И все же, в дань памяти, если позволите, расскажу, как отыскал его место захоронения.
"...Обо мне не сумлевайтеся"
- Дело было в 85-м году, в то время я в Якутии жил. А сам родом из Будилихи Воскресенского района. Приехал в отпуск в деревню. Один из братьев у меня пил очень. Прихожу к нему: открыто, дома никого, все разбросано, аж ступить негде. И среди этого бардака натыкаюсь на старенькое письмецо - сын (другой брат мой) матери с фронта писал. Его семнадцатилетним мальчишкой на войну забрали. Письмо это мать в свое время берегла очень, только на 9 мая доставала. Тогда я в силу возраста не осознавал всей глубины трагедии, а с годами и вовсе текст из памяти стерся. В общем, беру я это письмецо, что могу читаю. С замиранием сердца разбираю каракули, и вдруг среди строк он и мне привет передает. Я даже слез не смог сдержать, так меня это тронуло, - у Ивана Петровича дрогнул голос, помолчав, седовласый мужчина продолжил. – А мне на ту пору всего-то год и четыре месяца было. Я в 43-м родился, а он в 44-м погиб. По всему, выходит, что письмо это стало предсмертным.
На той же ноге поехал с этим письмом в Горький к криминалисту. Мне там почти все разобрали, даже затертый штампик "Проверено военной цензурой". Написано-то оно было не на бумаге, а наподобие масляной кальки, видно больше не на чем было: "Смерть немецким захватчикам. Привет с фронта от вашего сына Маслова Василия Петровича. Обо мне не сумлевайтеся, жив здоров чего и вам желаю. Живу по-старому, не знаю, что дальше будет, жив буду али нет. Охота домой. Дорогая мамаша, мне очень жалко, что вы мучитеся. Плохо знать везде, все дорогое. Меня интересует чего вы уже меняете, ровно и нет боле ничего. Мне охота узнать какие есть цены на базаре, напишите своей рукой, что возите и по-скольку дают…".
Отпуск кончился, уехал назад домой на север. Оттуда написал письмо в архив Министерства обороны. Там описал все, что смог в деревне разузнать о брате. К счастью, в 85-м году еще были живы некоторые старожилы. Мама уже десять лет как похоронена была, не спросишь. Она в свое время тоже немало порогов оббила, чтобы узнать, где могилка сына находится, да все без толку. К тому же, можно было пенсию выхлопотать в 36 рублей, вместо своих 12-ти. Но тогда много таких-то ходило, так и отступилась. Я и сам не особо надеялся, тем волнительней было, когда месяца через три на мой запрос пришло извещение: "По документам учета безвозвратных потерь Советской армии установлено, что ваш брат, Маслов Василий Петрович, умер от ран в 14 медсанбате 86 стрелковой дивизии. Захоронен на Торошинском братском кладбище Псковской обасти".
Покоя это известие не давало, все думалось: "Надо съездить". В 86-м году поехали туда с женой. Отыскали захоронение – стоит старенький железный памятник со звездой на наконечнике, ни таблички, ни надписи, хотя, как выяснилось, там 520 человек похоронено. Пошел в сельсовет, бумаги показываю, что брат здесь похоронен. Поинтересовался, не знают ли каких подробностей. Мне рассказали, как хоронили погибших: в 47-м году по приказу Сталина стали освобождать поля от захоронений. Человеческие останки собирали в алюминиевый гроб 4х3. Председатель припомнил, что одного выкопали, как живого, видать, в глину попал. Для него единственного отдельный гроб сколотили.
Уже, будучи дома, стал писать, добиваться, чтобы на братской могиле сделали мемориальные доски с именами. Сначала прислали ответ, что сельсовет не располагает такими средствами. Но в 87-м году известили, что все-таки обелиск поставили, имя брата занесено в списки захороненных на Торошинском братском кладбище. Даже фотографию прислали. Сам воочию это увидел уже в годы развала Союза, когда второй раз поехал могилу навестить.
Прошлый год решил снова съездить проведать. На сей раз поехал уже со своей дочкой. Она в Ливане живет, специально прилетала. Кстати, Анжела (дочка) с фотографией Василия в Бессмертном полку на 9 мая в Бейруте теперь каждый год ходит. Мы с ней в Москве встретились и поехали прямиком в Псков. Оставил ее возле братской могилы, а сам, думаю, пойду бутылку коньяка куплю, помянуть. Три магазина обошел – не дают! Был аккурат день выпускных экзаменов, по приказу администрации спиртное не продавали. Пошел в администрацию, там Алевтина главой работала, хорошая такая женщина. Выслушала, пошла со мной в магазин, говорит: "Бери сколько надо". Купил и думаю: дай-ко еще раз в администрацию зайду, списки захороненных погляжу. Алевтина журнал открывает – 15 Масловых. У "нашего" имя-отчество совпадает, а с родителями не складывается. Мать Анастасия Васильевна должна бы быть. Получалось, что не он здесь захоронен. А как раз в марте обнародовали документы, что когда-то были под грифом "совершенно секретно". Алевтина стала в Интернете списки смотреть и нашла Василия. На сей раз родители полностью совпадали. Говорит: "Это тебе теперь надо в Печоры ехать, там могила". Слов не подобрать, какой для меня был шок, как гром среди ясного неба! Столько раз за такие километры ездил, чтобы на чужой могиле брата оплакивать.
