к ней приставил, Михаила Васильевича Сиднева. Правда, мастер этот сам ещё очень молод был. Как-то Женя, когда он важничать начал, попеняла ему:
- Что ты раскомандовался? Ты ведь меня всего на год старше!
- Ну так что? Я ведь мальчишка! – таков был ответ.
Евгения оказалась способной ученицей и вскоре начала мастерить валенки самостоятельно. Из-под её рук они выходили лёгкие, прочные, аккуратные. Василий Иванович хвалил её. И дело у неё спорилось, и копеечку начала зарабатывать. К тому же эту работу можно было выполнять и дома. Вот так в 13 лет стала она добытчицей, полноправным членом артели.
А мачеху Евдокию Ивановну тем временем послали на Венец на лесоповал. Она и распорядилась:
- От нашей семьи пойдёт Женя. У меня дети, а валенки катать дома и я смогу.
Безропотная была Женя. Ни слова не сказала, засобиралась в дорогу.
Лесоповал.
Прибыли они на Венец. Иван Иванович Калинцев, который руководил лесозаготовками, окинул взглядом прибывших работниц и сказал, как отрезал:
- Дети мне здесь не нужны!
Женечка в слёзы: куда теперь деваться? Уйдёшь домой – скажут сбежала. Женщины стали заступаться. Напарница её тётя Вера убеждала начальника:
- Ничего, мы двуручной пилой брёвна пилим, справится она!
Остановилась Женя у тёти Зины. В первый же день пришла – валенки все намокли. На другой день тётя Зина её в лапти обула: носки, потом онучи толстые, потом опять носки, а там уж лапти. Непривычно, зато нога в тепле. До сих пор Евгения Фёдоровна эти лапти вспоминает.
Как напилили брёвен, стали укладывать их в штабеля. Они двухметровые, сырые, тяжёлые, штабеля высокие. Подошёл Калинцев, посмотрел, как Женя с напарницей бревно наверх тащили и гаркнул:
- Завтра чтобы её здесь не было!
Назавтра Жене как раз исполнилось 14 лет.
На ферме.
Вернулась Женя домой, собиралась снова в артель пойти. Но Евдокию Ивановну послали на ферму готовить корм поросятам. Привычными уж стали слова:
- От нашей семьи пойдёт Женя.
На этой работе были сплошные слёзы. Картошку с полей привозили мороженую, надо было её намыть, в котлы заложить, воды натаскать, печи растопить, а дрова-то сырые, никак не горят, а поросята визжат – есть хотят. Так работали они вдвоём с напарницей, только напарница-то ещё моложе была…
Ох, девчата послевоенной поры! Сколько вы на своих плечах вынесли! Обуть – надеть у вас было нечего, а работушки хватало через край! Как в колхозе жали и косили… А как в Павлово зерно сдавать возили! Возьмёт грузчик мешок, положит девчонке на спину, а сам опасается, как бы спину ей не сломать…
Однако, не унывали. И песни пели, и "цыганочку" плясали в растоптанных своих башмаках, и парни на вас заглядывались. Вот так и приглядел нашу Женечку Серёжа.
Сергей.
Приглядел-то, видимо, давно, только сказать не решался. Говорят, с девяти лет на Женю всё смотрел. Как в той сказке: когда спросили молодца, как нашёл он свою розу среди ста цветов, он сказал, что других-то и не видел… Никому не давал подойти Сергей к своей избраннице, хотя на красавицу многие заглядывались. А перед армией решил жениться: мало ли что за три-то года?
Привёл в дом молодую жену и ушёл служить. Народился у Евгении сынок Федя, стали жить со свекровью и двумя деверьями, что помладше были: Виталием и Александром. Жили дружно, всю работу справляли сообща, катали валенки дома. Женю все они уважали. Когда Сергей пришёл со службы, все вместе стали строить им дом, через три года было у Сергея с Евгенией уже своё хозяйство: лошадь, корова, овцы, гуси – перечислять долго, чего там только не было. А ещё цветы на окнах и перед домом – это от прабабушки передалось на генетическом уровне.
Сергей Фёдорович работал сначала на лошади, потом трактористом, лесником, лесотехником, а Евгения Фёдоровна катала валенки на Рыльков-ской фабрике, занималась хозяйством и растила детей: кроме сына Фёдора в семье росли ещё дочери Лидия и Альбина.
А бабушка Пелагея Павловна жила неподалёку. Теперь Женя заходила к ней не по разу в день и отдаривала всем, чем только могла, никогда не забывала про доброе бабушкино сердечко.
Самый радостный момент.
Сергей Фёдорович с Евгенией Фёдоровной прожили вместе сорок во-семь лет. Двадцать три года живёт она уже без него. Греют душу воспоминания и любовь: она ведь не умирает с человеком, если другой человек её по-прежнему хранит. Вспоминает Евгения Фёдоровна, как много трудились, как радовались на детей, как весело гуляли и шумно справляли праздники, а в день её рождения 13 ноября в доме всегда было полно гостей.
Сейчас Евгения Фёдоровна живёт у дочери Лиды в Сиухе. Отдельная комната, чистая и светлая. Красивая обстановка, книги, газеты и даже собственный телевизор. На столике всегда свежий чай и сахар. Да разве в этом дело?!
По всему видно, что Евгения Фёдоровна в этом доме человек глубоко почитаемый. К ней тянутся и дети, и внуки, их пятеро, и правнуки, их тоже пятеро. Я увидела воочию, что значит окружить человека заботой и вниманием. Напоследок задаю Евгении Фёдоровне мой любимый вопрос: вспомните, пожалуйста, какой у вас в жизни был самый радостный момент. Она недолго думает:
- Вот этот момент самый радостный и есть.
Евгения Фёдоровна, славная Вы женщина! Да нам учиться и учиться у Вас мудрому отношению к жизни, умению ценить то, что имеешь, и… радоваться жизни самой. Здоровья Вам, и живите долго.
Нина Никонова
Фото из семейного архива Зрячевых