Мария Михайловна Чернигина со своим мужем Петром жили в деревне Богданово. Жили, как все: крестьянствовали, хозяйствовали, растили детей, но в 1914 году он стал солдатом Первой мировой войны, и его убили, а она осталась в 29 лет вдовой с четверыми детьми на руках.
Что ж, она разделила судьбу своего поколения, ведь только в Нижегородской губернии в Первую мировую войну погибло 25,5 тысяч солдат и офицеров. Только не одна беда обрушилась на голову Марии: двое из её детей были инвалидами. Дочка Антонина 1908 года рождения страдала болезнью ног, она плохо ходила, передвигалась с двумя палочками. А другая - Евдокия, родившаяся в 1911 году, в двухлетнем возрасте переболела корью и получила осложнение на глаза. Девочка потеряла зрение. Никогда больше она не видела белого света.
На чью помощь было надеяться бедной вдове? Она была бедная в прямом смысле: избёнка была такая маленькая, что не умещалась даже русская печь, а посередине стояла буржуйка. Надеялась на Божью помощь, на свои силы да на доброту окружающих людей. Все вместе пережили революцию, гражданскую войну, Великую Отечественную. Мария Михайловна трудилась от зари до темна и никогда не опускала руки.
Дочка Антонина, как ни тяжело ей было передвигаться, ходила в Бо-гдановскую начальную школу, научилась читать – писать. К тому же она прекрасно шила, собирала лоскутные одеяла, обшивала и семью, и для людей старалась. Думалось Марии, что не пропадёт дочка, раз голова на плечах и ремесло в руках. А что делать со слепой?
Изводилось тоской материнское сердце, а разум подсказывал: надо жить дальше. Жить и жить, потому что в народе издавна живёт поговорка: что Господь дал, тем и пользуйся. Поэтому Мария Михайловна организовала в семье такой порядок, чтобы девочка, лишённая зрения, чувствовала себя спокойно и уверенно.
В доме была идеальная чистота. Это зрячий человек увидит грязь и уберёт, а о слепом заботятся близкие. Все вещи в доме лежали строго на своих местах, и никто не нарушал установленных правил. А самое главное – все дети в семье были окружены любовью и вниманием, и для больной дочурки всегда находилось ласковое и приветное слово.
Если бы не слепота, была бы она обычным ребёнком, способным, смекалистым. Поэтому девочка выходила гулять, имела подруг, которые, бывало, подбивали Дуняшу на всякие шалости. То пойдут огородничать: надёргают моркови на чужих грядках, выйдет хозяин – подружки убегут, ну а Дуняша за всех получит, а мать ещё добавит, когда хозяин жаловаться придёт. То подружки позовут её малину рвать, а сами подведут не к малине, а к крапиве. Что делать? Детские сердца ещё не умеют чувствовать чужую боль и бывают ох какими жестокими! Мать учила не копить злобу на людей, молиться и прощать. В доме читали Библию, и звучали слова из Евангелия: “Отче! прости им, ибо не ведают, что творят”. Этими словами Иисус проявил безграничное милосердие к Своим палачам, чье жестокосердие не оттаяло даже тогда, когда Он переносил страшные муки на Кресте".
Евдокия ещё в детстве научилась быть снисходительной к людской глупости, может быть, поэтому у неё были и подруги, и добрые соседи всю её жизнь.
Проходило время, девочка росла, превратилась в стройную девушку, и ёкало у неё сердечко, как только услышит на улице гармошку, рвалась на улицу, но тут уж мать проявляла строгость и уводила домой. Зато к домашней работе приучила ко всякой. Евдокия умела и прясть, и шить и непонятно каким образом сама вдевала нитку в иголку! Ходила по дому, выставив руки вперёд, как бы на что не наткнуться. Зато ела так аккуратно, ни крошки на столе потом не оставалось!
В начале шестидесятых, когда дочь Анастасия уже вышла замуж и жила своей семьёй, а сын Павел уехал и обосновался в Горьком, решила Мария Михайловна поставить новую избу. Купила сруб, наняла людей, родственники помогли, и выстроили они дом просторный по тем временам, с большой русской печью. Сколько радости было у них! Ведь все они были очень приветливы, любили гостей. Кто у них бывал, вспоминают, что в доме была особая
атмосфера: было очень спокойно и легко дышалось. А какие там были мягкие пуховые подушки! Антонина с палочкой выходила на берег пруда, где плавали гуси, мокрой палкой водила по траве, и пушинки, что налипали, кропотливо складывала, потом сушили их и набивали подушки.
Пока была жива Антонина, она читала вслух Библию, и Евдокия с её слов запоминала молитвы, библейские истории. Ходила Дуняша вместе с другими женщинами и в церковь в Арефино, а это почти 30 километров пешком!
Но вот не стало сестры, а лет через десять слегла и мать. Приехали внуки, собралась ближняя и дальняя родня. И последняя мольба была на устах женщины, покидающей этот мир: "Не оставьте слепую!"
И началась для Евдокии новая жизнь. Отказавшись переезжать к кому-то из родственников, она осталась жить одна в своём намоленном родном доме, где и стены помогают, и надежда её была на свои силы, на Божью помощь и на добрых людей.
