17 марта исполнится 79 лет Леониду Тишкову – поэту и прозаику, охотнику и рыбаку, доброму другу нашей газеты. Не юбилей, но жизнь полна событиями. Ему есть что вспомнить, о чем рассказать людям.

Леонид Никифорович Тишков родился в Белоруссии, в Могилевской области. И первые детские воспоминания приходятся как раз на военное время, период оккупации.

"Лето 41 года, с этих пор я уже хорошо себя помню, – говорит Леонид Никифорович. И, задумавшись на минуту, продолжает: – Мы с ребятишками в ручье, который тек через деревню, ковырялись. Смотрим, пыль поднялась недалеко от деревни. Сильно запылила дорога, лето же ведь. А мы раков ловили под колодиной, бросили все и побежали туда. Идет обоз… Конный обоз…".

Никто ничего не знал – все спокойно. О войне в деревне еще не слышали. Как вспоминает наш друг: "Шли две огромные лошади, запряженные в большие телеги на резиновых колесах. На телегах стоят большие круглые бочки, в этих бочках по грудь солдаты с автоматами на шее. Сколько было подвод, я не знаю, но обоз был длинный. И вот он идет через деревню, народ высыпал, смотрят стоят".

Как оказалось это были немцы. Они проследовали через деревню, пыль улеглась, и тогда только стали местные бегать, кричать. А до этого ничего, все было спокойно, и откуда они только взялись. Потом куда-то исчезло все мужское население…

"И уже через несколько дней отец приходит, на нем немецкая форма: нашивки, кресты. По решению партизанского отряда, наспех сколоченного в ближайшем лесу, в полицию служить пошел, чтобы там был свой человек. Поэтому-то он и пришел в военной форме. А отец прошел финскую, у него награды были, медали, ордена. А обстановка была такая: деревня маленькая, гарнизон немецкий стоял километрах в трех-четырех. И немцы на ночь уходили в гарнизон, а из леса приходили партизаны. Их подкармливали, они опять уходили в лес, у них ни оружия, ни патронов не было. Отец воровал патроны в гарнизоне, приносил к нам, мне покажет, где они. Ночью приходят партизаны, я им показываю, где патроны. И как-то ему все удавалось? Если бы узнали, нас бы всех на одном суку тогда и повесили".

Вспоминает Леонид Никифорович, как в яме живыми песком засыпали евреев и цыган из соседней деревни, а жителей их деревни сгоняли на это смотреть. И вот однажды один молоденький цыган вырвался из этой ямы и бежать… Как-то ему удалось под автоматным очередям в лес убежать, только одному Богу известно.

"И вышел он на отца моего, потом жил у нас на чердаке. Отец у меня хитрый мужик был, у нас даже мать не знала, что отец не по-настоящему служит немцам. Так вот, когда у этого цыгана нога зажила, его партизаны забрали с собой".

В таком режиме жили всю оккупацию.

Леонид Никифорович свое повествование ведет четко и слаженно, как повесть пишет. Как говорят, ни убавить, ни прибавить:

"Немцы, когда туда шли, не свирепствовали, не вешали, не стреляли, а вот когда обратно – деревни жгли. Тогда уже знали, что они свирепствовать будут, собрали все что есть, погрузили нас на телеги партизаны. Угнали наш обоз в лес. Мы долго скитались по этому лесу, ночью были обстрелы. Уходили из-под обстрела, а там кого перевязывают, кого не досчитались. Деревню нашу всю сожгли. Потом мы на пепелище вернулись, жили в ямах, где картошку раньше хранили".

Ребятишки бегали к солдатам, окопавшимся неподалеку. А солдаты рады были, когда лошадь убивало. Голодные. "У них откуда-то была такая большая сковорода, так вот они мясо, сало жарят, а запах какой… Мы подставляем шапки, они нам туда мяса накидают, мы их в охапку и домой рванем. Немцы обстрел начинают, а мы чешем по полю".

Много погибло ребятишек. Немцы с самолета скидывали пакеты, то соль, то мыло, то конфеты нарисованы. Ребятишки подбегают, хвать – взрыв, хвать – взрыв, калечило кому глаза, кому руки.

"А потом СМЕРШ отца выцепил, и был суд, мать на суде была. С отца потребовали справки от командиров отрядов, с которым он сотрудничал, а кто тогда запасал справки? Никому и в голову не пришло запасать справки. Справок не оказалось, отцу дали десять лет лагерей, а нас в ссылку… Работал на рудниках, там и умер".

Семью в Казачинское сослали. Поначалу жили в бане, один мужик пустил. С собой ничего не было, в чем приехали, в чем одеты были, в том и ходили. Через несколько лет мать Леонида Никифоровича вызвали руководители, сказали, что, мол, ошибка вышла, что можете ехать обратно. А куда ехать, отец умер.

