Сложно посчитать, сколько раз наша газета публиковала статьи об удивительных судьбах жителей района. И сегодня нам хочется напомнить об одной из них. Этот рассказ о герое Великой Отечественной войны, полном кавалере ордена Славы Кирилле Степановиче Шубникове был опубликован 20 ноября 1969 года, спустя четыре года после того, как награда – орден Славы 1-ой степени - была вручена фронтовику. Спустя 20 лет, после окончания войны…

– Шубников, где ты? – скрипит голос седобородого.

– Вот я, зачем понадобился?

– Зерно молоть, черт тебя побери!

– Да я ж выходной, - парирует.

– Ты выходной, а мне к свадьбе готовиться. Дочь выдаю, понимаешь?! Сослужи службу, милый, заведи мотор. С мельником уговор полный, дело только в тебе. Не откажи, а?...

Лукавые белесые глаза Кирилла блеснули огоньком.

– Это мы мигом.

И пошел домой. Переоделся, заспешил на колхозную мельницу, где работал мотористом. Ему казалось, очень метко, в точку бьют слова из народной мудрости, что работа советскому человеку не в тягость, а в радость.

Раньше, при царе, конечно, дело было другое: темнота да нищета. А сейчас? Кочкуровские крестьяне объединились в колхоз, который с каждым годом богатеет, расправляет свои широкие крылья. Трудодень весом, хлеб колхозникам развозят на подводах, обшитых кумачом, с флагами... Радость украсила жизнь крестьянина.

И никак не хотелось Кириллу Шубникову менять работу мельничного моториста на любую другую. "С хлебом связан, – рассуждал, – а хлеб – заглавная радость". Исполнять работу старался так, чтобы не было ни сучка, ни задоринки. Почти всё время пропадал на мельнице. Надо, большой хлеб – большие заботы.

Светловолосого паренька в Кочкурове любили. И когда наступил Кириллу черед служить в армии – провожали всем селом. Наказ большой давали, как собственному любимому сыну: не урони честь Кочкурова, служи так, чтобы никто не попрекнул. Служба – штука нелегкая, а к трудностям Кириллу не привыкать. Медом она Шубникову не казалась, но и горечью – тоже.

– Кто первый у нас солдат? – говорил политрук, – Шубников! Стреляет метко, на "губу" попадает редко.

Смеется. Загнул малость. Поправляется:

– Ни разу не был. Пример во всём показывает, является отличником боевой и политической. С такими, если война – не тягостно, это я откровенно...

...Двадцать второго июня автоучебный батальон рано утром был поднят по тревоге. За лесом ухали снаряды. Прибалтика оказалась в огне.

Каждый солдат в эти минуты думал о своем. Перед глазами Кирилла встало родное Кочкурово с его высокими холмами, мелковатой, звонкой по вёснам речушкой и пылающей осенней позолотой лесной грядой, которая окаймляет село с севера. И вместе с этим встал образ старика, который упрашивал Шубникова завести мотор, чтобы намолоть первосортной муки к свадьбе. Старик всегда был беден, а при Советской власти расправил плечи, вздохнул полной грудью. Это счастье – святыня. Разве можно ее трогать?

Нет, никто не даст свою социалистическую Родину в обиду. Видел Кирилл солдатские глаза, полные гнева.

- Как бы ни было нам трудно, – слушал он речь политрука, – нельзя терять самообладание, надо верить в победу. Это я не для красного словца говорю, это – солдату вещь необходимая.

Кирилл убедился в этом, когда испытал горечь отступления. А отступать пришлось почти сразу. В автоучебном батальоне не удалось ему окончить курс "науки" и стать шофером. Судьба уготовила другое: с горсткой бойцов он оказался в окружении.

По лесу шли днем и ночью. Не спавши, не евши. Дорога, которая вела к линии фронта, была занята фашистами. Идти по ней нельзя, но возле нее надо – иначе потеряешь курс.

