Марии павловны Лисенковой нет уже почти шесть лет. Она ушла из жизни в год 70-летия Великой Победы. Но в архиве "Возрождения" остались ее бесценные воспоминания, которые мы, уважаемые читатели, предлагаем вашему вниманию.
В судьбе этой женщины, как в зеркале, отразилась почти вековая история страны. Бережно перелистывая в памяти страницы, она рассказывала скромно о себе, а кажется, что о России. Народной судьбе – трагической, военной, героической и созидательной. И о своем поколении, на судьбу которого пришелся весь "коммунистический век".
Марии Павловне Лисенковой (Курбатовой) 25 марта исполнилось бы 99 лет! Она была одной из старейших женщин-участников Великой Отечественной войны в Кадошкинском районе. У каждой была своя фронтовая биография, после войны разные профессии, судьбы, но одно общее и навсегда – война.
Не женское это дело - воевать. Мужчинам нелегко, а каково им? Но откуда-то брались в девчатах силы, смелость, и они, в прямом смысле слова, в сапогах кирзовых на два размера больше, приближали Победу. Как могли, приближали. И их фронтовые дороги ничем "от мужских" не отличались. И не было рода войск, где женщина не приложила бы свою природную смекалку, ум, ответственность.
Думалось Маше Курбатовой, что жизнь так и будет размеренно течь всегда. Родные рядом, колхоз "Красный выборжец" не из самых бедных в округе. Работать девушка умела. Была на характер компанейской, веселой. И юность вступала в свои права. Она – старшая из сестер в многодетной семье, можно и семью свою создавать. Заглядывались на нее парни. Но все планы перепутал июнь 1941 года.
"Родилась я в семье колхозников в селе Старый Корсаковский Майдан, - написала она как-то раз в своей автобиографии-воспоминаниях. - Семья большая - 8 человек. Изба тесная, кроватей не было. Отец сколотил полати, так и размещались дети - на них и на печке. Держали корову, но сытости особой не было – доставалось каждому по две кружки молока, и тем были довольны. Зимой корову приходилось заводить в избу доить. Так жили не только мы. Так жили вообще.
В голодные годы неурожая, как-то перед войной, помню, ходили в лес за листом липы, коневника и почками березы. Месили с ними хлеб. Он был тяжелый, горький. Но другого нет. С молоком и он казался хорош. Очень корова выручала. А некоторые семьями пухли от голода. Приходилось "добывать" крахмал из подгнившего картофеля. Одевались скромно, сейчас скажут, что бедно. А одеть-то другого ничего не было. Самотканные юбки, зипуны - суконки вместо осеннего пальто. На ногах всегда только лапти, в сырость - колодки.
В школу ходить мне пришлось. Окончила у себя в селе 4 класса. Если можно, конечно, училась бы еще, грамота ведь нужна, но надо было кормиться. С 14 лет пошла полноправно работать в колхоз. Умели тогда дети, а мы уже взрослыми считались, молотить, управлять лошадью, жать серпами… Всю работу в поле и дома знали и делали. За трудодень начислялся хлеб – 6 килограммов. Это было богатством, семья будет сытой всю зиму.
Но то, что пережито, пусть жили бедно, не больно сытно, но с тем, что было в войну, невозможно сравнить. Столько было пережито страданий и слез выплакано народом! Война – это самое ужасное испытание…"
Мария Павловна признавалась, что с раннего детства приученная к любой крестьянской работе, знавшая, что такое трудиться от зари до зари, думала, что никогда ей не выпадет время отдохнуть. Даже на пенсии все хотелось еще чуть-чуть для детей подработать, затем для внуков… Много сделано за эту долгую, богатую событиями жизнь.
Проживала она одна, но не одиноко. Дочь звала к себе, но она отказывалась. В доме, который построил муж, где выросли четверо детей, все сердцу было дорого. Поэтому и осталась со своими воспоминаниями, которые тоже дороги. Рассказывала, что приляжет отдохнуть, а они ее донимают. Будто "стоят рядом".
Чаще всего и отчетливее вспоминалась война. Наверное потому, что выпала она на самое прекрасное время – юность. Вспоминались лица девчонок, смех задорной и боевой, лучшей подружки Клавы Козанковой. С ней они прошагали и проехали тысячи огненных верст Великой Отечественной от Сталинграда до Варшавы. И Женя Беспалова, и Маша Короткова, и Надя Шебет… Как жили в землянках, как спали под шинельками, стояли в охране, как плакали, что ничего не получалось. Самая грозная техника, которую видели сельские девчата, – трактор. А тут зенитное орудие. Стрельба. В освобожденных городах – пепел пожарищ, расставленные отступающими гитлеровцами мины, разруха и сотни, тысячи человеческих трупов…
- И даже после трех лет службы нельзя было привыкнуть к такому, - рассказывала собеседница. - Война - это не по-человечески. Не по-божески. Сердцем нельзя войну принять, если только как долг перед Родиной.
"В декабре 1942-го меня призвали в армию, - писала в воспоминаниях М.П. Лисенкова. - Служить пришлось в 284-ом отдельном артиллерийском зенитном дивизионе. С ним и победный май встречала. Время было суровое, война жестокая, враг был сильным и еще не сломленным. И сразу мы, практически не обученные, попали под Сталинград в январе 1943 года. Страшная была картина – тонны пепла, огонь, город стерт с лица земли. Не думалось, что заново хватит сил его поднять.
