В числе 580 пассажиров было четверо наших сосновчан, которым тоже предстояло совершить перелёт в 5910 километров, находясь в воздухе 8 часов, потом ещё добираться на такси и провести на краю земли несколько дней, всколыхнувших душу. Александр Сергеевич Черепков с женой Анной и две его двоюродные сестры, Надежда и Татьяна, преодолели этот путь, чтобы побывать на месте мученической смерти их прабабушки Андриановой Анастасии Ивановны, её сына Василия Ивановича Андрианова, который Александру Сергеевичу приходится дедом, и узнать историю его родного брата Александра, тоже разделившего тяжкую долю репрессированных и отправленных на Колыму.
Со времени смерти родных прошло больше 70 лет. Но человеческая память не признаёт срока давности. Александр Сергеевич и его близкие решили восстановить жизненный путь своих родственников, подвергшихся репрессиям, собрать документы и сведения о них, побывать на месте захоронения и поклониться земле, в которой после долгих мучений родные люди нашли последнее пристанище.
Работать над этой темой Александр Сергеевич начал с конца 2020 года: читал документальную и художественную литературу, опрашивал родственников и знакомых, посылал запросы во все возможные инстанции, работал в архивах. Когда документы были собраны и в голове уже обозначилась страшная картина несправедливости и глумления над человеческой личностью, тогда возникла внутренняя потребность приехать в те места, куда были свезены 1 200 000 заключённых, и из них 120 тысяч остались там навечно.
Результатом этой работы стало большое исследование, посвящённое судьбам близких людей и тысячам тысяч таких же, как они. Своё исследование Александр Сергеевич назвал "Русская Голгофа", взяв эпиграфом слова философа Николая Бердяева: "… Тень Голгофы легла на мир и отравила радость жизни"
"Кулацкая операция" 1937 года
1937 год, самый страшный, кровавый. Год большого террора, который чекисты в своем обиходе называли "кулацкой операцией".
По всей стране создавались "тройки", состоявшие из начальника УНКВД, секретаря обкома партии и прокурора, получившие право приговаривать по "первой категории" к расстрелу и по второй – к лагерям, в рамках спущенных сверху лимитов.
Нашим близким родным пришлось пройти через этот страшный ад на земле. Наша прабабушка, Анастасия Ивановна Андрианова-Верхнева и трое ее сыновей – наш дед Василий Иванович и его братья, Александр Иванович и Михаил Иванович, попали в эту дикую мясорубку. Выход из этого чудовищного, безнадежного чистилища был чудом. И жизнь это подтвердила. Из четверых близких нам людей домой вернулся один – Андрианов Александр Иванович. Вернулся в 1947 году, чтобы погибнуть трагически на родной земле летом того же года…
Потомственные крестьяне
Мои предки были потомственными крестьянами. В метрической книге церкви села Сосновское Горбатовского уезда 1885 – 1890 годов сделана запись на странице 152: "1886 год, 19 сентября бракосочетавшиеся жених Иван Васильевич Андрианов 18 лет отроду и невеста Анастасия Ивановна Бусарова 18 лет отроду".
Была создана крестьянская семья, венчались в церкви. ЗАГСов то-гда не было. В этой же книге записано через год: " 5 сентября 1887 года у Ивана Васильевича и Анастасии Ивановны родился первенец – Миха-ил". Дальше появились еще пятеро детей: Анна, Елена, Иван, Василий, Александр". Семья крестьянская, дружная, работящая. Была своя земля, лошадь, одна-две коровы, овцы. Жили на улице Красноармейской (это сегодняшнее название улицы, а старое название ее – Щемилиха). Дом находился там, где сейчас находится детский сад "Рябинушка". Фасадом он смотрел на старое здание Госбанка. Дом был двухэтажный, семья с малыми детьми и подростками жила на первом этаже, а на втором, верхнем этаже, жили молодые, те, кто создавал новую семью. Жили на верхнем этаже год – два, за это время брали землю под строительство своего дома, оформляли землю под выращивание сельхозкультур и отделялись от родителей. Это правило распространялось на сыновей, отсюда и появилась дополнительная фамилия – прозвище Верхневы. Дочери в те времена, выходя замуж, уходили в семью мужа.
В 1931 году прадеда и прабабку раскулачили, выгнали из дома, сам дом разобрали и перевезли в село Большое Мартово Павловского района, впоследствии в нем разместили сельсовет. Из домашней утвари прадеду с прабабкой разрешили взять только чугунок. Их приютил у себя младший сын Иван.
