Выполнив служебное задание в Кабуле, мы с водителем возвращались обратно в нашу часть, что за двести пятьдесят километров - в Пули-Хумри. Новая машина, мягко рокоча под капотом табуном конских сил, резво поглощала расстояние, отмотав от столицы около шестидесяти. И тут боец-водитель почувствовал, что с нашим ЗИЛом творится что-то неладное. Остановил его посреди долины, а я сразу занял боевую позицию под грузовиком, через прицел автомата, озирая окрестности. Водитель осмотрел ходовую часть и пришёл к выводу: треснул задний мост, масло вытекло (вероятно, какая-то душманская сволочь пальнула нам вслед, пуля чиркнула о бетон и рикошетом повредила задний мост). В любом случае долго ехать нельзя. Кое-как, потихоньку, но на наш ближайший блокпост доползли.
Я сдал бойца с машиной под охрану вооружённых мотострелков. А сам решил на страх и риск добираться до места назначения в одиночку - на попутном транспорте (в тот день было назначено явиться к прокурору гарнизона Пули-Хумри, и я должен был предстать перед ним, хоть умри!).
Ну что ж, остановил проезжающую мимо афганскую "боробохайку", словно новогодняя ёлка обвешанную на цепочках и цепях чеканными украшениями, за километр звенящими, как пять русских троек! Объяснил почти на пальцах, куда мне надо. Дед-водитель утвердительно кивнул, мальчик-помощник подвинулся, и мы втроём двинули в горы. Прошли Саланг, начали спуск…
Водитель устал, решил отдохнуть, попить чайку в придорожной чайхане. Сидел долго, о чём-то с другими водителями тарахтел, наконец, я пошёл разбираться, когда же тронемся в путь. И понял, что скоро афганский "мерседес" не выйдет, ибо дед с пацаном не спешат. (Лишь потом до меня дошло, о чём толковали в чайхане, и что объясняли те, кто приехал с противоположной стороны).
Но в тот момент значения этому не придал, да и ночевать среди "бородатых друзей", понятное дело, не хотелось. Вот я и остановил попутную чехословацкую "Татру" - бензовоз, выкрашенный в шаровый цвет госпредприятия, порожняком следующий из Кабула в Хайратон. Водитель молодой, такой же, как я, безбашенный, с радостью согласился подвезти "шурави командора" до Пули-Хумри, вдвоём всё-таки веселей, тем более что у меня в руках автомат, на поясе в кобуре - ПМ, а это в горах - весомый аргумент!
Ехали молча, я немного дремал, сказывался недостаток кислорода на перевале, и вдруг водитель возбуждённо затараторил: "Командор! Душман! Душман!". Все сновидения мгновенно вылетели из головы, я оценил всю опасность положения. Впереди на обочине дороги стремительно приближалась чёрная точка. До гарнизона Пули-Хумри оставалось километров сорок, блокпостов вблизи нет. А под дорогой - бетонная полутораметровая в диаметре труба, пропускавшая в дождливые дни с гор бушующий водный поток вперемешку с грязью и камнями. Там духов могло сидеть хоть десяток, хоть взвод. А впереди ещё и поворот, где над дорогой возвышается метров на двадцать уступ-козырёк, где пулемётчик с помощником в полном боевом снаряжении могут остановить целый полк.
В общем, шансы у нас невелики. Не попасть в бензовоз просто невозможно, бочка кубов на двадцать пять, хоть и почти пустая, но перегретые пары бензина чувствовались даже в кабине. Малейшая искра - и души наши уже можно найти на небесах. Даже тому, кто вызовет этот взрыв, мало не покажется.
Мысли неслись с дикой скоростью. Если я начну прицельную пальбу первым, не факт, что мгновенно уложу духа, даже смертельно раненный, он может ответить разящим выстрелом. Детонатором может стать и рикошет от моих пуль. А ещё есть возможные сообщники на козырьке и под дорогой.
Впервые мне стало жутко, как никогда. Я кожей чувствовал, что наверняка живу на этом свете последние мгновения, причём по своей дурной инициативе пробираться в одиночку на попутке. И самое страшное не смерть, военные к ней, в принципе, готовы всегда, страшное - исчезнуть вот так, что никто и никогда не найдёт. Пропасть без вести, разнестись на кусочки, которые за ночь подъедят шакалы, а к утру доберут стервятники. И только чудом, быть может, кто-нибудь из наших найдёт мой офицерский медальон ВС СССР М-140468. Мне двадцать три, что с мамой станет?!
Машина продолжала двигаться вперёд, автомат и пистолет я машинально перевёл на боевой взвод. Решил: первым стрелять не начну, дёрнется - тогда садану, как смогу.