"Никуда мы не поехали, мать пошла работать в совхоз. Это мы уже попали на берег Енисея, там я начал рыбалкой заниматься, зайцев ловить. А голод был жуткий, в совхозе из свинячьих корыт воровали картошку и обрат, которым кормили свиней. В детдом нас не брали".

"Умер уже и брат, мать давно умерла, а я вот что-то задержался, – говорит наш собеседник. – Двенадцатый год живу в Красноярске. Ничего так по жизни процарапался. Я смекалистый сильно, у меня природная смекалка очень большая. Лес возил, потом на автобусах работал, теплоход по Енисею с шоферскими правами гонял, на экскаваторе, автокране работал – кем только я не был. В Енисейске училище окончил с отличием. Меня еще там стали звать профессором, для меня не было секрета в технике никакого".

– Откуда страсть такая к охоте и рыбалке?

– Жизнь заставила, потом это же забавно, это же интересно. Я как уволился, объехал с семьей Россию, побывал в Башкирии, Татарии. Там такая беднота была.

– Место новое искали?

– На юг Красноярского края поехали, квартиру получили, телевизор поставили… Нигде не понравилось, все бросили, приехали обратно в Казачинское. В леспромхозе завгаром работал. Вот так вот жизнь и прошла. Меня ценили, но за это и не любили. Особенно начальство, я им всегда нос утирал. А мужики меня всегда за это уважали. У меня интересная была жизнь, насыщенная. Много раз я проходил по краю, держа смерть за руку. Но, я кому-то нужен, меня Бог хранит.

О семье. "В 1957 году мы с женой познакомились, там же, в Казачинском леспромхозе. Ее прислали в школу работать физруком, а я как раз на шофера курсы окончил. Жена моя родилась в Североенисейском районе на золотых приисках. На 7 ноября мы познакомились. А в 58-ом у нас старший сын родился, через четыре года средний, а потом еще через восемь лет младший. Три мужика здоровенных. Старший полковник милиции, сейчас на пенсии. Средний служил в секретной десантной роте в Германии. Вот там, в ночных рукопашных схватках Пашка-то и получил сильный удар по голове. После работал участковым, но со здоровьем были проблемы, стал внезапно терять сознание. Из милиции комиссовали, приехал ко мне в деревню, так там и живет до сих пор. Младший служил в Венгрии, возил на боевой машине командира соединения. Тоже вернулся в деревню, работал слесарем. Теперь заочно окончил институт и работает инженером в отделе по продаже машин.

У нас уже было два сына, когда жена окончила училище и стала преподавателем младших классов. У нее получалось, она учитель от Бога. Потом окончила Педагогический институт и стала вести биологию в старших классах. Стала завучем, директором. Общий учительский стаж пятьдесят лет – день в день.

Вот и считай, сколько мы вместе прожили".

О творчестве. "Я не очень гоняюсь за тем, чтобы меня печатали. Меня в свое время много печатали в Казачинской "Новой жизни", поэтому я привык уже что ли, поэтому есть, так есть. Нет, так я тоже не жду и не подпрыгиваю от этого. Когда-то был внештатным корреспондентом журнала "Охотничье хозяйство".

Я по натуре – одиночка, мне никогда не бывает скучно. В лес уйду, мне и там не скучно. Вот сейчас жду пока снег сойдет".

Я не умею разговаривать на "Вы". "Я не умею на "Вы" разговаривать, это еще большой минус у меня. Я всю жизнь один в тайге, и никак не могу привыкнуть. Если начинаю на "Вы", то тут же сразу собьюсь. Я сразу на "ты" с человеком, любым. "Вы" – это должно быть много, я так понимаю. Есть такой детский анекдот: Ночью поздно в дверь стучат к одному хозяину, он спрашивает: – Кто там? Там отвечают: Мы. – Кто вы? – Чуваши. – Сколько вас? – Раз.

Так что, если что, не обижайся…".

Леонид ТИШКОВ

Любовь свою я встретил здесь в Сибири.

В заснежно-расцветающем краю.

И где мы только с ней ни колесили,

Но не забыли родину свою.

А по весне в растающей Сибири,

Когда начнет отбеливать заря,

Мы на охоту ночью с ней ходили

И добывали утром глухаря.

Мы радовались жизни и покосу,

Любви такой! В стихах не описать.

А рядом, по зеленому откосу,

Жарки раскрылись, землю не видать.

В полях зеленых нам кукушка пела.

Мы жизнь любили и свой край родной.

Шел мотоцикл, с ветром споря смело,

Ромашки объезжая стороной.

А в золотую осень над полями,

Когда закружат в небе журавли,

Творилось что-то непонятно с нами,

В горах черничных голубой Земли.

Но виновата только лишь природа,

Что часто тянет побывать в глуши.

Поэзия тайги – это свобода!

И радость бесконечная души!

07.02.2016 г.