У нашего деда Василия Ивановича, по воспоминаниям дочери Череп-ковой Клавдии Васильевны, земля находилась в районе жилого поселка Южный, захватывала территорию организации "Спецмонтаж" и ПМК- 514. Видимо, близость к селу Крутые позволила познакомиться с невестой из этого села, Никоновой (Ильиной) Татьяной Ивановной. В 1914 году Татьяна Ивановна и Василий Иванович обвенчались в Сосновской церкви, создав новую семью. В июле 1915 года у них появилась первая дочь, Валентина.
Наш дед - солдат
В этом же году двадцатилетнего Василия призывают на Первую мировую войну. Воевал на Западном фронте с 1915 по 1917 год.
По рассказам моей мамы Черепковой Клавдии Васильевны, дед вспо-минал войну: "Где-то недалеко от Польши сидели месяцами в окопах, стреляли на далекие расстояния, так надоедало, лучше бы воевать. Ради хохмы объявляли перемирие немцам, выходили из окопов и "братались", дня 3-4 не воевали. Вместе курили на нейтральной полосе, играли на гармошках. Девчонок не было, танцевали немец с русским по 10-12 пар, хохотали, немцы угощали нас шнапсом. Бывало, что и напивались. Офицеры не приветствовали сие занятие, орали на нас, хотели к стенке поставить. А потом опять в окопы и снова палили друг по другу".
С 1918 по 1920 годы – служба в рядах Красной Армии. Об этом периоде своей жизни дед почему-то рассказывал мало, но перерывы в рождении детей дают возможность предположить, что в общей сложности деда не было дома почти пять лет.
Крестьянин и кустарь - одиночка
Далее были годы мирной жизни. Строили дом на улице 1 Мая, пахали землю, сеяли, убирали урожай. Рожали детей: с 1920 по 1932 годы родились Вячеслав, Илья, Клавдия, Зоя, Иван, Евгений, Фаина.
К 1930 году сформировалось крепкое крестьянское хозяйство. Были свой дом, амбар, кузница, гумно, привод. В сведениях о прожитке, полученных из архива Нижегородской области, прописывается: на 12 апреля 1929 года у гр. Андрианова В.И. имеется: дом из двух комнат общей площадью 13 на 8 м. Семья обследуемого состоит из 8 человек. Андрианов В.И. имеет промысел по выработке напильников. Начало занятия промыслом с 1 октября 1927 г по сей день. Членом артели не состоит. Кредитом не пользуется. Имеет следующие приспособления: кузница и инструмент для зубки. Металл покупает в "металлоскладе". Предметы роскоши не вырабатывает. Время, которое тратит на работу, – 12-14 часов в день. Количество рабочих дней в месяц – 24 дня. Сбывает свои изделия на рынке. Наемный труд и труд детей не использует.
Из "Дела финансового отдела Павловского уездного исполнительного комитета" видно, что Андрианов Василий Иванович в 1927 году зарегистрировался кустарем-одиночкой по выработке напильников. Кроме этого, в период с апреля по октябрь занимается земледелием без привлечения наемного труда, только лишь силами членов своей семьи. По воспоминаниям Черепковой Клавдии Васильевны, дети в возрасте от семи лет и старше активно участвовали в крестьянской работе. Трудились в поле на жатве, на току, на обмолоте зерна из снопов. В сусеках амбара всегда было в достатке пшеницы, овса, ржи, гречи и проса. Жили полностью своим хозяйством. Зимой – производство напильников, летом – крестьянский труд в поле.
Арест
Клавдия Васильевна Черепкова вспоминала: "…Черный февраль 1937г… В четверг, 10 февраля, в час ночи в сенную дверь резко постучали. Мама легко спрыгнула с печи, недоумевая, кто это мог быть. В избу вошли милиционер и двое понятых. Начался обыск. Кто постарше из нас, проснулись и с полатей наблюдали за происходящим. Что-то искали. В комнате переворошили все. И в чулане, и на печи. Обыск ничего не дал. Отцу сказали: "Собирайтесь!". Никто из нас тогда не знал, что в эту минуту оборвутся все связи его с родным домом, с землей, которую любил, с нами, детьми, что он уходит навсегда. Не знал отец и того, что смерть ожидает его на тюремных нарах за тысячи километров от родного дома… Не чувствуя за собой вины, отец надел полушубок. Не попрощавшись ни с кем (надеясь скоро вернуться), ушел. Вернее, его увели".