И вдруг, словно из-за плеча, внутренний голос: сними рубаху, дурень, сними рубаху! Голос из ниоткуда властно диктовал совершенно неожиданный ход. Я рванул рубаху, и сделал это в последнее безопасное мгновение: солнце, светя нам в спину, заходило. Оно нас прикрыло, а душмана ослепило. Он не заметил мой стриптиз, мне подфартило…
Но внутри всё зависло, словно я сам завис между небом и землёй. Мы поравнялись. Я не смотрел на врага - зверю нельзя смотреть в глаза, он принимает это за вызов, за угрозу. Но боковым зрением поймал загорелое, морщинистое, бородатое лицо. Матёрый басмач! Весь в чёрном, халат почти до пят расстёгнут, под ним можно спрятать целый арсенал. Он был так близко, что, вытянув руки, мы могли бы дотронуться друг до друга.
Каким он увидел меня? Худощавый, закопчённый от солнца и долгой дороги, с всклокоченными волосами…Так и выглядят пацаны - помощники водителей.
Наша "Татра" обдала его выхлопным солярным духом. Я даже не взглянул в боковое зеркало, чтобы отследить удаляющийся чёрный силуэт смерти, только считал про себя мгновения, в каждое из которых он мог послать вслед пулю и разнести нас на куски. А потом, когда понял, что пронесло, подумал, что мимо носа духа пронеслась целая сотня баксов - столько давали за лейтенанта, а ещё о том, что мама теперь не огорчится.
Приближался поворот. На козырьке, как и предполагалось, среди камней мелькнули чалмы. Одна, вторая, третья…А ещё пулемётные стволы…Но духи явно расслабились - не прятались. Доверились, видно, посланному вперёд.
Всё-таки как хорошо, когда даже заходящее солнце бьёт в глаза противнику!
И вот - наш гарнизон, водитель тормозит, дарю ему шариковую ручку - бакшиш. Деньги он категорически не берёт, отнекиваясь, машет руками: "Нис, нис шурави командор". Кто знает, он, может, подумал, что я струсил, не сняв пулей того душмана у дороги. Но мне не Аллах, мне ангел-хранитель подсказывал единственно верное в той ситуации решение, а служба в Афгане научила внимательно слушать этот голос.
И только когда оказался среди своих, тогда меня и достало. Всего до дикости затрясло: нервное напряжение выходило наружу. Я разрыдался, матюкая себя за легкомыслие. Ведь мог же исчезнуть и больше не увидеть эту пустыню, почти родной форт "колхоза имени Романова", как мы звали свою часть. И вновь порадовался за то, что дома не получат страшное уведомление: "Ваш сын пропал без вести при выполнении интернационального долга…"
Документы я прокурору сдал. При докладе упомянул о том, кто замечен над и, возможно, под дорогой, на уступе-козырьке. Отметил на карте точки, сославшись, что это информация от проверенного афганского патриота. И не успел дойти до батяни-комбата Романова, как пара "серых волков" (прим. автора: вертолёты) полетела проверять мою "агентуру". Что было дальше, только слышал: духи на уступе не успели даже охнуть - их в клочья разнесли НУРСы. Тех же, кто был ниже, погребло под рухнувшей скалой. Разобрались и с сидевшими в трубе под дорогой.
Доложил о прибытии комбату. Он сразу обеспокоенно спросил, где машина, что с водителем. Объяснил, что и где (наши утром, прихватив запасной задний мост, двинулись в сторону Кабула). Батяня спросил и о том, на чём же я сам добрался. Уже темнело, я "признался", что с попутной колонной прибыл давно, но был у прокурора и решал вопросы по снабжению в соседнем батальоне. Комбат против нужных деловых связей не возражал.
Скажи я правду, тут же бы подключился особый отдел, началась такая бумажная круговерть - не миновать мне статуса "английского шпиона". Слишком уж всё было невероятно и дерзко, на грани фола. И получил бы я за свою "разведку" по полной.
А через три дня вернулась колонна из Кабула с нашим ЗИЛом. Сменный задний мост сверкал антрацитной новизной. Водитель поблагодарил, что так быстро привезли запчасть.
Надо ли говорить, как случившееся перевернуло моё отношение к жизни. Пропала пустая бравада, я стал осмотрительней. По крайней мере, на попутных бензовозах по Афганистану больше не рассекал.
К слову, вскоре пришёл приказ, вообще запрещающий одиночным машинам выезды из гарнизонов. А такие приказы не рождаются на пустом месте, значит, кому-то не так повезло, как мне. Не прислушался к внутреннему голосу. Или солнце светило ему в лицо.