"22 июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили…". Разве только что совсем юные граждане нашей страны не знают, что последовало за этой фразой из песни — началась страшная война нашего многонационального народа за свое освобождение, за независимость.Нелюди, позарившись на чужое, вероломно напали на спящие города и села. Об этом периоде нашей страны свидетельствуют много документов, написаны книги, поставлены фильмы.
Уходят ветераны той войны, оставив свои воспоминания об участии в тех страшных боях. Пол-Европы прошагали, пол-Земли, чтобы уничтожить фашистского зверя в его логове. Очень ценны и воспоминания тех, кто работал в тылу — все для фронта, все для Победы. Не остались в стороне и те, кто в военное лихолетье были детьми, подростками. Это дети войны. Они тоже оставляют свои воспоминания, им есть что рассказать.
Как-то, ожидая автобус на автостанции во Мценске, я разговорилась с одной женщиной. Вернее, она начала разговор первая, когда увидела на девушке рваные джинсы. Ее возмущает сегодняшняя мода — носить "рваное", как она выразилась. И вот что она рассказала: "После того, как немцев прогнали из нашей деревни, остались мы ни с чем: дома сожжены, из одежды только то, что успели на себя накинуть. С жильем кое-как справились — крыши покрыли, кто землянки выкопал. Из еды картошка была, коровы у всех. Хоть они тогда были не кормленные и молока-то давали, как козы, но все же и это не дало помереть с голоду, хотя люди от него пухли. Из этого времени в памяти осталась нищета, надеть было нечего. У нас в семье, кроме меня, еще трое мальчишек было. Мне как старшей было поручено стирать их одежду и чинить. Кое-как соберешь им из лохмотьев, зашьешь (а еще и ниток-то не было), а на них ведь горит все, они же везде лазают, прыгают. Постираю в речке, принесу — не штаны, а сплошное "кружево". Сижу, плачу — ну где взять хоть какие-нибудь лоскуточки. Ходила по пожарищам, палкой ковыряла, хоть что-нибудь найти, да что там! Тут до меня уже ходили, искали. Приходилось ходить по деревням, где немцев не было, просила хоть что-нибудь из одежды, хоть старенькое. Бывало даже целые рубашки давали. Домой как на крыльях лечу — разжилась! Зашью, залатаю, а ребята мои — только на улицу выйдут — опять драные. Вот как запомнилась нищета. Многие годы так и ходили в рванье, всю свою молодость. А сейчас молодые красивые парни, девушки специально новые штаны старыми делают, дырки прорывают, так с лохматыми краями и ходят. А мне их очень жаль. Они что — по нищете соскучились?.."
Лидия Матвеевна Черняева тоже помнит, как немцы были в Корсаково. Ей тогда было пять лет. Вот что рассказала она: "Как только немцы заняли наше село, сразу к нам пришел один из них, по-хозяйски осмотрел дом, взглядом промерил весь пол и ушел. Вскоре пришли немецкие солдаты, натащили в дом соломы и спали на полу. Их было очень много, расположились они до самого порога.
А еще помню, что один немец дал нам какие-то таблетки, но мы их не успели в рот положить — мать быстро отобрала их у нас.
У нас была младшенькая Зина, ей было восемь месяцев. Спала она в кроватке-качалке, которую сделал наш отец. Мы в ней почти все выросли. Отец был хорошим плотником. Так вот в эту кроватку немцы залезали по двое и раскачивались — катались. Им было очень весело. А еще помню, как немцы бросали огрызки и еще что-то после еды в кадушку, которая стояла в углу. В ней были засолены огурцы.
А однажды был такой случай. Один немец забежал в дом, мокрый, в сапогах или в ботинках, уже не помню, но они полны были воды. Он снял их и жестом попросил мать просушить их, показывая на печку. Мать как раз печку топила. Она и поставила эту обувь поближе к огню. Через какое-то время немец достал их, стал надевать, а один ботинок скрючился от жары. Ботинок не лезет на ногу, немец злился. Несдобровать бы моей матери, но тут что-то началось, и он пулей вылетел из дома, так и не обув вторую ногу.
Возможно, мы остались живы, я имею ввиду все население, потому что немцы были у нас недолго — 40 дней. Но как расстреляли Сережу Кондрикова, я хорошо помню. Это было на моих глазах, глазах ребенка. И еще помню такое. Примерно на том месте, где сейчас стоит новая баня, было деревянное здание. Там находилась заготконтора, рядом был большой сарай. В этот сарай немцы согнали нас всех. Мать держала на руках брата Славу, маленькая Зина была на руках у старшей сестры Марии, а я — рядом. Думаю, что немцы хотели нас сжечь. Они уже и двери закрыли. Народу было очень много, стояли все очень тесно, но вскоре все стихло. Потихоньку дверь открыли — никого нет. И тут бой начался — наши части были в Бредихино. Снаряды стали рваться прямо рядом, во рву. Все побежали кто куда. Я оказалась на Заречье, меня там забрала к себе тетя, мы ночь просидели в каком-то длинном подвале, там народу тоже было много. Только утром наша семья вся собралась.
А после немцев пришли финские карательные отряды. Сожгли село, наш дом затушили соседи, его немцы подожгли последним, а соседние дома сгорели. В доме прогорел подоконник, таким дом и стоял до 60‑х годов. Зиму 1941–1942 годов в этом нашем маленьком уцелевшем доме жили три семьи: пятеро взрослых (из них 60‑летний мужчина) и девять детей. Мы — малышня — на печке. Свою одежду и одежду нашего отца, который был на фронте, одежду детей моя мать поделила на всех, потому что у наших соседей сгорело все!"
Прошло 77 лет с начала той войны, а ничто не забыто — слишком много горя принесла она. За годы войны наш район потерял 12 тысяч жителей: четыре тысячи не вернулись — пали на поле боя, большая часть умерла от голода и болезней. Только семья моего дяди Николая Максимовича Карелина, который находился на фронте, потеряла двух детей — шестнадцатилетнюю Машу и девятилетнего Сережу. Они умерли от болезни. Много семей не вернулось из эвакуации. До войны в нашем районе проживало 27 тысяч человек, а после войны — 15 тысяч.
В День памяти и скорби 22 июня вспомним всех — своих родных, знакомых, соседей, кто вместе с нами пережил эту страшную беду, кто помог выстоять и победил тогда страшное зло века — фашизм.