Подойдут поближе, посмотрят: на дороге – сплошная проклятая неметчина; войскам нет конца и края. Решают: во что бы то ни стало вечерком дорогу перейти. Кусок леса можно перерезать и тем самым сократить путь к лилии фронта.

Сумерки окутали лес плотно. Выждан момент, по-пластунски солдаты стали переправляться. И, как на грех, ракета. Одна, другая: засвистели пули, прогромыхали снаряды. Будто по наитию передалась солдатам команда: "Залечь! Переждать!"

Фашист хитрит: понемножку перебрасывает огонь вперед, думает: советские солдаты быстро продвигаются в лес, и тут как тут он настигнет их свинцом. Расчетливый, гад.

Кирилл знаком подает команду: ползти вслед за взрывами. Так надежнее и вернее. После последнего взрыва лежали долго: ждали нового. А когда убедились, что погоня закончена, встали во весь рост и пошли вперед, к фронту.

На зорьке вышли к порубку. Обнаружили новые срубы и полыхающую ярким костром поляну костяники. С жадностью набросились на "еду". Через некоторое время на противоположной стороне поляны увидели солдат. Вроде бы наши. Крикнуть? Э-э-э, нельзя. Осторожность - прежде всего! Присмотрелись: точно, красно-звездные.

Группа стала большой – в 70 человек.

– В наступление теперь бы, - раздался голос.

– Наступать надо уметь, - ответил офицер. - Отступать – тоже. Придем к своим, тогда...

Добрели до речушки. Встретили парня, идущего в сторону немцев. Расспросили, где наши. Тот ответил. Верить ему или не верить? А может, расстрелять? Идет ведь к немцам. И ведь расскажет им, где мы. Посудили-порядили: не стоит. А может, от нас, по заданию. Отпустили…

Дорогу показал парень верно. На пути встретилась мельница. Наскребли в ее сусеках муки, напекли лепешек. И в первые за пять суток пути приняли еду. На шестые достигли линии фронта. "Линия мести, - подумал про себя Кирилл. – Уж теперь можно сказать свое слово фашисту".

Шубникова определили в отдельный минометный взвод. Служил подносчиком мин - третьим номером. Защищал Новгород. Опять отступал. С болью, с горечью. Но знал: отступление – не есть поражение. Слова политрука помнил: "Как бы ни было трудно, самообладание терять нельзя, надо верить в победу".

Получен приказ: направление - станция Чудово, дойти до танкового рва и занять позицию. Теперь Шубников не простой рядовой, он – наводчик. И ноша вроде легче кажется. Хотя, как знать: ведь только ствол миномета весит 18 килограммов, лафет – 12, плита – 32. Но всё это – на троих. Кирилл брал то, что тяжелее.

– Попотеешь – душу согреешь, - устало улыбался.

Погода была отвратительная. Дождь, снег... Ночь. И – передовая.

Привычка у минометчиков такая: приходишь на позицию, сразу роешь ячейку для орудия: семьдесят сантиметров глубиной, семьдесят – шириной. И для себя обязательно!

Рыл Кирилл ячейки, смотрел по сторонам: у соседних расчетов кипит работа. Глянул за танковый ров – вот он, немец, рукой подать. Всё слышно...

– Соседями вроде числимся, - пошутил. И тут же отругал себя: таких гадов не только соседями, никаким человеческим понятием нельзя отмечать. Изверги они, людоеды, погань и нечисть...

Фашистские позиции оживились. Не успели минометчики как следует окопаться, разразилась канонада. Разбиты два расчета, уничтожено двадцать ящиков мин. Много убитых. Запахло паникой. А снаряды рвутся и рвутся.

– Чего глядим?! Давайте вышибным патроном! - не растерялся Кирилл Шубников.

Десять мин пустил по немцам. Затихло кругом. Оглянулся: из всего расчета в живых только четверо. Подан приказ отходить. Ох уж это отступление. Когда же придет день, чтобы дать нагуляться душе, угостить фашиста таким огоньком, которого бы он век помнил...

