"О своём детстве я привык рассказывать стихами. Оно открывалось мне, взрослому, как тайна, – озарениями", - писал в своих воспоминаниях наш знаменитый земляк – русский поэт-лирик, писатель, переводчик, мемуарист и пушкинист Валентин Дмитриевич Берестов.[/]
Детские годы, проведённые в Мещовске, он в шутку называл "доисторической эпохой", которая была очень счастливой. "Сколько радостных глаз сияло надо мной! – вспоминал он, – доброта родных и земляков избаловала меня в начале жизни. Став взрослым, никак не мог привыкнуть, что кто-то мне не рад и вообще не ждёт от меня ничего хорошего". По признанию поэта, "ключи радости, поросшие травой забвения" открылись в нём в сорокалетнем возрасте, когда он написал "тьму стихов о детском счастье"…
Валентина Дмитриевича Берестова называют "самым улыбчивым поэтом", и это неудивительно, ведь родился он в самый "несерьёзный" день: 1апреля, о чём написал в своём стихотворении:
А я родился первого апреля,
Отец мой, возвращаясь из поездки,
Услышал по дороге эту новость
И не поверил: "Значит, не родился,
А если и родился, то не сын.
Нет, шутники хватили через край.
Шутить – шути – да в шутках меру знай!".
Отец и мать будущего поэта – Дмитрий Матвеевич и Зинаида Фёдоровна были настоящими русскими интеллигентами. Они очень любили друг друга, вырастили троих замечательных, талантливых сыновей, из которых Валентин был старшим. Дмитрий Матвеевич был одним из самых уважаемых в городе людей: директор педагогического техникума, краевед, лучший тенор в народном доме. Немало стихотворений посвятил родителям их любящий сын.
Вечер. В мокрых цветах подоконник.
Благодать. Чистота. Тишина.
В этот час, голова на ладонях,
Мать обычно сидит у окна.
Не откликнется, не повернётся,
Не поднимет с ладоней лица
И очнётся, как только дождётся
За окошком улыбки отца.
И поднимет у ходиков гири,
И рванётся навстречу ему.
Что такое любовь в этом мире,
Знаю я, да не скоро пойму.
Родительская любовь, в которой мальчик буквально купался с самого рождения, сопровождала его всю жизнь, укрепляла веру в себя, помогала раскрытию писательского дарования.
Любили тебя без особых причин
За то, что ты – внук,
За то, что ты – сын,
За то, что малыш,
За то, что растёшь,
За то, что на папу и маму похож.
И эта любовь до конца твоих дней
Останется тайной опорой твоей.
…В своих воспоминаниях В. Д. Берестов называет дом №13 на ул. Октябрьской "домом Кулагина". Родители снимали его потому, что директору педагогического техникума полагалось жить в приличных условиях, и хотя в доме не было богатства, а была "честная бедность", жизнь в нём казалась Вале роскошной. Здесь всё было праздничным, нарядным, "ведь мама стряхивала, сдувала, смахивала каждую пылинку с мебели", она целыми днями стирала, крахмалила, подсинивала, начищала до блеска чайники, тазы, рукомойники… Часть вещей была дореволюционная, кулагинская, всё "витое, выпуклое, с цветочками, шишечками, шариками". На окнах кружевные шторы, свежие, как новенькие. В доме пахло пирогами, антоновскими яблоками. Палисадник с низеньким заборчиком "делался волшебным", когда внутри него расцветали колокольчики. В этом доме уже в четыре года Валя выучился читать.
Как хорошо уметь читать!
Не надо к маме приставать,
Не надо бабушку трясти:
"Прочти, пожалуйста, прочти!"
Не надо умолять сестрицу:
"Ну, прочитай ещё страницу".
Не надо звать,
Не надо ждать,
А можно взять
И почитать!
Самой первой квартирой в Мещовске, которую снимали Берестовы и куда новорожденного Валю принесли из родильного дома, находилась в двухэтажном доме на ул. Луначарского.
"Мама уверяла, что я никак не могу помнить то время. Подробно описал ей, как в полуоткрытую дверь из кухни со свежепобеленной печью льётся свет, и мама поверила: ни в одной из наших следующих квартир в дверь детской нельзя было увидеть кухонную печь". В доме на ул. Луначарского папа пел младенцу Вале колыбельные Моцарта, Чайковского, а мама читала стихи Афанасия Фета (и по её словам, Валя внимательно слушал).