Мы шли пешком до места назначения - в Камышин. Зима была суровой, снежной. А мы все пешим ходом, километр за километром. На месте вырыли землянки. Холодные, сырые. По-женски и их пытались обустроить, как умели. Но землянка она и есть землянка – ни украсить, ни обогреть. Вот так началась моя война".
Обучение было коротким. Время военное не терпит. Помните, как в известной кинокартине "В бой идут одни старики"? Там "старики" удивлялись новому пополнению, ускоренному выпуску летчиков: взлет- посадка.
Маша была прилежной ученицей. Она освоила зенитные орудия и прошла обучение как связист-разведчик. По звуку, очертанию определяла безошибочно марку самолета. Как своего, так и вражеского. Руки дрожат, а бояться нельзя. Там, на передовой, еще жарче. И били девчонки врага. Пусть самолетом, но одним меньше полетят фрицы на бомбежку в тыл.
Читала координаты и азимуты. Прокладывала и чинила связь. С катушкой за спиной, через поля и леса. У связистки Курбатовой был позывной "Тайга". Вспоминает, как сто потов сходило, пока обрыв устраняла. А если в нескольких местах! Потом обеспечивала связь.
- Кричишь, кричишь в трубку, позывной называешь: "Ответьте, я – Тайга!". Ответят на том конце провода, хорошо: значит, задание выполнено, - рассказывала собеседница. Вспомнила, как прошла через Буг. - Это было в Польше. Послали разведчицу с секретным пакетом на тот берег. Доставить надо было документы срочно. Подошла к воде. Переправа временная - подобие мостка поперек Буга. Шириной в три хиленькие досочки, почти по воде. А река течет, плещет об настил вода. Идти надо, ведь дело солдатское. Приказ! И я пошла. Единственно, чего боялась, вниз глянуть, в воду. Там такая бездна! И туда дошла, и оттуда. Разведчики на том берегу меня ждали, выполнила задание, проводили.
Затем перед всем строем зенитчиков младшему сержанту Марии Курбатовой объявили благодарность.
Победу зенитчики встретили в Варшаве. Домой девчата демобилизовались в июле 1945 года. Она ехала эшелоном, а он на станции Кадошкино не остановился. Пришлось Маше сходить в Рузаевке. Стоит на перроне: куда пойти, как до дома теперь добраться? И совсем нечаянно и негаданно навстречу шел к ней свой, кормайданский парень Мишка Лисенков. Вот это встреча! Он, тоже бывший солдат Великой Отечественной, демобилизованный годом раньше по ранению, работал водителем в РТС. Ехал в Саранск за запчастями. Он посадил Машу на рабочий поезд до Кадошкино. Сошла через некоторое время она станции, стоит и не узнает родной поселок. Будто вечность прошла с декабря 42-го. Тут ее кто-то узнал, сообщили сестре Катерине на почту, что тогда прямо у станции располагалась. Подбежали к ней знакомые и незнакомые люди. Обнимают ее, целуют, плачут… Тогда к поездам просто так выходили, все ждали своих. Расписания ломались, шли друг за другом эшелоны с фронта на Восток. Домой спешили победители. Практически в каждом доме был солдат, а то и два. Если похоронка не пришла, надеялись, что обязательно вернется солдат.
Маша поняла, что наконец-то дома, и война позади, когда увидела маму. Постаревшую, в ситцевой кофточке, из последних от волнения сил спешащую к дочери навстречу. Вошли в дом, мама выставила на стол четверть припасенного для такой встречи самогона. Пригласила родных, соседей, знакомых, и все пришли к Курбатовым на праздник.
Благосклонной судьба оказалась и к Курбатовым старшим - с Победой пришли еще два праздника в семью – вернулись с войны и отец, и брат Андрей.
После смены, тем же вечером, прибежал к Курбатовым Мишка. Для него, как оказалось, не было девчонки красивее и милее, чем та, в солдатской гимнастерке, которую встретил на перроне утром, чем та, что сидела за столом в сестрином платьице, и он переживал за нее. Видел, что она волнуется не от внимания. Мария просто разучилась носить платья. А девчонке, понятное дело, хочется быть девчонкой.
Прошел год, и они поженились. Работали. Родили и растили детей, построились. Все вроде налаживалось. Михаил Лукич подумывал сделать пристрой, стало тесновато от детворы. Но война его догнала, ее не обмануть, сказались на здоровье контузия и ранение. В 1970 году он оставил вдовствовать Машу одну с четырьмя детьми.
С той поры она посвятила себя работе и семье. Работала в родном колхозе "Красный выборжец" простой рабочей в полеводческой бригаде, затем звеньевой, на овцеферме, складами колхозными заведовала. Сельская работа требовала много сил, ее никогда нельзя переделать. Все бросала и уходила рано, засветло. Дети вели хозяйство, самостоятельно учились жизни, были опорой всегда. Уходила почти на день, давала им задание – кому с дровами управиться, кому лучинок для тагана запасти, кому в огороде полоть, кому в избе прибраться. Все выполнят и сделают.
Друг за другом подросли сыновья, стала их провожать в армию. Ждала. Дочь подтянулась. Возвращались сыновья, устраивались работать, играли свадьбы. Дарили Марии Павловне дети внуков, внуки - правнуков. Она всегда говорила, что жизнь ее не обидела. Все в ней было, за все ей благодарна. Люди встречались хорошие, толковые, добрые. На что жаловаться?! Это ведь поле перейдешь, а жизнь... Ее проживают день за днем. На то и жизнь, чтобы человека испытать. А без этого Человеком и не стать.
Из архива "Возрождения".