Фронтовая судьба привела Шубникова под Старую Руссу. За войну три раза довелось ему быть здесь. С минометом, с его любимым восьмидесятидвухмиллиметровым. Бои здесь были жаркие. Шубникову надо бить по огневым точкам и по живой силе противника. Миномет для этих целей – незаменимая вещь.

Командир взвода Фадеев давно заметил любовь Кирилла Шубникова к своему орудию.

– Любишь дело – будет толк, - говаривал он.

Впрочем, командир взвода уважал наводчика. Всё делил с ним – и радости, и горести. И надеялся, как на себя.

Однажды приказал:

– Ночью выйти на семьсот метров от линии немцев, занять позицию, а утром обстрелять вражескую оборону, дать путь нашей разведке.

– Это мы мигом, - отчеканил по привычке Кирилл.

В дивизии, где служил Шубников, был выдающийся разведчик Георгий Шубин. Человек – почти из легенды. Его любила вся дивизия. Он никогда не приходил с задания без "языка". Добывал такие сведения, которые представляли собой необыкновенную ценность.

– Он – Шубин, я – Шубников, - рассуждал Кирилл. - Разница, конечно, большая. Он герой, я – простой вояка. Но где нужно, и я не поддамся.

А нужно было, как значилось в приказе, уничтожить 10 огневых точек врага. Рассвета ждал долго: час, другой... Час. Это только легко сказать... Час – шестьдесят минут, три тысячи шестьсот секунд. А сколько ударов сердца! Наконец, команда:

– Квадрат пять, прицел тридцать делений. Беглым три штуки!

Шубников пристально смотрит на точку наводки, с молниеносной быстротой переводит вертикальную и горизонтальную рукоятки.

– Миномет к бою готов! - чеканит.

– Огонь! - раздается приказ.

– Еще беглым пятнадцать! Угломер – квадрат – тридцать! Огонь!

Приказов было много, миномет не подводил. Наводчик быстро переводил вертикаль вправо и влево.

После к Кириллу подбежал командир взвода Фадеев и обнял:

– Комбат сказал: попадание точно до микрона. Твой Шубников – виртуоз, белке в глаз попадет. К награде его!

Среднего роста, плечистый, волевой наводчик молча слушал командира и вдруг перебил его:

– Я то что: мое дело солдатское – наводи прицел, да постреливай. Вот как разведка, прошла или не прошла?

Впоследствии Шубников узнал: дивизионный разведчик Шубин выполнил задание на отлично, а он - минометчик Шубников, заставил "долго жить" десяти минометным и пулеметным точкам врага.

Радость была большая. Только на войне радость длится не долго. В одном бою смертельно ранило командира взвода Фадеева. Об этом немедленно сообщили Шубникову. С четырьмя бойцами под свист снарядов и пуль он отправился искать своего командира. Отыскал с трудом. Бледный, истекший кровью, командир взвода еле шевелил губами.

Шубников вместе с бойцами вынес Фадеева из зоны огня и доставил в медсанбат. Утром, когда бой утих, сообщили: командира не стало...

Плакать солдату запрещено. Но никто не обвинит его, если в минуты скорби великой заметит на его лице скупую горячую мужскую слезу.

Кровью политая земля русская многострадальная дыбилась, силу неисчислимую свою двигала на запад. Солдат Шубников шел в Литву, где раньше служил. В Зарасайском районе принят бой с броневиками. Нужно было быстро прицеливаться. А чтобы точно прицелиться, необходимо на "отлично" знать оружие, иметь сноровку.

Шубников прирастает к оптическому прицелу, который "отвоевал" у артиллеристов, осторожно ставит буссоль. Кажется все...

– Огонь! - звучит команда.

Горит один броневик, за ним другой. Наша пехота лавиной прет на передовые позиции фашистов. Теперь Шубников – командир расчета. Наводчиком у него – рядовой Акмальдинов. Невысокого роста, шустрый боец.

Однако не сразу Шубников доверил ему право наводить. В минуту досуга терпеливо учил его мастерству прицела.

