Часть вторая
Заканчивалась весна. Работа кипела на полях и огородах. Работали все, начиная с малых до стариков. Дед с Михалычем тоже с утра до ночи были в поле, а женщины ковырялись в огороде. Как-то вечером, сидя на скамейке и провожая взглядом последние уплывающие льдины, дед задумался.
– Об чем думаешь, паря? – подсел старик, попыхивая самосадом.
– Да вот думаю, сколько трудов и пота пролито, чтобы отвоевать землю у тайги да распахать.
– Да, тяжким трудом доставался хлебушек, мне пацаном довелось покорчевать пеньки. Потом они молча сидели и глядели на реку, каждый думая о своем.
– Завтра поедем по налима, уж очень пирога захотел да ушицы похлебам, – нарушил молчание Михалыч.
– Утром буду готов.
– Да ты чо, вечером поедем, налим рыба ночная, тока надо червей накопать под черемухой, жирнющщие они там. Дед глянул на горы льда на берегу и представил, как они будут скакать по льдинам.
– Поедем, Иваныч, на Камешок, там при ледоходе лед отбивает от берега, и спокойно подойдем к воде, – как будто прочитал его мысли старик. Днем дед пошел копать червей, куда указал Михалыч. Черви действительно были большими и переливались всеми цветами радуги. Запрягли лошадь в телегу, сложили нехитрый рыбацкий скарб и отправились по налима. На кочках и торчащих корнях деревьев они подпрыгивали, как кули с картошкой.
– Тряска думать мешает, только мысль зацепится, тряханет – и слетела куда-то, ищу и не могу найти, – смеется дед.
– А ты не думай, растеряешь, потом думать нечем будет. Мы с Нюрой к сыну ездили прошлым летом в другую деревню, сын подарил часы с кукушкой. Я грю: давай зимой привезем, чтобы не растрясти, так нет, давай щас, и тридцать верст в руках тащила, вот оглашенная, – хохочет Михалыч. Так за разговором доехали до места. Льда на берегу действительно было мало. Распрягли лошадь и натаскали дров для костра. Михалыч покопался в мешке и достал две закидушки. Они представляли собой длинный миллиметровый капроновый шнур, поводок с кованым большим крючком и груз (сшитый из бересты карман с камнем внутри).
– Эхе-хе, трудно крючки найти, умельцев мало. Большие еще кое-как клепают, а малые делать единицы, хорошо, сын по работе мотается и привозит,– вздыхает старик, налаживая снасть. – А что, наш кузнец не умеет? – спрашивает дед.
– Почему, могет только большие, кстати, эти он ковал, – ответил Михалыч, проверяя пальцем острие крючка. – Бывало, при зацепе приходилось в ледяную воду лезть, чтоб не потерять крючок, потом зубами так лязгаешь, что челюсть чуть не отваливается, зато крючок цел. Михалыч вырубил две палки и забил их в берег возле воды, потом привязал концы уд.
– Пока рано, давай перекусим и по маленькой тяпнем, – залазя в свой необъятный мешок, проговорил старик. Дед тоже выложил содержимое котомки: хлеб, яйца и пироги с капустой, которые напекла перед отъездом его Моря. Выпили за удачную рыбалку и давай закусывать. Дед улыбался, смотря как смешно причмокивал старик, пытаясь грызть шкурку от сала.
– Слышь, Иваныч, – жуя пирог, пробормотал Михалыч. – Вкусные пироги испекла твоя хозяйка. С хорошей хозяйкой жизь лафа и сплошной праздник. Ну все, пошли уды настраивать. На каждый крючок наживили по нескольку червей и закинули уды. Михалыч выстругал две палочки, в расщеп вставил нить, чтобы было видать паклевы. Сели пить чай, глядя на палочки, непринужденно балакали. – Ты, Иваныч, ловил хоть раз налима?
– Да нет, не удалось еще, – ответил дед, видя, как заколыхалась палка, и тыча пальцем в сторону уд. – Ух ты, ужо сидит, давай-ка, паря, вытягивай его сюда. Дед в два прыжка оказался у закидушки и, ухватив за нить, потянул ен на берег. Сразу почувствовал сопротивление большой рыбины, которая пыталась вырвать нить из рук. От веса и сопротивления рыбины бичевка порезала руку, но дед в азарте ничего не чувствовал, только дрожь в коленях. Михалыч, сидя на бревне, от души хохотал. Дед выволок налима на берег, руки и ноги ходили ходуном, на лице непонятная улыбка и ощущение, которое не понять, пока сам не испытаешь.
– Ну, ты, Иваныч, даешь, как ты его искусно взял, хе-хе, – веселится старик. – Больше полпуда будет, – прикинул Михалыч. – С первым налимом тебя! Пойдем, дерябнем по такому случаю. Снова закинув уду, пошли к костру, дед все еще не мог успокоиться и сразу, ничего не говоря, опрокинул самогон в рот. Благодать растеклась по всему телу. – Ни хрена себе ощущение! – отдышавшись, воскликнул дед. – Вот когда с таймешом в пуда два поборешься, тогда полный набор ощущений будет, – все смеется старик, наливая еще по грамульке.