Вот дверь. Тебя в неё внесли кульком.
А вывозили из неё в коляске.
А вот и сам, укутан башлыком,
Ты тянешь на порог свои салазки.
Ты – первоклассник. На дворе метель.
В руке набитый книжками портфель.
Растёшь. Ползут зарубки вверх по двери.
Ключ от неё уже тебе доверен.
Всё та же дверь. А всё ведёт она
В иную жизнь, в иные времена.
Из окна и двора дома Берестовых по улице Октябрьской видна была маленькому Вале колокольня Благовещенского собора. Куда бы впоследствии не занесла его судьба, помнил он "часы с чёрным циферблатом и белыми стрелками" и, возвращаясь в родные места, прежде всего глядел в родное мещовское небо.
Городские часы
Над колокольнею туча плыла.
Слышался грома раскат.
Прямо из камня берёзка росла
Там, где чернел циферблат.
Невозмутимо свершали свой путь
Стрелки, ушедшие ввысь…
Время узнать – это в небо взглянуть,
От суеты унестись.
…Любил Валя Берестов ходить на Рождественскую горку. В то время там ещё "высился похожий на каменную ёлку храм семнадцатого века". Вместе с родителями бывал на "лошадиных бегах" и ярмарках, купался с братом Дмитрием в реке Турея, запускал в небо бумажного змея, шлёпал босиком по лужицам и тёплой мягкой летней пыли, бегал с соседскими мальчишками за земляникой, играл в мяч… Всё это и многое другое воспел он в своих стихотворениях.
Земляничная канава
В далёкий лес ребят орава
Давно с лукошками ушла.
А малышей ждала канава.
Там тоже ягода была.
Берёшь с собой стакан гранёный
И пропадаешь с головой,
Счастливый, целеустремлённый,
В канаве этой луговой.
Все ягоды раздашь, бывало,
Раздаришь всё, что принесли,
Как будто нам передавала
Канава доброту земли.
… В 1936 г. над семьёй Берестовых стали сгущаться тучи. Местным "компетентным органам" не нравилось, что Дмитрий Матвеевич женат на дворянке, что у него офицерское прошлое. Допросы, исключение из партии, снятие с работы – арест был неизбежен. Семья Берестовых вынуждена была покинуть Мещовск и переехать в село Льва Толстого, а летом 1938-го в Калугу.
И пусть недолго – всего восемь лет - прожил Валентин Дмитриевич с родителями в Мещовске – этого времени хватило для того, чтобы создать впоследствии целый цикл стихотворений о родном городе и книгу воспоминаний "Детство в маленьком городке".
Городок
О перекрёсток детства! В мир безбрежный,
В его простор, желанный, неизбежный,
На юг, на север, запад и восток
Идут дома… Мой санный и тележный,
Мой летом травяной, зимою снежный,
Мой деревянный, с виду безмятежный,
Садово-огородный городок.
*
Речка детства моего – Турея.
Плеск воды вокруг сухой коряги.
Поплавок отцовский (это пробка
На обломке птичьего пера).
Вынырнула крыса водяная.
Мокрый чёрный мех блеснул на солнце.
Нас с отцом увидя, удивилась…
Речка детства – милая Турея.
По родному городку
И вновь почти не тронутый квартал.
Дома всё те же, да не те прохожие.
А здесь мой змей над крышами летал,
Клочок газеты, машущей рогожею.
Крыльцо библиотеки. Чаще всех
В читальню я ещё до школы хаживал.
Меня, чтоб старшим не мешал мой смех,
Библиотекарь на крыльце усаживал.
Не то чтоб гость, не то чтоб старожил,
По городу шагаю неприкаянно.
Вот центр. Вот дом, где когда-то жил.
Окраина. Базар. Опять окраина.
Мой городок, полтысячи дворов,
Объедешь даже на коне стреноженном.
И без опаски от своих коров
Бегут подпаски в центр, к ларьку с мороженым.
А в городском саду спортсмены сплошь,
И листопад, и музыка победная.
За речкою блестит сквозь мелкий дождь
Хлебов озимых зелень заповедная.
Ольга ШИЛОВА.