Жизнь в деревенском доме без удобств и для зрячего-то человека тяжела, а что говорить про слепого? Евдокия топила печь, задвигала чугуны с едой, справлялась и с кочергой, и с ухватом. После этого умывалась и меняла одежду, всё ведь делала на ощупь – вдруг где пристанет сажа? Родственники вспоминают, что была она гурманка – любила вкусно поесть и хорошо готовила. Даже пельмени лепила! Мясо мелко рубила тяпкой в корыте, раскатывала тесто. Позднее поставили ей в доме электрическую плитку – она и с ней справлялась. Очень чистоплотная была: сама мыла пол, проводила ладонью по чистому, проверяла, не осталось ли где соринки, сухо ли вытерто. Казалось бы, какая ей разница?
Просто человек жил по заведённому внутреннему распорядку, который был установлен предками и предусматривал чистоту тела, чистоту жилища, чистоту в мыслях и в душе. На Пасху мыть избу приходили к ней помощники: соседи, родня – тогда помощь в этом большом деле считалась обычной. И в намытую избу с наступлением весны Евдокия обязательно покупала какую-нибудь обновку: занавеску на окошко, скатерть, половичок… Да, она знала деньги, на ощупь различала бумажные рубли, трёшницы и пятёрки. Больших денег не видывала, ведь пенсия её была всего десять рублей. А надо было ещё купить дров, заплатить за распиловку. Подспорьем в её бюджете было то, что она продавала яйца.
Да-да, Евдокия держала кур, и когда она заходила на двор, чтобы их покормить, картина там была идиллическая: курочки садились ей на плечи, на голову, ласково прижимались. В такие моменты чувствовалось, что она Божий человек, и всё живое тянется к ней. Мало того, каждый год ещё наседка выводила ей цыплят, и каким-то чудесным образом Евдокии удавалось их до осени сохранить. Зато уж если заходил чужой человек, поднимался на дворе гвалт немыслимый. Куры давали понять: чужим здесь делать нечего.
Евдокия была очень гостеприимной, любила, когда к ней приходили гости и всегда говорила: "Зажгите свет, чтобы вам не было темно!". Людей она и встречала, и провожала не по одёжке, а по уму, оценивала по достоинству. Разговаривать с ней было интересно: Евдокия была хорошей рассказчицей, у неё была прекрасно поставленная речь. Евдокия знала множество библейских историй. А когда в доме появилось радио, она полюбила слушать литературные передачи, радиопостановки. "Капитанскую дочку" Пушкина знала почти наизусть, рассказывала содержание внучатым племянникам, приезжавшим на летние каникулы. Очень любила, когда ей читали вслух. Но если ребятишки ленились читать, убегали на пруд купаться, не обижалась, ко всему относилась с пониманием.
Внучатая племянница Надежда Анатольевна Курникова, которая живёт в Павлове, вспоминает, что общение с Дуняшей было в радость. Лишённая зрения, она не была лишена главного: душевной чуткости и доброты. Она не вызывала жалости, а наоборот служила примером для окружающих, потому что постоянно к чему-то стремилась. В зрелом уже возрасте она выучилась вязать, сучила пряжу из серой подкладочной ваты и вязала носки, варежки и коврики, которые она называла постиланками. Ровные, аккуратные, они покрывали скамью, кровать, русскую печь, их же она охотно раздаривала родным и знакомым.
До конца своих дней эта женщина не теряла интерес к жизни. Она бывала и в гостях (родственники возили её в Павлово), но больше всего любила свой дом, увитое ею гнездо. От её дома вилась тропка к соседям, если была необходимость, обращалась за помощью. Казалось, она никогда и никому не причиняла зла, но если чувствовала, что кто-то мог на неё обидеться, всегда просила прощения. Родственники говорят, что главной её чертой было жизнелюбие. Она жила полной жизнью и не чувствовала себя ущербной.
Последние три-четыре года, когда справляться с собственным хозяйством стало не по силам, Евдокия жила в деревне Богданово у внучатой племянницы Елены. И даже стоя у последней черты, больная и незрячая, она говорила:
- Я чем дольше живу, тем больше хочется… Как хорошо жить на вольном свете!
Евдокия Петровна Чернигина прожила жизнь праведницы. Она жила с присутствием Бога в душе, никого не осуждала, никому не докучала, никогда не унывала. Как часто мы, здоровые, ходячие и зрячие, пасуем перед трудностями, проклинаем всё на свете. Не раз мне приходилось слышать от людей слова: "Прямо жить не хочется!"
А вы вспомните в этот момент простую женщину, которая имела не-зрячие глаза, но зоркое сердце и очень любила жить.
В рассказе Платонова "Юшка" главный герой рассуждает: "Я жить родителями поставлен, … я тоже всему свету нужен, … а по надобности мы все равны". Для чего Господь посылает в мир людей, которых сейчас принято называть людьми с ограниченными возможностями? Для нас с вами. Для того, чтобы мы могли проявить сочувствие, великодушие и благородство. Или наоборот… "и кто-то камень положил в его протянутую руку"?
Евдокия Петровна дожила до почтенного возраста, она умерла на 89-м году жизни 9 сентября 1999 года. Что давало ей силу и крепость духа? Безусловно, вера и сердечная доброта. "Обрети мир в своей душе, и вокруг тебя спасутся тысячи", - наставлял преподобный Серафим Саровский. Всем своим существованием Евдокия, светлый и радостный человек, вселяла в человека надежду на лучшее. Близкие ей люди вспоминают: "Пообщаешься с ней, и все облака над твоей головой рассеются…"