– Нечо, мы с тобой еще порыбалим, узнаешь, что такое рыбалка. Не успел Михалыч сказать, как заколыхались обе подвешанные палки. Оба рыбака галопом сиганули к удам. Михалыч, кряхтя, вытянул налима под десять кило и возился, вытаскивая крючок. – Вот заглотнул, не вытащишь, – сопит старик. Дед вытащил небольшого, держал его и не знал, как вытащить крючок из пасти, из которой торчала только нить. – Он крючок проглотил. Как его достать? – промямлил дед, не зная, что делать. – Да тюкни его по башке, он пасть раззявит и вытаскивай. Дед ударил налима по голове и попытался вытащить крючок, но ничего не получалось.
– Смотри как, – Михалыч засунул руку в пасть и, поковырявшись, вытащил крючок. – С этого щас уху сварим, – подвел итог ихней возни с налимами старик. Началось приготовление блюда, боль- ше всего почитавшегося у рыбаков. Михалыч почистил рыбину, отложил в миску максу, которую дед еще не знал, и поставил котелок на костер. Деду досталось чистить картошку, лук, морковку, которые старик прихватил с собой. Периодически проверялись уды. Рыбы прибавлялось с каждой проверкой. – Не много рыбы будет, куда ее девать? – спросил дед.
– Неее, нам надо нажарить, пироги, катлетины да соседей стариков надо угостить, истосковались по свежей рыбке, пока Ангара лед ташшыт. Я скажу, когда хорош будет, – спокойно ответил Михалыч. Когда картошка почти сварилась, закинули рыбу, потом максу, немного покипело, старик растер максу. – Макса, Иваныч, придает ухе отличный вкус, а сама уха придает рыбаку силу и удачу, – изрек истину Михалыч. Запах ухи с дымом расстилался по округе, и дед украдкой глотал слюни. Наконец-то все готово, выложили рыбу в миску, взяли деревянные ложки, не забыв для порядка выпить самогоночки. Дед остановился, когда ложка стучала по уже пустому котелку.
– Ну ты силен, Иваныч, уважаю, – закуривает старик. Выпили еще. – У меня росли три сына, двое младших погибли в гражданку, а старший живет в другой деревне и редко его вижу, – ни с того, ни с сего начал говорить старик. – В избе, где живете, там сын с невесткой жили, когда погиб, она перешла к нам, не хочет там жить, и все. Старик ушел в себя, а дед пошел проверить уды, чтобы не мешать Михалычу. – Вот почему они с тетей Нюрой по-родительски опекают нас, – думал дед, не обращая внимания на прыгающие палочки. Успокоившись, проверил уды, с одним налимом пришлось повозиться, уж очень большой попался.
– Уж очень они склизкие, – услышал за спиной голос Михалыча. – Приедешь домой весь в соплях. Грусть у старика прошла быстро, как и пришла.
– Да, паря, наворотили мы с тобой.
– А другая рыба клюет? – спросил дед.
– Видишь ли, рыба клюет, да она щас нерестится и ловить ее не надо, много молоди не будет и внукам не останется, даже рыбацкие артели не промышляют, тишина на воде должна быть. А налим отнерестился зимой, поэтому и лазит везде, как хапуга, – объяснил Михалыч. Он закурил и продолжил. – Нас отцы и деды учили, когда можно, когда нельзя, поэтому-то и рыбы вдоволь. Конечно, охота было порыбалить, но пресекалось сразу, не успеешь и подумать. Ты тожа, Иваныч, помни.
Светало, они запрягли лошадь, кото- рую трудно было оторвать от молодой травки, загрузили рыбу, свой скарб и поехали домой. По дороге дед нарвал букет первых весенних цветов для своей жены. Михалыч посмотрел на него удивленным взглядом и молча, сопя, пошел рвать букет. Всю дорогу ехали молча, что хотели на сегодня – сказали или просто устали. Когда Михалыч, стесняясь, преподнес букет тете Нюре, она от удивления встала в ступор, потом с широкой улыбкой обняла старика.
– Спасибо! Вот что делает общение с интеллигентными людьми,– умилялась она.
Хозяйка испекла с налима пироги, такой вкуснятины дед еще не пробовал. После, живя и работая на Ангаре, дед всегда ловил налима, уж очень нравилась уха и пироги. Он всю жизнь помнил первого налима, уху, сваренную на костре, и дымок, который щекотал ноздри. А сейчас его ждало лето, где он познакомится с другой, необычной рыбалкой. Михалыч сказал же, что порыбалим, значит, порыбалим.
Фото Сергея Шаврина.