Василий Иванович Андрианов-Верхнев не был ни политиком, ни ученым. Он был просто крестьянин. На дворе у него стояли лошадь, корова, овцы. Без всего этого он не мог представить свое хозяйство. Утром он не вернулся, не вернулся и к обеду. Не вернулся вообще.
Не дождавшись утром отца, озадаченная случившимся, мать побежала к его брату, Александру Ивановичу (Лесаку, как называли его близкие родственники и знакомые), чтобы поделиться с ним своей бедой. Войдя в избу, мама была ошарашена увиденным: в доме было все раскидано, разбросано, на печи шестеро перепуганных детей. А на скамье у печки, отрешенная ото всего, убитая горем сидела тетя Саша, жена Александра Ивановича. Два слова произнесла она на мамин молчаливый вопрос: "Лесака арестовали". Александр Иванович был арестован в ночь с 9 на 10 февраля прямо у станка. Так, в замасленной спецовке, и привели его домой предупредить, чтобы не ждали. С детьми проститься он не успел, переодеться не разрешили.
Из дома Александра Ивановича мама, не помня себя, побежала к родителям отца - к Ивану Васильевичу и Анастасии Ивановне Верхневым, которым тогда было по 69 лет, чтобы сообщить им, что их сыновья арестованы.
Дед, Иван Васильевич, к тому времени был раскулачен и выброшен из своего дома вместе с бабушкой прямо на улицу.
Нет! Не были дед с бабушкой кулаками. Это была, по рассказам мамы, большая трудолюбивая семья. Сыновья, женившись, подолгу жили в доме деда. Семья доходила до пятнадцати человек. Всю крестьянскую работу выполняли своими силами. Пахали, боронили, сеяли, молотили – все только силами своей семьи. Наемным трудом не пользовались. Деда с бабушкой приютил младший сын, Иван Иванович. Вот к ним-то и явилась мама со своим горем. Но то, что увидела и услышала она, перешагнув порог, не могла забыть до конца своей жизни.
Дед лежал на соломенном тюфяке, сброшенном с кровати во время ночного обыска, и плакал навзрыд. Кто-то из внуков, а их было восемь человек, отпаивал деда холодной водой. Повсюду какие-то тряпки, бумаги… Страшные слова прошептал дед, которые мама скорее не услышала, а поняла: "Настасью увели". Почувствовав, как ослабевает все тело, опустилась на скамью. Куда увели? Почему увели? Дед больше не сказал ни слова.
После ареста 10 февраля 1937 года дед Андрианов Василий Иванович, его брат Александр Иванович и прабабка Андрианова-Верхнева Анастасия Ивановна попали в Сосновский РО УНКВД. К сожалению, дело на Андрианова В.И. полностью до сих пор не рассекречено, и из имеющейся информации, присланной из ГУ МВД России по Магаданской области, в наличии имеем документы по рабочему делу в лагерях Колымы.
Из справки на Андрианову-Верхневу А.И. видно, что пунктом назначения после предварительного заключения в Сосновском РО значится 5 отделение 4 отдела УНКВД г. Горький, "статус – следственная, конвой обыкновенный, санобработку прошла, считать здоровой". Арестована постановлением 4-ого отдела УНКВД, санкционированным прокурором. Справку подписал начальник Сосновского РО УНКВД мл. лейтенант госбезопасности Панов.
Тюрьма и суд
Из рассказа Черепковой К.В. видим, что деда, Андрианова В.И. отправили в г. Горький дня через 2-3. Бабушка Татьяна Ивановна нагнала (видимо, сломавшуюся) машину у Лаптева и увидела там деда. Прабабки с ним не было, значит, ее отправляли или позднее, или раньше, и дед ничего не знал о ее судьбе вплоть до встречи во Владивостоке. Впрочем, о судьбе друг друга не знали все трое: наш дед, его брат и их мать попадают в распоряжение Четвертого секретно-политического отдела, начальником которого в феврале 1937 года был Мартынов Иван Феофанович. Местом назначения и пребывания до суда в августе 1937 года была для них тюрьма г. Горького ОЛАГ УНКВД по Горьковскому краю .
До февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г, по словам наркома Внутренних дел Ежова Н.И., в тюрьмах царило "подобострастное и внимательное отношение к злостным врагам советской власти. В целях ужесточения режима содержания подследственных и осужденных в тюрьмах приказом НКВД от 15 марта 1937 г утверждены Положения о тюрьмах ГУГБ для содержания подследственных, предусматривавшие строжайшую изоляцию заключенных от внешнего мира и внутри тюрем. Допросы проводились круглосуточно. Далее было разослано письмо, оправдывавшее пытки в тюрьмах. Применение мер физического воздействия к арестованным допущено с 1937 г. ЦК ВКП (б). Эта установка позволила значительно ускорить "разоблачение врагов народа".
Питание в тюрьме, по воспоминаниям всех подследственных, в количестве пол-литровой порции тюремного супа было омерзительным. По консистенции он был водянистым, по содержанию – подозрительным. Галина Левинсон писала, что часто он был сварен из гнилой капусты и картошки, иногда с кусочками трески, иногда с селедочной головой". Голод не был случайностью: людей держали впроголодь специально, потому что паек был одним из важнейших средств воздействия начальства на подследственных.
Кулацкая операция УГБ УНКВД стартовала с февраля 1937 года. Наши родственники попали под мясорубку репрессий одни из первых. Заседания "тройки" или выездной комиссии Военного трибунала проходили в областном управлении НКВД на улице Воробьева (ныне Малая Покровская) в кабинете начальника 4-ого секретно-политического отдела, расположенного на первом этаже правого крыла здания. Обвиняемые из тюрьмы на Арзамасском шоссе (напротив Университета) перевозились в спецмашинах "воронках" и помещались во внутренней тюрьме НКВД, соединенной с административным зданием подземным переходом. Перед заседанием "тройки" два конвоира через боковую дверь из коридора проводили подсудимых в кабинет начальника 4-ого отдела Мартынова И.Ф. Туда же через комнату секретаря отдела заходили члены "тройки". "При входе в кабинет, - вспоминал очевидец Н.А.Додулин, - я увидел в нем сидящих за столом начальника отдела трех не знакомых мне лиц. Это были начальник отдела УНКВД, секретарь обкома партии и председатель облисполкома.
Подсудимого, стоящего посреди комнаты, спросили, признает ли он себя виновным, тот ответил, что не признает. Объявили: приговорен к выс-шей мере наказания - расстрелу. После этого конвоиры брали осужденного под руки, сопровождали через боковую дверь в коридор и по лестнице сводили в подвальный этаж. Приговор приводили в исполнение немедленно. По некоторым данным, часть приговоров исполнялась в Горьковской тюрьме. Захоронения производились на Красном (Бугровском) кладбище за зданием тюрьмы и на кладбище Марьина роща на ул. Бекетова. Это была первая категория несчастных. Вторая категория подвергалась каторжным работам в исправительно-трудовых лагерях Дальнего Востока, Колымы, Сибири".
Из справки № 1150 видно, что Андрианова Анастасия Ивановна от-правлена в этап из тюрьмы г. Горького ОЛАГ УНКВД по Горьковскому краю 27 июля (вторник) 1937 года, т.е., по всей видимости, во внутреннюю тюрьму УНКВД на ул. Воробьева. Суд состоялся в понедельник, 16 августа 1937 года. "Андрианову Анастасию Ивановну по статье 17-58-8 УК приговорить к лишению свободы сроком на четыре года, поразить в политических правах на два года с зачетом.
В этот же день, в понедельник 16 августа 1937 года, Андрианова Василия Ивановича суд приговорил к лишению свободы в ИТЛ сроком на пять лет, поразив в политических правах на три года с зачетом по статье 17-58-8 УК.
Этап
У арестантов советской эпохи при слове "этап" пересыхало в горле от страха, доводящего до ужаса. Отправка в лагеря была мучительным прыжком в неизвестность, расставанием с соседями по камере и привычной обстановкой, сколь бы убогой она ни была. Хуже того: переезд заключенных из обычной тюрьмы в пересыльную, из пересыльной тюрьмы в лагерь и между лагерями сопровождался физическими страданиями и откровенной жестокостью.
Арест и следствие были своего рода вхождением в систему; железно-дорожное путешествие через всю Россию означало географический разрыв с прошлой жизнью и началом новой. В эшелонах, двигавшихся на Восток, чувства всегда били через край. Один из заключенных вспоминал поездку на Колыму: "Поезд отправился вечером. Это было началом путешествия на восток, продлившееся целый месяц. Я никогда не забуду эту минуту. Семьдесят мужчин…заплакали".