– В районе цели, - говорил Кирилл Акмальдинову, - по которой планируется пристрелка, ближе и дальше ее намечаем рубежи на каждые, скажем, пятьдесят метров и на глубину метров на семьдесят – сто... Нужно обращать внимание на то, чтобы точки подрыва находились в пределах 20 делений угломера вправо и влево от цели. Понял?

– Как в тумане, но кой-чего видно. Словом, доходит, товарищ командир расчета.

– Можно пользоваться оптическим прицелом, буссолью.

– А что это за штука, буссоль? С чем ее едят? - полушутя-полусерьезно допытывался Акмальдинов.

Шубников сердился, а отвечать нужно: солдат должен знать всё.

- Буссоль – это геодезический инструмент для измерения горизонтальных углов на местности, бесшабашная твоя голова! А нужна она нам для того, чтобы крепче бить фашистов. Понял?

– Вот теперь, понял, товарищ командир расчета. Просто и ясно: бей фашистов без промаха – и всё тут!

Оба от души рассмеялись. А потом приступили к тренировкам. Вдруг, конечно, ничего серьезное не появляется. Так и у Акмальдинова – точное попадание. Но со временем... Командир расчета не переставал похваливать его. Сам же Шубников был для Акмальдинова непререкаемым авторитетом. Еще бы! Командир расчета имел две медали "За отвагу" и два ордена Славы. И после этого на него несколько раз заполняли наградные листы.

Расчет Шубникова отличился во многих боях, особенно за города Шяуляй, Ригу, Митаву, Тяльшай, за освобождение Украины, Белоруссии, Восточной Пруссии. Войну закончил в Кенигсберге. Когда по войскам было объявлено, что гитлеровская Германия капитулировала, радость великой Победы перемешивалась с горечью тяжелейших испытаний, принесенных фашизмом в Европу, советскому народу.

– Сколько ты, Кирилл Шубников, прошагал километров пешком за войну? - спрашивали солдаты.

– Я? - задумчиво говорил Шубников. - Тысяч пятнадцать будет.

Помолчал, добавил:

– Понадобится еще – пройду больше, а Родину в обиду не дам. Она – святыня, а святыню трогать нельзя...

...Давно отгремела война. Кирилл Степанович Шубников о ней теперь только вспоминает. Трудится он в родном Кочкуровском колхозе "Большевик", "командует" пилорамой. Пилорама – штука в хозяйстве нужная. То и дело тревожат колхозники Кирилла Степановича.

– Шубников, где вы запропастились? - открывают дверь.

– Я дома, отдыхаю.

– Материал нужен позарез, строимся. Не откажите...

Идет Кирилл Степанович на свой "завод", уважаемый всеми, уважающий всех.

Через двадцать лет после войны в мае 1965 года в дом Кирилла Степановича постучалось письмо из Вильнюса. Распечатал конверт и не поверил своим глазам.

"Уважаемый Кирилл Степанович!

Очень рады были письму из Кочкуровского военкомата. Они сообщили, что вы не знали о награждении вас золотым орденом Славы первой степени. Награждены вы были за подвиги в феврале и в начале марта 1945 года. Награждены Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1945 года.

Скоро этот орден вам вручат. Мы написали в Москву. Просим вас семь фото размером 9 на 12. Из них три без ордена Славы первой степени и четыре с этим орденом после вручения. Это нам нужно для школьного музея.

Поздравляем вас с праздником Победы и желаем всего наилучшего.

С уважением Павел Максимович Фролов, руководитель военно-исторического кружка.

Город Вильнюс-30, ул. Шопена 8, средняя школа №27".

А вскоре пришла и награда. Военный комиссар Кочкуровского района И.С. Мамонов на торжественном собрании вручил Шубникову золотой орден Славы первой степени. А от обкома КПСС Кирилл Степанович получил именные часы.

Полный кавалер, герой войны, стоял возле стола президиума в оцепенении неизъяснимого чувства и не мог вымолвить ни слова. Переступил с ноги на ногу, на груди тихо зазвенели три ордена Славы, той славы, что всегда найдет человека, который стремится к великой цели и служит ей.