Вот и пришел он — очередной победный май. Месяц весны, жизнеутверждающий, радостный, торжествующий месяц. И близится святая для каждого россиянина дата — 9 мая. Праздник Победы, семьдесят третья годовщина триумфа советского оружия, героизмасоветских солдат и верности и точности стратегии полководцев, стойкости тыла и мужества простых людей — от ребенка до глубокого старика.
А в нашей семье это еще и первый День Победы, который мы будем праздновать без отца — Зайцева Константина Викторовича, рядового Великой Отечественной...
Ты помнишь, папа, как мы всегда праздновали этот великий день? Накрывали стол, ты приглашал своих друзей-фронтовиков с женами. У нас всегда собиралось очень много народа, было шумно и весело. Первый тост был всегда один: за защитников Родины, внесших свой вклад в разгром фашистских войск. Мужчины — а именно за них поднимались стаканы, пили молча и сосредоточенно. Одному богу было известно, что в этот момент проносилось у них в голове. Может быть, горящий Сталинград, или истекающий кровью Севастополь, истерзанные хлебные поля под Смоленском или замерзшая Ладога?
Второй тост был за павших в неравной схватке. И тут я точно знала, о чем думал ты. Об отце, сложившем свою голову на подступах к Севастополю, о крошечной, годовалой сестренке, которая умерла от голода и которую так и не увидел отец. О двоюродном брате Александре Зайцеве, с которым в 1942 году вместе уходили на фронт и который с войны не вернулся. О дяде, прошедшем всю войну, дошедшем до Берлина, расписавшемся на Рейхстаге и умершем от голода в страшном 1946 году... О земляке, Николае Воронине, с которым случайно встретились на одном из железнодорожных разъездов и поклялись рассказать, кто вернется живым в родной поселок, как встретились, как просили друг друга передать поклон родным "в случае чего...".
А третий тост тоже был неизменным: за мир во всем мире. Вы, прошедшие ад войны, видевшие немало смертей и людских трагедий, хорошо знали и цену мирной жизни. Вы не гнались за материальными благами, обходились малым, но хорошо представляли, как хрупок мир и как бесценно обычное, людское счастье мирного труда, когда не рвутся снаряды, безжалостно кромсающие людскую плоть, когда не слышен безумный крик матерей, потерявших своих детей. Ты как-то рассказывал мне, папа, что тебя до сих пор, уже несколько десятилетий, преследует крик женщин из рабочего поселка. Увек под Саратовом, разбомбленном немцами в одну из осенних ночей 1942 года, носившимся, как горящие факелы по улицам с горящими детьми на руках...
Ты, как и твои товарищи, никогда не жалели денег на облигации государственного займа, отдавали подчас целиком зарплату, потому что знали: деньги пойдут на восстановление разрушенного и укрепление обороноспособности страны. Вы благодарили бога, судьбу, что вернулись живыми и считали, своим долгом восстановить страну, сделать ее неуязвимой для врага. Потом когда отпала нужда в распространении тех облигации, вы участвовали в субботниках, заработанные средства от которых шли в фонд мира. И эти отчисления шли до тех пор, пока этот фонд существовал.
Вы никогда не надеялись на помощь извне, всегда рассчитывали только на свои силы. Обзаводились семьями, детьми, строили дома, сажали картошку, ловили рыбу сетками, "на котел", водили скотину. В каждом дворе было немало живности: коровы, свиньи, овцы, козы, гуси, утки, куры.
Я не знаю, как у вас на все хватало сил, если на работе вы были заняты по 10-12 часов. Когда в одночасье сгорел консервный цех где ты тогда работал, причем дотла, т. к. здание было деревянным, вы восстановили его за два месяца. От нулевого цикла до прокладки всех необходимых коммуникаций и установки оборудования.