Заключенных из тюрьмы г. Горького во второй половине октября привезли на железнодорожный вокзал. Везли в закрытых фургонах, на которых сбоку было написано "Хлеб". Разгрузились на участок земли, огороженный колючей проволокой. Перед погрузкой прозвучал приказ: "На колени!", потому что это ответственный момент – кто-то может броситься бежать. Без команды не вставать: могут застрелить. Далее пересчитывают, загоняют в вагоны и запирают. Вагоны товарного типа, или "телячьи". Посредине небольшая железная печка. Для сна сооружались нары, кроме того, там была "уборная" (дыра в полу).
Главными мучениями был голод и особенно жажда. В сухой паек входили 300 г хлеба, селедка, от которой очень хотелось пить. Воды, однако, редко давали. Это вошло в систему, и о страшной жажде во время этапа вспоминают многие. Иногда воды не давали по два дня, и заключенные вынуждены были лизать сосульки, наросшие на стенах вагона от их собственных испарений. Заключенные из вагонов то и дело кричали: "Конвой, уберите труп!"
26 ноября 1937 года, в пятницу, заключенные прибыли во Владивосток, лагерное подразделение "Владперпункт", лагерное пересыльное подразделение, действовавшее в структуре ГУ СДС "Дальстрой". "Дальстрой" - советский трест, созданный для разработки месторождений полезных ископаемых, прежде всего, золотых россыпей Колымы. Ежегодно тресту требовались десятки тысяч новых заключенных.
Встреча
Здесь и произошла встреча всех троих членов семьи. Мать встретила двоих сыновей. Трогательность встречи описала Черепкова Клавдия Васильевна по воспоминаниям вернувшегося из колымского ада в 1947 году Андрианова Александра Ивановича:
"Два состава из товарных вагонов, битком набитых арестованными, двигались по дороге в Сибирь почти месяц. Это был, в основном, простой люд: рабочие, крестьяне, насильно оторванные от своих семей, от родных мест. И вот поезд остановился на другом конце страны. Измученные, голодные, полураздетые люди толпились у своих вагонов. Вдруг среди монотонного говора этой массы людей дядя услышал кем-то произнесенное, до боли знакомое и родное "Лёсак!" Не успев опомниться, он оказался в объятиях своего родного брата Василия, моего отца. Плакали, как дети, не стыдясь своих слез, задавая друг другу бесконечные вопросы: "За что?... Почему?... Зачем?..." Ответа на них не находили.
В это время начал разгружаться второй состав. Это были женщины, тоже "враги народа". У вагонов стоял сплошной рев. Выходя из вагонов, они группировались кучками. Мужчины притихли, видя эту страшную картину. "Господи, их-то за что?" - то тут, то там слышалось среди мужчин. Вдруг внимание дяди и отца сосредоточилось на одном знакомом полушубке. Старенькую бабушку вели под руки две женщины в сторонку от толкотни, от рева и шума. Она шла, безучастная ко всему, опираясь на палку, тяжело передвигая ноги. "Мама!" - мелькнуло в мыслях у каждого. Они не могли поверить в действительность происходящего. Она-то почему здесь?! Не сговариваясь, они одновременно двинулись к ней и остановились как вкопанные"… Это была их мать, Анастасия Ивановна. На тот момент ей было 69 лет.
"…Она вздрогнула и, оглянувшись на них, медленно опустилась на землю. Плакали все трое, горько и безутешно. Мать гладила их руки, лица, повторяя одно и то же: "Васенька! Ленюшка! За что?..."
Именно в этот день Анастасия Ивановна с сыновьями прибыла в пересыльный лагерь Владивостока.
Далее был не менее страшный путь по морю в г. Магадан на пароходе "Джурма". Путь из Ванинского порта Владивостока до порта Нагаево в Магадане.
Я помню тот Ванинский порт
И вид парохода угрюмый.
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.
Над морем сгущался туман,
Стонала стихия морская.
Нам путь предстоял в Магадан –
Столицу Колымского края.
От качек страдали зека,
Обнявшись, как родные братья,
Нередко у них с языка
Срывались глухие проклятья.
Не песня, а жалобный крик
Из каждой груди вырывался.
"Прощай навсегда, материк", -
Ревел пароход, задыхался.
(Песня колымских заключенных. Автором, предположительно, является Г.М.Александров)