Переночевали и поехали в Печоры. В военкомате бумаги сверили, говорят: "Он захоронен в г. Изборск, это обратно к Псковской границе ехать. Пишите уж на разу заявление: "Прошу увековечить имя моего брата…". Рассказали, что в 44-м году передвижной военный госпиталь попал под бомбежку. Погибло без разбору раненых и медперсонала 331 человек, в том числе и Маслов Василий Петрович. Съездили на могилу, побыли, помянули. Через месяц шлют письмо: "Увековечение памяти защитника Отечества, рядового Маслова Василия Петровича, на мемориальной плите братского захоронения в д. Изборск торжественно состоится 29 июля 2017 года". Но я уж не поехал.
"Помянуть, да не в последний раз"
Второй брат, Евгений, на год всего старше Василия, с войны живой пришел. Он отправлял служивых на демобилизацию, а самого только через пять лет после Победы домой отпустили. С Ветлужской сорок километров пешком по тракту шел. Сейчас уж, наверно, мало кто помнит, раньше тракт напрямки в Воскресенск через Медведиху, Вавилиху и так далее, был. Горючее одно время по нему возили. Помню, брат пришел с пистолетом, мать его все прятала от греха подальше. Я-то уж сорванцом был.
А отец у меня в Империалистическую два года в плену был у немцев, с 14 по 16-е годы. Он в 57-м году умер, мне всего четырнадцать годов было, поэтому, в силу возраста, его жизнью в плену особо не интересовался. К сожалению, прожитого назад не воротишь, сейчас-то бы об каждом денечке выспросил. Знаю только, что немецкий язык он, как родной, выучил, там только по-ихнему разрешали говорить. Когда в 1916 году обмен пленными был, он домой пришел. А его к тому времени уж похоронили, даже в церкви отпели. Я хорошо помню тот момент, когда в избу заросший бородатый мужик зашел. Мать на него руками замахала, не признала: "Это не ты! Ты на том свете! Уходи!". А в Великую Отечественную отец только на оборонительных рубежах окопы рыл, в Павлово, да в Кстове. Он уже в возрасте был, на фронт не брали.
Ну, вот и помянул всех помаленьку, как говорится, да не в последний бы раз.
Ванька - мать-героиня
У мамы нас семеро было, она имела звание "Мать- героиня". Я маленький в послевоенные годы все ее медаль на груди носил. Гордый такой, читать-то не умел, не знал, за какие такие заслуги награда. Меня в деревне так и прозвали – "Мать-героиня".
Хоть и невелик был, а голодные годы хорошо помню. Говоря по-простому, жратвы никакой не было. С Манькой, сестрой, по ночам картошку мороженую в поле собирать ходили. В мае, пока пахать не начали. Уж сколь наберем - мама крахмал сделает. За комбайном колоски собирали, и тех не давали, нас, ребятишек, с поля гоняли. Щавелем брюхо набивали. Спасало, что батько жестянщиком был. Ведра, шпульки, иголки, наперстки делал, а мама ходила к черемисам (раньше Марийскую так звали), меняла на хлеб. Случай рассказывала: "Обменяла, везу на санках мешок ржи. Что-то, думаю, мне легко стало. Обернулась, а там уж полмешка токо. Дырочка, видать, была, и когда только успело столь просыпаться? Всю дорогу на весь лес в голос выла: чем кормить вас буду, пятерых голодных ртов?!"
После семи классов пошел на лошадь в колхоз работать, воду возил. Как раз в 60-м году только деньги ввели, 50 копеек за день платили. Лошадь норовистая попалась. Бригадир говорит: "Ты дай ей хлебца, она к тебе привыкнет". А где его взять-то, хлебца? От матери спрячу кусок, как бы сам съел…
Я все учиться хотел, но председатель из колхоза не отпускал, паспорта не давал. Пишу одно, другое заявление – ответа никакого. На мое счастье, в том же 60-м году, повсеместно в деревнях стали свет делать. Деваться некуда, послали меня на электрика учиться. Выдали паспорт. Раньше это просто листок был, на год действительный. Учился в Павловском районе, стипендию 18 рублей получал. По окончании аккурат еще и радиоточки стали ставить, меня в Горький на главпочтамт направили. А председатель меня назад требует, новый паспорт не дает, у старого срок истек. Даже в контору мою писал, а оттуда ответили: "Государство учило, стипендию платило, следовательно, оно распоряжается своими кадрами". Мне посоветовали сходить к первому секретарю райкома в Воскресенске, справедливый человек, говорили. Я к нему: так и так, паспорт не дают. Он только один звонок сделал, тут же документ оформили. Так началась моя самостоятельная жизнь, прожить которую - не поле перейти. Все было, и печали, и радости. За все судьбу благодарю.