Вы любили жизнь и умели радоваться малому. Я смутно, но помню, как летом, после очередной смены, ты брал охотничье ружье, садился на велосипед, усаживал меня на специальный стульчик, прикрепленный на раму, и отправлялся по окрестностям поселка в надежде подстрелить какую-нибудь крякву или "мессершмитта", чтобы мама смогла приготовить наваристую лапшу.
Я помню, ты всегда пел когда ехал туда или обратно. Считалось, что у тебя нет слуха, и ты всегда пел только когда оставался один. Детская память цепкая, и я запомнила с той поры множество песен, в основном, военных. И до сих пор в моей памяти в особые минуты встает картина: серое полотно дороги, ведущей к горизонту, огромное солнце, завершающее свой дневной дозор, изумрудные окрестные поля и голос отца, поющий финскую народную песню про то, что в жизни всему уделяется место, рядом с добром уживается зло, если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло.
А еще — вы не боялись ничего. Я помню, как во время карибского кризиса, когда мир оказался на волосок от войны, мы, дети, были невольно втянуты в обсуждение сложившейся обстановки.
Тогда люди жили открыто, не прятались за железными заборами, у каждой калитки — лавочка, где по вечерам, после окончания всех домашних дел, собирались взрослые и начиналось "открытое всенародное обсуждение" внутренней и внешней политики государства. Мы, дети, вертелись тут же, внимательно вслушиваясь в разговор взрослых. А на следующий день у нас начиналось свое обсуждение.
Вот и карибский кризис попал в сферу наших обсуждений. Главный вопрос — будет или не будет война? "Будет", - утверждала вертлявая Тонька. - Эти паразиты ни перед чем не остановятся". "Не будет, - парировала Надька Варламова. - Побоятся. Хрущев за нас". Мы, правда, не знали, кто такой Хрущев, но с таким доводом согласились. Надька не зря это сказала, подслушала где-то у взрослых. "Будет или не будет, это дело десятое, но запасать продукты надо", - подвела итог моя подружка Ольга. - Они всегда пригодятся". На том и порешили.
Когда мы — я, моя сестра Татьяна, пришли домой с тех посиделок, то не могли придумать: с его начать? Денег у нас, чтобы идти в магазин за продуктами не было, мама от предложения срочно запасаться продуктами, отказалась.
Но, выход из положения мы все-таки нашли. На другой день, чуть свет, побежали на продбазу и собирали яблоки. За работу каждая получила по полведра краснощеких "яндыков". Мы отдали половину из них маме "на расход", а вторую половину решили отложить "на войну".
Встал вопрос: куда их спрятать. Долго не могли найти подходящего места, пока Татьяна не заметила: "Положим в печку. Летом ее не топят, значит, место будет надежное...". Мы аккуратно сложили яблоки в печь. Тут с улицы пришел братишка с двумя карамельками "Клубника со сливками" в кармане — итог очередного визита к соседке бабе Дуне Колосовой. Мы уговорили его отдать конфеты в неприкосновенный запас. Правда, он долго не соглашался и даже попытался одну из них засунуть за щеку, но под давлением большинства сдался...
Мы успокились: война теперь нам не страшна.
На другой день мы забыли и про войну и про свой запас. А спустя несколько дней мать ста¬ла ходить по дому, заглядывая во все углы и причитая: не пойму, откуда мошки. Причину появившейся мошкары она, конечно, нашла, ахнув при виде горы пропавших яблок на шестке. Разобравшись в чем дело, стала нас с сестрой "гонять". Брат плакал, увидев, во что превратились его карамельки. А тут пришел на обед ты, папа. Узнав, в чем дело, ты долго смеялся, а потом, обнял сразу нас всех троих, в охапку, произнес: "Не бойтесь, не нападет никто на нас. Не посмеют. Мы научились воевать". И в миг рассеялись все наши тревоги и стало как-то тепло на душе. Ты оказался прав, папа. Да, благодаря вашей Победе уже несколько десятилетий никто не посмел напасть на Советский Союз, а по¬том и на Россию. Да, кусали из-подтишка, проверяли на прочность, но в большую драку никто не ввязался. Не посмели и пусть так будет всегда.
Еще у фронтовиков всегда было свое собственное мнение, и они не боялись, и не стеснялись высказывать его вслух. Вначале на космосольских а потом на партийных и профсоюзных собраниях спорили до хрипоты, высказывая свою точку зрения. И она не всегда совпадала с "генеральной" линией. Однажды на комсомольское собрание вынесли вопрос об исключении из комсомола совсем молоденькой женщины, матери-одиночки, воспитывавшей грудную дочурку. Она украла подлещика, чтобы сварить уху. Не для себя украла, для дочери — чтобы не пропало молоко. В проходной ее остановили, составили протокол. Время было суровое. И исход был предрешен — исключение из комсомола, суд, тюрьма. Дочку - в детдом. На том собрании ты выступил против ее исключения. Ты вспомнил маленькую Верочку, умершую от голода, сестренку Сашеньку опухавшую от той же при¬чины. Мать, отдававшую дочерям свою пайку хлеба. Ты выступил на том собрании и заявил: "Все, хватит. Мы воевали не за то, чтобы вновь дети росли сиротами, чтобы мать судили за полкило рыбы...". Думавших так же, как и ты, оказалось большинство. Итог — выговор за недостойное поведение с занесением в учетную карточку.
А еще вы были хлебосольными. Перенесшие голод, вы всегда старались накормить всех, кто приходил в ваш дом. Помню, во время очередной годовщины Победы, когда у нас, как всегда, собрались гости, в дом постучались. Это были молоденькие солдатики, приехавшие на праздник для почетного караула у обелиска. Торжество закончилось, и они гуляли по поселку в ожидании отправки в часть. К нам постучались, чтобы попросить воды напиться. Мы ведь живем в центре поселка. Узнав, в чем дело, ты пригласил их к столу. Мама угостила их пирогами, а ты, чтобы порадовать парней, сходил за мороженым. Благо идти было до торговой точки всего несколько метров.
С тех пор промчались годы. И почти каждый из них выбивал из строя твоих товарищей. И все более просторно становилось за праздничным столом. Но первый тост всегда оставался неизменным. В прошлом году его произнесли, как окзалось, в последний раз. Ты один из фронтовиков сидел за праздничным столом, а мы — дети, внуки и правнуки поздравляли тебя с Днем Великой Победы. Ты очень расстраивался, что не смог пойти к обелиску, как бывало ранее, а мы тебя утешали: "Какие твои годы, сходишь еще". Теперь уже не сходишь. Двадцатого августа прошлого года тебя не стало....
У тебя, папа, были достойные похороны. Не передать словами нашу благодарность главе района Б.Г. Миндиеву и главе поселка Ю.Г. Фомину, военному комиссару по Володарскому и Красноярскому районам М.Е. Гафурову, председателю районного Совета ветеранов В.А. Ткачевой и председателю поселковой ветеранской организации Д.З. Сагиндыкову за то, что не столько по должности, сколько по велению души и сердца сделали все для того, чтобы с воинскими почестями похоронить старого солдата. Был и почетный караул у гроба, и духовой оркестр, и троекратные залпы из боевого оружия на твоей могиле.А у нас, детей, щемящее чувство невосполнимой утраты. Нам всегда будет отныне не хватать твоего оптимизма, твоей веры в людей, твоей жажды жизни. А теперь вот, при приближении 9-го Мая, оно только усиливается и тихая грусть неизбежно заполняет душу и сердце.
Но остался победный май и неистребимое торжество жизни. И растут внуки и правнуки, которые пойдут с дорогими сердцу портретами в колоннах Бессмертного полка. В Володарском, в Тольятти. И уже они не дадут взорвать этот май, торжество мирной, созидательной жизни. Во всяком случае, так хочется верить в это, папа!